– Джастина. – Голос Джерарда изменился, в нем больше не сквозил скрытый яд – теперь этот яд сделался явным. Выражение его лица, обычно обаятельное и открытое, стало похожим на оскал. И в этот момент, когда Джастина сидела и смотрела на нависшего над ней отца, она полностью утратила дар речи. Она знала этот тон. Она слышала его сквозь стены, но никогда прежде он не был направлен на нее.
– Если тебе нельзя доверять, то мне придется взять дело в свои руки, – прошипел отец, окидывая взглядом комнату и открывая гардероб. Тот самый, который он заказал для нее на шестнадцатилетие. Когда отец повернулся к ней снова, его взгляд был иным – в нем как будто читалось наслаждение. Джастине предстояло запомнить этот миг на долгие годы. – Запомни, Джастина: я не хотел так поступать, но ты заставила меня стать именно таким отцом.
Она не понимала, что он имеет в виду. Что она заставила его сделать? Зачем он открыл гардероб? Он хочет, чтобы она переоделась в другое платье? Ну и ладно, все равно эта чертова вечеринка для нее уже завершилась…
– Входи, – потребовал отец.
– Войти?
– Ты не расслышала, что я сказал? Входи в шкаф. – Его голос звучал резко и отрывисто.
Джастина желала, чтобы песнопения викингов наполнили ее душу отвагой, но, как ни старалась, не могла их услышать. Не могла отыскать слов. Вместо этого она встала и подошла к гардеробу. Молча наблюдала за тем, как отец закрывает дверь, и слушала, как он со скрежетом придвигает снаружи кресло, блокируя ручку. Молча внимала, как его шаги направляются к выходу из комнаты.
Лишь убедившись, что он спустился вниз, она сползла по стене и обхватила руками колени.
Крепко обняла их, уткнувшись лицом в платье.
И наконец позволила себе заплакать.
Глава 29
Вся река пришла в движение. Масса тел, ползущих, извивающихся, цепляющихся друг за друга. Свистят свистки, толпы людей радостно кричат, машины сигналят. Все жители нашего города и даже соседних поселков приехали посмотреть на ежегодный «грязевой забег», который теперь проводится в честь моего отца и моего брата.
Несмотря на то что это мероприятие посвящено их памяти, не чувствуется никакой скорби. Да, по всей набережной развешаны плакаты с их фотографиями, но сегодняшнее событие – скорее праздник города и сбор денег на благотворительность. Это вызывает у меня не только физическую дурноту, но и ощущение, будто со мной что-то не так. Будто мои собственные воспоминания и переживания не могут быть реальностью – словно мой разум обманывает меня, а весь остальной город прав, чествуя этого человека. Моего отца. А я не права.
Мне поручили работать на регистрационной стойке, записывать всех желающих в следующую волну и раздавать им номера участников, которые нужно аккуратно приколоть к выбранному ими костюму. Некоторые пришли в рванье, другие – в спортивной одежде (на мой взгляд, это слишком серьезное отношение), но большинство воспользовались возможностью нарядиться в маскарадные костюмы – за лучший костюм полагается полуторалитровая бутыль шампанского.
На мой взгляд, немного иронично раздавать алкоголь в память уже не об одном, а о двух людях, чья смерть была связана с повышенным содержанием алкоголя в крови. Тем не менее алкоголь, похоже, всегда востребован. Пока что сегодня самым ярким выступлением оказалась инициатива группы подростков, которые связали себя вместе, чтобы походить на ямайскую команду бобслеистов из фильма «Крутые виражи». Я сделала с ними селфи и отправила его Ною как доказательство того, что я неплохо держусь; ведь сегодня – очищающее (хотя физически скорее пачкающее) празднование в честь Макса и папы.
Вся цель забега – как можно быстрее добраться до другого берега речного русла по густой грязи. Пятьсот метров вряд ли можно назвать длинной дистанцией, но к концу забега по этой грязи, которая больше похожа на зыбучие пески, можно подумать, что участники гонки пробежали марафон. Макс был бы в восторге – ведь, если я правильно помню, это он придумал устроить такое мероприятие. Это шанс ощутить свободу; эта гонка дает взрослым возможность вести себя как дети, скользящие по грязи на животе.
Все сегодня такое яркое и радостное… Смех разносится по набережной со всех сторон. Я смотрю на рекламную растяжку, висящую между двумя деревьями напротив моего поста, на увеличенное до огромного размера лицо моего отца, и мне хочется прямо сейчас сесть в машину и поехать домой к Ною. Моя кожа кажется стянутой, как будто я сама только что выбралась из русла илистой реки и сейчас грязь сохнет на солнце и идет трещинами. Я понимаю, что мое волнение вызвано неуверенностью. Я не знаю, что будет дальше и как много уже известно сержанту Роуз.
Это чувство лишь усиливается, когда я вижу этого человека. Он журналист, это очевидно: в руках у него блокнот и карандаш, он энергично вертит головой туда-сюда. Он стоит рядом с пожилой парой – я знаю их, это мистер и миссис Грин, они жили через дорогу от родного дома Джейка. Они всё еще на этом свете? Я думала, они уже давно умерли. Но больше всего меня пугает то, что они смотрят прямо на меня. Оказавшись в фокусе внимания, я улыбаюсь и машу рукой. «Будь приветлива. Чем больше ты кому-то нравишься, тем больше он тебе доверяет». Слова отца крутятся у меня в голове.
