Мы с Джейком были воплощением первой любви. Такой, которую можно увидеть в фильмах, прочитать о ней в книгах. Такой, которая неизбежно заканчивается трагедией. Это единственный возможный финал. Такая любовь не может длиться вечно.
По крайней мере, так я рационализировала это для себя. Как Ромео и Джульетта. Взрывной финал для взрывной любви, прежде чем та выгорит дотла. Так она может навеки остаться живой и яркой. Ромео и Джульетта не были бы Ромео и Джульеттой, если б состарились вместе и стали бы скучной пожилой парой, спорящей из-за того, что будут есть на ужин.
Если б Джейк не ушел, быть может, со временем это чувство выцвело бы. Стало бы чем-то другим. Чем-то более мелким…
Я распахиваю дверь туалета и смотрю на себя в зеркало. Сжимаю края раковины так, что костяшки пальцев становятся белыми. «Джейк Рейнольдс, что ты наделал?» – шепчу я.
Мне кажется, я не произносила его имя с того дня, как осознала, что он не вернется. Это был ужасный день. Но это было и начало новой главы в моей жизни; полагаю, можно сказать, что в тот день родилась новая я – та Джастина, которая сейчас замужем за Ноем.
Говорят, что нужно достичь дна, чтобы всплыть на поверхность. Что ж, я достигла дна, а потом еще раз, но мне действительно удалось всплыть. Почти восемнадцать лет спустя я успешно исключила Джейка Рейнольдса из своей жизни – если не считать редких попыток поиска в интернете.
Что-то задевает струнку в моей памяти. Финчли. Наш любимый ресторан назывался «Финчес» – «Зяблики».
Брэд Финчли.
Это совпадение? Какая-то дурацкая шутка? Значит ли это что-нибудь?
Мне хочется плеснуть себе в лицо холодной водой, но, поскольку сегодня утром мне не нужно было присутствовать в зале суда, мои губы накрашены ярко-красной помадой – как знак вызова патриархату. Поэтому я просто несильно пинаю ногой стену под раковиной.
Я каким-то образом ухитряюсь дойти обратно до кабинета Чарльза и высидеть совещание до конца, кивая и искреннее заверяя, что слышу его советы. А теперь сижу в своем кабинете, медленно вращаясь на офисном кресле. Папка закрыта и отодвинута на край стола, как будто я могу обжечься, коснувшись ее.
Я искала в интернете Джейка Рейнольдса и не находила никаких следов. Ни единой фотографии в «Гугле», ни учетной записи в «ЛинкдИн». Но я никогда не искала Брэда Финчли. Я прекращаю вращаться и открываю свой лэптоп. Ввожу в поисковою строку «Фейсбука» это незнакомое имя – медленно, буква за буквой – и задерживаю дыхание.
Загружаются результаты поиска, и нужная мне учетная запись появляется на пятой строке сверху. Учетка настроена как «закрытая», но я вижу его фотографию на главной странице. Его кожа покрыта загаром, на нем простая белая футболка. Низко нависшие брови. На подбородке короткая щетина – явно отпущенная не из небрежности, а из намерения выглядеть более мужественно. Улыбка слегка кривая, как будто он знает что-то, чего не знаю я. Когда-то эта улыбка сводила меня с ума…
Он не похож на убийцу, но не нужно быть юристом, чтобы знать: преступные действия совершаются не только теми, кто злобен по сути своей. Я слишком хорошо знаю, что в жизни человека могут случиться вещи, которые запустят эффект лавины, и в конечном итоге ты совершишь поступки, на которые – как тебе всегда казалось – не был способен.
Разбитое стекло. Море красной жидкости. Течет не останавливаясь.
В досье указано, что постоянное место его проживания – Молдон, графство Эссекс; то самое место, где мы оба выросли. Почему Макс или мама ничего не говорили мне? Знали они, что он вернулся? Как долго он прожил там? Зачем менять имя, а потом возвращаться туда, где все тебя уже знают? Все это не имеет никакого смысла.
Я читаю дальше. Сейчас Брэд Финчли выпущен под залог и в ожидании судебных слушаний живет у друга в Летчуэрте. Учитывая отсутствие прежних судимостей и склонности к побегу, свобода его передвижений ограничена ножным браслетом с маячком, комендантским часом и регулярными явками в полицию для проверки.
У меня снова начинает болеть голова. Я открываю ящик стола, нашариваю пачку парацетамола, которую храню там, и спешно выпиваю две таблетки. Говорю себе, что за восемнадцать лет, прошедших с тех пор, как я видела его в последний раз, с Джейком могло случиться все что угодно. Он в буквальном смысле создал себя заново.
Нет, я совсем не знаю этого Брэда Финчли.
И это хорошо для моей работы, потому что по закону я должна была заявить, что знакома с обвиняемым – в тот же момент, как увидела его фотографию.
Но я этого не сделала.
Если это обнаружится прежде, чем я откажусь вести дело, я рискую потерять все. Санкции за нарушение регламента, несомненно, испортят мою репутацию – а скорее всего, и мою карьеру – в зависимости от того, насколько далеко я успею зайти.
А что насчет Ноя? Как я смогу объяснить ему все это? Никак – и значит, я рискую также своим браком. Эта мысль ужасает меня. Я уже так много сделала, так много лгала, чтобы защитить нас обоих… Можно смело сказать, что я полностью вытравила свое прошлое – но у меня не было выбора.
