Не знаю, может быть, мне это только кажется, но атмосфера в комнате словно меняется, когда я вхожу туда. Ной и Роб явно беседовали о чем-то, но внезапно замолчали, как только увидели меня. Правильно, мои соотечественники не знают, как себя вести, когда у кого-то горе. Повисает короткая, но заметная пауза, а потом Ной направляется ко мне. Я легонько касаюсь губами его губ. Изнутри меня по-прежнему обжигает осознание своей вины. Роб подходит следом, громко восклицая, как он рад меня видеть и как сожалеет о моей потере.
Я впиваюсь ногтем в складку между большим и указательным пальцем и раздираю застарелый струп. Ной по-прежнему стоит рядом со мной. Мне кажется неловким то расстояние, на котором мы держимся. Я знаю, что эта неловкость мне просто мерещится, однако заставляю себя взять его за руку, надеясь придать ему уверенности. Напомнить себе и ему, что мы реальны – он и я. Чувство вины заставляет меня острее ощущать его прикосновение, и хочется отдернуть руку. Я заставляю себя не делать этого. Знаю, я настолько была поглощена своим прошлым, что совершила множество ошибок. Мне нужно напомнить себе, что мой мир – здесь. Я принадлежу этому миру, Ной принадлежит мне, а я – ему.
– Итак, дамы и господа, – хлопнув в ладоши, объявляет Роб, как всегда исполненный энергии. – Время для игры, – певуче декламирует он.
Мы дружно испускаем стон, но лишь ради пущего драматизма. Мы любим игры на вечеринках. Наша дружба с Шарлоттой и Робом завязалась именно благодаря этому. «Старое доброе развлечение для среднего класса», – однажды поддразнил меня Джейк, когда я предложила сыграть в «Монополию». Воспоминание пронзает меня, и на миг я замираю на месте, в то время как Ной пытается увлечь меня в сторону гостиной. Его рука выскальзывает из моих пальцев, и он уходит вперед.
– Серьезно? Мы не играли в это с тех пор, как нам было по двадцать лет, – слышу я возглас Шарлотты из другой комнаты.
– И на что ты хочешь подбить нас сегодня? – старательно, с усмешкой произношу я, когда вслед за Ноем прохожу в дверь гостиной.
– Он хочет, чтобы мы сыграли в «Я никогда». – Шарлотта закатывает глаза, но я вижу, что эта перспектива отчасти возбуждает ее. Есть что-то манящее в том, чтобы снова почувствовать себя молодыми. Для них это ностальгия – желание пережить те годы, когда они были полны безрассудства и наивности. Я запомнила те годы совсем иначе. Во время обучения в университете я пила не для того, чтобы расслабиться и повеселиться. Вместо этого я пила и делала вид, будто веселюсь, – для того чтобы забыться.
– Я буду первым. Помните, вы должны выпить, если когда-то делали то, о чем будет сказано. Итак, я никогда не танцевал на столе в костюме с золотыми блестками, – говорит Роб, и Ной делает глоток из своего бокала, а мы все смеемся, вспоминая особенно веселую новогоднюю ночь в ту пору, когда нам было немного за двадцать.
– Моя очередь, – продолжает Ной, вытирая капли вина с губ. – Я никогда не раздевался догола на поле для гольфа.
Мы с Шарлоттой переглядываемся, подняв брови, и, когда она отпивает из своего бокала, я делаю вид, будто делаю то же самое, – мне сегодня предстоит вести машину, и я стараюсь, чтобы мой бокал оставался полным как можно дольше. Но мы как-то раз сделали именно то, о чем упомянул Ной, проспорив парням пари, поэтому я должна показать, будто пью. И тут все смотрят на меня, и я понимаю, что теперь моя очередь. У меня пересыхает во рту, на меня вдруг накатывает страх перед публичным выступлением. Я не могу вспомнить ничего. По крайней мере, ничего подходящего для игры.
– Я никогда… – Делаю паузу. На лбу выступает испарина. Я чувствую, как кровь приливает к моим щекам. – Никогда не изменяла мужу.
Слова слетают с языка прежде, чем я успеваю проглотить их. Все смотрят на меня, а я заставляю себя поставить бокал к себе на колени – так, чтобы он не упал. Что я натворила? Вот что делает с человеком чувство вины… Оно бурлит внутри. Ждет удобного случая, чтобы перелиться через край.
– Думаю, нам нужно отдохнуть от выпивки – все согласны? – вопрошает Роб с преувеличенным энтузиазмом, и я благодарна ему за это.
– Извините, я запаниковала. – Старательно усмехаюсь и не смотрю на Ноя, хотя чувствую его взгляд на себе.
– Может, сыграем во что-нибудь другое? – вмешивается Шарлотта. – В «Угадай кто»? Пойду принесу блокноты и ручки.
Она выходит из комнаты прежде, чем кто-либо успевает возразить, и меня охватывает облегчение. Не могу даже вспомнить, случалось ли такое, чтобы мы собрались по случаю чьего-нибудь дня рождения и не сыграли в эту игру. Ее привычность – и то, настолько прочно она вошла в мою жизнь «после», – кажется мне приятной и безопасной. Я позволяю себе немного расслабиться. Возможно, сегодня мы все-таки повеселимся.