Я с облегчением вижу, как отставшие участники нынешней волны забега добираются до половины пути, и благодарна, что у меня есть обязанности; надеюсь, это отпугнет журналиста. Я начинаю выкликать людей из очереди, выстроившейся передо мной, чтобы они подготовились к участию в следующей волне. К счастью, это последний забег на сегодня. После этого начнут играть музыкальные группы, и вся набережная до конца вечера превратится в фестивальную площадку; в этот момент мне следует уйти – и поскорее.
Очередь сдвигается по направлению к моей стойке, и я замечаю знакомое лицо. Это барменша из «Синего орла». Я улыбаюсь ей и вижу, как ее глаза наполняются паникой, когда она узнаёт меня. Пытаюсь выдать регистрационный номер напыщенному и самоуверенному мужчине в костюме Тора, несомненно считающему, будто он выглядит сексуально – это не так, он выглядит как задрот, – и при этом не свожу с нее глаз. Она поворачивается к парню, в компании которого я видела ее и раньше, и по ее судорожным жестам понятно, что она на взводе. Жаль, что все остальные не могут заткнуться – тогда я смогла бы расслышать, что говорит барменша. Но она стоит в очереди слишком далеко от меня.
– Эй, где мой номер? – требует фальшивый Тор с явным нетерпением в голосе. Хамло. Тем не менее я извиняюсь и нагибаюсь, чтобы достать его номер из ящика под стойкой. Когда снова поднимаю глаза, барменши уже нет в очереди. Я отчаянно ищу ее взглядом, но она из тех, кому слишком просто затеряться в толпе.
Я вспоминаю, как она отреагировала, когда я протянула ей листок с номером своего телефона, – и то, как она вцепилась ногтями в собственную шею. Жаль, что у меня нет с собой блокнота. Нужно не забыть снова разыскать ее и выяснить, почему она так упорно избегает меня. Что еще ей известно?
Как раз в тот момент, когда я отпускаю последних бегунов и их провожают к стартовому берегу, из-за поворота появляются оставшиеся на ногах участники предыдущего забега – они возвращаются с другого берега реки, сплошь в синяках, крови и с ног до головы покрытые густой грязью. Джимми, выделяющийся на фоне толпы, шагает чуть ли не первым. Конечно, он оказался одним из самых быстрых бегунов. Его рыжий парик покрыт бурыми полосами и слипся крупными клоками. Я не могу удержаться от смеха, когда он направляется ко мне, ухмыляясь.
– Неужели было так весело? – спрашиваю я.
– Безусловно. Тебе стоит как-нибудь попробовать. – Он трясет головой, склонив ее на сторону, как будто у него в ухе застряла грязь.
– Нет, спасибо, я пас.
– Как хочешь. Но тебе может оказаться полезным время от времени давать себе волю.
Грубо, но, наверное, это правда. Я не умею расслабляться и веселиться. И никогда не умела – пока в моей жизни не появился Джейк. И уж точно я оказалась не способна на это после его ухода. Я боюсь, что, если сброшу с себя все лишнее, уже никогда не смогу натянуть эти покровы снова.
Останусь нагой, и все увидят меня.
Осудят меня.
Нет, я так не могу.
– Но у меня есть один вопрос. – Я надеюсь, что он хотя бы скажет мне имя барменши.
– У тебя всегда есть какой-нибудь вопрос, ничего другого я и не ждал. – В его голосе нет досады, скорее он звучит понимающе. Словно Джимми давно известно, что я постоянно задаю вопросы, и ему это нравится.
– Не люблю разочаровывать. – Я вздрагиваю. Неужели я сейчас флиртую с ним?
– Хорошо, но сначала мне нужно принять душ. Я едва слышу тебя из-за этой грязи в ушах… Может, закончишь сейчас свои дела и мы поболтаем у меня дома – позже, когда я приведу себя в порядок?
Я соглашаюсь – мне годится любой предлог, лишь бы сбежать от плакатов с лицами Макса и отца, смотрящими на меня сверху вниз, – и встаю, чтобы уйти, пока он набрасывает на измазанные грязью плечи полотенце.
Глава 30
Книжный шкаф Джимми украшают фотографии – его и Макса. На полках стоят книги с громкими именами авторов и в твердых переплетах – такие книги обычно читают серьезные люди. Я слегка удивляюсь, но уговариваю себя не быть столь предвзятой. То, что Джимми выглядит человеком, который все делает сам и управляет собственным пабом, не означает, будто он не интересуется литературой. Я напоминаю себе, что все мы полны сюрпризов. Если б Джимми знал обо мне всю подноготную, вряд ли он захотел бы мне помочь. А если бы Ной знал? Я отмахиваюсь от этой мысли. Отбрасываю эту вероятность. Ной никогда не узнает.
В углу комнаты стоит старый, но красивый проигрыватель, а рядом с ним целый шкаф, отведенный под коллекцию пластинок. Они выстроились на полках от пола до потолка, и разноцветные края конвертов создают своеобразный гобелен, который притягивает взгляд.
Я слышу, что наверху все еще включен душ, и пробегаю пальцами по конвертам с пластинками, пока не нахожу нужный мне альбом: «Parachutes» группы Coldplay. «Yellow» была любимой песней Макса, сколько я себя помню. В то лето, которое мы провели втроем – я, Макс и Джейк, – мы почти каждый вечер, сидя у воды, слушали ее на портативном CD-плеере Макса. Это стало почти ритуалом, означающим переход от дня к ночи. Я осторожно вынимаю пластинку из конверта, заинтересованная тем, что это специальное издание с полупрозрачным желтым винилом, и ставлю ее в проигрыватель. Опускаю иглу, как когда-то учил меня папа. Наслаждаюсь тихим потрескиванием в динамиках и, когда музыка заполняет гостиную, закрываю глаза.