– Только лэптоп, насколько я могу судить. Но, как вам известно, я здесь раньше не бывала. Я видела дом по видеосвязи, но не знаю, насколько это может помочь следствию.
О пропаже лэптопа сержанту Роуз должно быть известно с самого начала. Домашний офис с зарядной станцией, но без лэптопа. Для этого не требовалось вызывать меня.
Когда мы выходим обратно на улицу и я уже готовлюсь уйти, она снова заводит разговор. Я заметила, что у нее такая манера: придержать самый важный вопрос до конца, замаскировав его под послесловие, в надежде застать тебя врасплох. Это хитрый ход, но я слишком умна для таких игр.
– Еще один вопрос. Вы не знаете, в какой день вывозят мусорные контейнеры в этой части города?
– Не знаю, извините. Как я уже сказала, прошло много лет с тех пор, как я здесь жила.
– Я так и думала, что вы это ответите… Я вчера спросила Джимми, и он сообщил, что по понедельникам.
Возможно, я не настолько умна, как мне кажется.
Сержант Роуз почесывает пальцем висок, и я понимаю, что это просто показуха.
– Смущает то, что мусорная корзина была найдена пустой. Но если мусорные баки очистили в понедельник, Макс к этому моменту уже был мертв. Он мог вынести их, скажем, за пару дней до гибели, но вряд ли у него не нашлось ни одной вещи, которую понадобилось бы выбросить за это время. Однако в корзинах ничего нет. Чисто, как после уборки.
– На что вы намекаете? – Выдерживаю спокойный, заинтересованный тон, как будто просто считаю, что она вовлекает меня в расследование. Как будто не догадываюсь: она намекает, что следит за мной и знает – у меня есть свои секреты.
– На данный момент – ни на что. Я просто спрашиваю. Спасибо за сотрудничество, я очень вам признательна. Хорошего дня.
В свою защиту могу сказать, что уборка в доме брата не является преступлением и в тот момент я не знала, что он утонул. Я даже не подозревала, что у меня вот-вот снова отнимут семью.
Но это служит напоминанием о том, что сержант Сорча Роуз по-прежнему орел, а я – ее добыча.
Глава 21
Облачившись в мантию и парик, я ощущаю удивительное спокойствие и уверенность – чувство безопасности. Я преображаюсь. Физический процесс подготовки – это еще и психологический акт, и именно сейчас мне нужен отдых от самой себя, от груза ответственности за то, насколько правдивые ответы мне следует давать в связи со смертью Макса.
Сегодня я впервые явилась в зал судебных заседаний после перерыва – спустя десять дней после того, как тело Макса выловили в море. Сегодня мое первое выступление в суде с того момента, как я была отстранена от самого крупного дела в моей карьере. Наверняка я могла бы попросить кого-нибудь другого подменить меня на сегодняшнем слушании. Похороны Макса состоятся завтра, и Чарльз ждет меня в палате только после выходных, но это именно то, что мне нужно после вчерашнего. Выступление в суде должно придать мне сил.
По крайней мере, я надеялась на это, но когда судья в очередной раз выносит решение поддержать возражение против моего перекрестного допроса свидетеля, я уже не могу придумать, как по-другому сформулировать свой вопрос. Хуже того, я не могу вспомнить ни одной подробности дела, которое должна была вести. Я уже не в зале суда, я потерялась во времени.
Тысяча крошечных осколков стекла. Каждый из них способен причинить боль. Тысяча возможностей причинить боль.
Встаю со своего места, готовясь обратиться к свидетельскому составу. Я с ног до головы экипирована для этой роли. Парик, мантия, мои необычайно дорогие, но достаточно скромные туфли на каблуке правильной высоты, чтобы я могла пройтись по залу суда под их строгое «щелк-щелк-щелк». Но я ничего не могу сделать, просто лишаюсь дара речи. Изо всех сил сжимаю кулаки, надеясь, что боль от того, что острые ногти вонзаются в ладони, вернет меня в зал суда. Но и это не помогает. Мысленно я уже не в суде. Вместо этого стою в своей спальне, а передо мной лежит безжизненное тело отца.
Я осознаю, что Лара поднимается со своего места рядом со мной, и, собравшись с силами, заставляю свое тело подчиниться и сесть.
– Мисс Найтингейл, опишите, пожалуйста, своими словами место аварии, каким вы его увидели, когда только приехали, – спокойно произносит Лара.
– Там было стекло. Очень много стекла, и я видела, что все окна были выбиты.
Я беру ручку и делаю вид, будто все еще контролирую ситуацию. Лара с впечатляющей эффективностью подхватывает дело с того места, где я прервалась; наконец-то у нее появился шанс блеснуть – после того, как она последние два года работала со мной.
Следующий свидетель не явился, а значит, суд откладывается; об окончании заседания объявляют вскоре после того, что я могу назвать только «отключкой». Собирая бумаги в чемодан на колесиках и выходя из зала суда, изо всех сил стараюсь не встречаться глазами ни с кем из коллег. Мы все знаем друг друга – как в зале суда, так и за его пределами. То, что в суде являет собой лютое соперничество, за его пределами быстро превращается в товарищество. Но не сегодня. Сегодня мне нужно избегать их вопросительных взглядов.