Я снова вхожу в нормальный ритм – и к концу вечера то и дело касаюсь ладони Ноя, даже не задумываясь об этом. Неловкость, царившая в первое время после моего приезда, рассеялась. Ной ведет себя так же, как всегда, и на короткое время я позволяю себе насладиться этим, прежде чем чувство вины снова настигает меня. Он смотрит на меня, сверкает белыми зубами, смеясь над очередной шуткой Роба – честно говоря, тот шутит без умолку, – и я привлекаю мужа к себе, чтобы поцеловать.
Это застает его врасплох: ведь мы пять лет в браке и уже давно перестали демонстрировать свою привязанность на людях. Правда, наедине я тоже давно не целовала его так – дольше, чем и мне, и ему хотелось бы признать. Ной улыбается и снова склоняется ко мне. Он определенно в некотором подпитии.
– Ладно, голубки, пора бы вам в гнездышко, – говорит Шарлотта, и я чувствую странную гордость за нас.
– Ой да, как раз пора бы… Спасибо большое за прием. – Я бросаю взгляд на часы. Два часа ночи. Возвращение действительно оказалось приятным, как ни странно.
– Не говори глупостей, дорогая. Я всегда рада тебя видеть. Просто позаботься получше о себе, ладно? – отвечает она, заставляя меня задуматься: возможно, сегодня вечером я держалась не настолько непринужденно, как хотелось бы.
Мне кажется, что она видит меня насквозь, и я дергаю Ноя за руку, практически таща его за собой к двери. Шарлотта и Роб стоят обнявшись и машут нам вслед, пока мы рука об руку идем к моей машине. Уверена, что для любого прохожего мы четверо являем просто наглядную картину счастья.
Меня всегда веселило и изумляло то, насколько обманчивым может быть внешнее впечатление.
Будучи «трезвым водителем», я доставляю нас домой, и всю дорогу мы обсуждаем друг с другом, как прошел вечер; переживаем каждый забавный момент, снова смеемся над шутками Роба, комментируем мягкость Шарлотты. Я чувствую, что мы горды собой. Что мы оба волновались перед началом этого вечера, учитывая все случившееся, а теперь хотим порадоваться успеху. Ной, несомненно, переживал из-за моей ранимости, а я – из-за своей вины.
Когда мы подъезжаем к нашему жилищу, ужас, ставший таким привычным, снова пробирает меня, и я уже не хочу заходить в этот дом. Сегодня вечером меня поразило, насколько идеальна та жизнь, которую мы построили для себя здесь. Она слишком идеальна. Я боюсь, что, войдя в эти стены, уже никогда не захочу их покидать.
Проблема в том, что я знаю – я должна это сделать. Должна закончить то, что начала. Ради Макса. Ведь он заслуживает ответов. Нельзя, чтобы его смерть оказалась напрасной – с ярлыком пьяницы, который просто налепили на него. И ради меня. Мне нужно продолжать, чтобы вернуть контроль над ситуацией и отделаться от акул, нарезающих круги рядом со мной. От сержанта Сорчи Роуз.
Сидя здесь, при свете луны, озаряющей профиль Ноя, я осознаю`, как много могу потерять. Сейчас, после чудесного вечера с нашими друзьями, с моим мужем, глядя на наш прекрасный дом, я в полной мере понимаю, как глубоко могу пасть. И как глубоко уже пала. Но я не хочу сдаваться.
Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как мы с Ноем спали вместе, но когда он протягивает руку к дверце машины, я останавливаю его. Мягко кладу руку ему на грудь и жду, пока он взглянет на меня, а затем преодолеваю расстояние между креслами и оказываюсь на нем верхом. Мы не занимались сексом в машине с тех пор, как обручились, – и вообще не занимались сексом с того момента, как Ной заговорил о создании семьи. Мне казалось, что это решение потребует от меня жертвы, на которую я еще не была готова. Но сегодня вечером я ощущаю невероятную усталость оттого, что всегда все контролирую. Все всегда тщательно планирую. И поэтому ослабляю контроль.
Я чувствую, как тело Ноя напрягается подо мной, и он слегка отстраняет меня назад.
– С чего это ты вдруг? – спрашивает он.
Я вижу, что ему нравится происходящее, но одновременно Ной обескуражен тем, насколько подобное поведение несвойственно нам. Я не отвечаю ему, не желая осквернять этот момент еще большей ложью, и вместо этого тянусь к рычагу, чтобы откинуть спинку его кресла. Он больше не задает вопросов и просто задирает вверх мое шелковое платье.
Ной – мой муж. У меня не осталось другой семьи. Моя мать не в счет. Она приняла решение восемнадцать лет назад, и за это я не могу ее простить. Это был ее выбор, не мой, но у меня есть власть сделать хотя бы одно – я не оставлю своего мужа. Что это за жена, которая изменяет своему мужу? Что это за мать, которая бросает свою дочь?
ПреждеЭвелин-мать
Два часа и тридцать восемь минут. Именно столько времени Эвелин просидела на краю кровати дочери, слушая собственные всхлипывания и не сводя глаз с гардероба. Звуки вечеринки внизу то и дело усиливались, и в такие моменты она позволяла себе плакать чуть громче, надеясь, что Джастина не расслышит это сквозь шум.
Когда Эвелин поняла, что Джерард запер Джастину в шкафу, она почувствовала, как обрывается последняя ниточка ее любви к нему. Ее удивило, что она продержалась так долго, – однако в этом всегда заключалась часть его силы. Баланс между страхом и любовью, нежностью и болью – тонкий принцип… Но в конце концов он ошибся, и она почувствовала, что ее связь с ним разорвана окончательно.