И все же мне понадобилось восемнадцать лет, чтобы найти Джейка, – и поэтому, несмотря ни на что, я понимаю, что не могу просто отпустить его снова. По крайней мере, сразу. Проще считать Джейка и Брэда двумя совершенно разными людьми.
Понимая, что не могу откладывать это вечно, я снова придвигаю папку к себе и открываю ее. На этот раз отчетливо сознавая, какие ужасы ожидают меня на страницах судебного дела.
Марку и Беверли Рашнелл было по шестьдесят семь лет, они жили в богатом районе Эпсома, графство Суррей. Чуть менее месяца назад они были найдены мертвыми в своем доме – в месте, которое должно быть безопасным прибежищем, однако нам слишком часто приходится иметь дело с преступлениями, которые происходят именно там, в родном доме жертв.
Отчеты, распространяемые в юридических кругах, показывают, что 2,3 миллиона взрослых людей за прошлый год подверглись домашнему насилию – и это только доказанные случаи; как это ни ужасно, еженедельно от рук своих партнеров или бывших партнеров погибают минимум две женщины. Но данное дело гласит, что и муж, и жена были найдены мертвыми в доме, в котором жили, – в том месте, которое должно было обеспечить им безопасность.
Я пролистываю лежащий передо мной отчет до страниц с ужасными подробностями: мне важно столкнуться с описанием насилия лицом к лицу. За годы работы я поняла, что нет смысла ходить вокруг да около – оно все равно найдет способ добраться до твоего сознания. Если я не перейду к этим подробностям прямо сейчас, впоследствии они подействуют на меня еще хуже, станут более личными – превратятся в тени, пляшущие в углах комнаты, в призраки, крадущиеся за мной по пятам ночью… Нет, мне нельзя бежать от них.
На снимках показаны последствия убийства – и это невыносимо уродливо. Марк Рашнелл был застрелен в упор, фотография не оставляет пространства для воображения. Беверли Рашнелл тоже была убита выстрелом в голову – но с бо`льшего расстояния. Судя по отчету судмедэкспертов, супруги были убиты в один и тот же отрезок времени, однако трудно определить, кто из них погиб первым.
Я вспоминаю о том, как пальцы Джейка ласкали мою щеку или гладили мою спину, и вместо этого пытаюсь представить, как они нажимают на спусковой крючок. Дважды. Посылая пули в живых людей.
Это было намеренное, расчетливое, жестокое убийство.
Мало того что в сумке, принадлежащей Джейку, было найдено орудие убийства – там также обнаружилась бейсболка, испачканная кровью Рашнеллов. И, в довершение ко всему, волокна той же самой бейсболки были найдены на трупах обеих жертв.
Я уже слышу слова обвинителя, которые будут произнесены в суде, – приговаривая Джейка к пожизненному заключению.
Установлено, что смерть Марка и Беверли наступила между 14:00 и 14:15. Очень многое может уложиться в пятнадцатиминутный отрезок времени. Задача обвинения – установить, какая версия событий будет более осмысленной для присяжных: убил ли Джейк сначала Беверли, вынудив Марка смотреть на это, или, быть может, все случилось в обратном порядке? Были выстрелы сделаны один за другим или же их разделяло несколько минут?
Я записываю в блокнот свои размышления:
1) Порядок убийства?
2) Почему Джейк оказался в доме?
3) Почему он убил их?
А потом добавляю четвертый пункт:
4) Марк и Беверли РАШНЕЛЛ.
Я ловлю себя на том, что пишу их фамилию заглавными буквами и обвожу ее жирным овалом. Кем они были? И почему их фамилия звучит для меня так знакомо?
Глава 4
Часы на стене моего кабинета показывают 08:38. До сегодняшнего дня Джейк Рейнольдс отсутствовал в моей жизни восемнадцать лет, но ему понадобилось всего пятьдесят три минуты, чтобы, заново появившись в ней, перевернуть мой мир вверх дном. Снова… Я пытаюсь не думать о том, что это значит – что это говорит обо мне и о жизни, которую я выстроила.
Во время одного из первых сеансов Айя рассказала мне о кинцуги – японском искусстве чинить сломанную керамику, заполняя и выделяя трещины золотым лаком. Оно породило целую философию, говорящую о том, что несовершенством можно любоваться так же, как и красотой, и о том, что разбитая, а потом склеенная вещь становится только прочнее. Мне так понравилась эта идея, что я начала коллекционировать предметы кинцуги и расставлять их по всему дому. Если заглянуть в наш кухонный шкаф, можно увидеть тарелки, чашки, стаканы и даже чайник, отмеченные прекрасными, изящными, хаотичными золотыми линиями. Смысл слов Айи, конечно, заключался в том, что я сама – объект кинцуги. Ставшая сильнее и прекраснее после всего, через что мне пришлось пройти. И теперь я гадаю: быть может, я вместо этого просто склеила себя ПВА?
Захлопываю лэптоп и спешно упаковываю его в чемодан на колесиках вместе с папкой и своим блокнотом. Быстро обвожу взглядом кабинет, удостоверяясь, собрала ли я все остальное, что может мне понадобиться, а затем направляюсь к кабинету Чарльза. Резко стучусь в дверь.