Дверь судебного зала едва успевает захлопнуться, как звонит телефон. На экране высвечивается имя Чарльза. Даже тот факт, что он звонит мне в эту минуту, выдает настоятельную неотложность вопроса, хотя я знаю, что это всего лишь игра моего воображения. Тем не менее гнев в его голосе мне отнюдь не мерещится.
Он не сообщает, откуда узнал о случившемся, но я догадываюсь, что это сделал Эндрю Марсфилд, прокурор, выступающий обвинителем по сегодняшнему делу. Он всегда был маленьким пронырой, с редеющими прямыми волосами и маленькими глазками, посаженными слишком близко друг к другу. Однажды, несколько лет назад, он приставал ко мне, когда я уже была помолвлена с Ноем. Мужчины не умеют достойно воспринимать отказ; не удивлюсь, если все эти годы он ждал возможности отомстить, а я просто подкинула ему отличный повод. Без сомнения, это сработало. Меня вызывают. Разумеется, немедленно – обратно в адвокатскую палату.
В течение всего разговора я завороженно наблюдаю за тем, как по нижней челюсти Чарльза в неистовом ритме перекатываются желваки. Сказать, что он рассержен, – значит ничего не сказать. По его словам, то, что случилось сегодня, плохо отражается на всей нашей палате.
– Мы гордимся тем, что являемся лучшим представительством. Случившееся просто неприемлемо. Вы обязаны обеспечить клиентам надлежащий стандарт работы. – Чарльз говорит это уже во второй раз, и я задаюсь вопросом, не репетировал ли он эту фразу перед тем, как позвонить мне. Она, несомненно, позаимствована из «Справочника по стандартам адвокатуры».
– Извините, я постараюсь, чтобы подобное больше не повторилось.
Сейчас это звучит не более искренне, чем в первый раз, когда я приносила извинения. Я бы хотела, чтобы это было правдой. Чтобы мне было так же стыдно за себя, как и Чарльзу, но я ничего не чувствую. Ни стыда. Ни вины. Ни чувства, будто я подвела Чарльза или себя. Не то чтобы мне было все равно, но часть меня застряла в том месте – как будто я так и не вернулась в зал суда и все еще смотрю на разбитое стекло. На кровь, растекающуюся у меня под ногами. На отцовские глаза, обращенные на меня. Мертвые глаза.
Интересно, когда ко мне возвратится реальность? Логически я понимаю, что поставила под угрозу свою карьеру, но пока не могу это прочувствовать. Это инстинкт самосохранения? Или я окончательно потерялась в прошлом?
– Нет. Не повторится, – говорит Чарльз, наконец занимая место за своим большим дубовым столом. – Я посоветовался с другими старшими юристами, и мы решили, что будет лучше, если вы на некоторое время отойдете от дел. Возможно, на месяц. Дайте себе время пережить горе.
Вот теперь ему удалось привлечь мое внимание.
– Я не могу это сделать. Я наемный работник. Речь идет о моих средствах к существованию.
– Мы знаем. Послушайте, вы через многое прошли – и, очевидно, это еще не закончилось, – но мы имеем дело с судьбами людей. С их будущим. Нельзя допустить ни единого промаха, а вы еще не готовы вернуться в суд.
– Со мной всё в порядке, – протестую я, но он прерывает меня. Вскидывает руку ладонью вперед, как будто беседует с упрямой школьницей.
– Джастина, я настоятельно рекомендую вам взять отпуск, а дальше мы разберемся. Я предоставлю вам самой поставить в известность юристов, которые возьмут на себя ваши дела.
«Брось все и уходи». В этом не слышится ни малейшего намека на обещания. Я помню, как улыбался Чарльз, когда я явилась в палату с пирожными, готовая отпраздновать свое первое звездное дело. Было ясно, что он разделяет мое волнение по поводу этого прорыва в моей карьере. Он гордился мной, своей протеже. Теперь я смотрю на него. Он встречает мой взгляд, сурово хмурясь. От улыбки не осталось и следа.
Из-за пережитого стресса он выглядит еще более усталым, чем обычно.
«Чарльз, я тоже устала.
Я действительно чертовски устала.
Я устала за целых восемнадцать лет».
Глава 22
Три часа уходит у меня на то, чтобы вырваться из лондонских пробок и доехать до Молдона. Я не хочу возвращаться в дом, который ненавижу, не хочу признавать тот факт, что моя карьера рушится. Я знаю, что это означает. Даже если через месяц мне поручат новые дела, это никак не улучшит мою репутацию. Я теряю контроль.
Срываюсь.
Прошлое с каждым днем все чаще и чаще вторгается в настоящее. Я могу идти по улице, а потом, без предупреждения, снова оказываюсь там. В тесном темном пространстве. Не могу выбраться. Заперта. Воспоминания всегда пребывали со мной, но сейчас они делаются сильнее.
Мне всегда было трудно сидеть без дела, так как это позволяло мыслям разрастаться. Втискиваться в уголки сознания и пускать корни там, где их не должно быть. Нет, я не могу вернуться к ничегонеделанию. Нужно отвлечься. Нужно заняться чем-нибудь.