Макс настоял на том, чтобы вести отцовскую машину, сказав, что так он привлечет меньше внимания, если вдруг их увидят, и они направились по извилистым узким проселкам, ведущим прочь от города. Эти дороги и в лучшие времена были опасны, но был один заведомо сложный поворот, по одну сторону от которого склон холма, густо поросший старыми деревьями, круто уходил вниз.
Пока они ехали, Джейк вспомнил, как его мама всегда описывала происшествие в их гостиной, где он в пять лет ударился головой о ее новый кофейный столик: «Мой мальчик едва не погиб!» Может, они переборщили? Возможно, им стоило просто обратиться в полицию и рассказать правду… Но было уже слишком поздно: тело Джерарда лежало на заднем сиденье, Макс вел машину, а Джейк прятался в багажнике. Нет, пути назад больше не было.
Джейк не знал, как Максу удалось сохранить достаточно хладнокровия, чтобы вспомнить о том, что им понадобятся перчатки, и захватить их из кухни. На перчатках был рисунок из желтых маргариток, и можно было решить, что они понадобились парням, чтобы помыть машину перед Рождеством… а не спустить ее под откос и разбить о деревья с мертвым телом внутри.
Пока Макс стирал с машины лишние следы, Джейк перетащил Джерарда на водительское сиденье. Он устроил мертвеца так, чтобы его вес давил на педаль газа, и в процессе поймал себя на том, что извиняется перед Джерардом. Затем пристегнул тело и ослабил крышку бензобака. Просто для большей надежности. Не должно было остаться никаких сомнений, что Стоун-старший погиб в аварии. Джейк надеялся, что это сработает – однажды он видел такое в кино.
На счет «три» Макс, все еще не снимая перчатки с маргаритками, отпустил ручной тормоз, и они молча пронаблюдали, как машина съезжает с дороги и быстро набирает скорость. Вскоре она укатилась так далеко вниз по склону холма, что они уже не могли разглядеть ее в кромешной тьме.
На мгновение Джейк запаниковал: а если ничего не выйдет? Что, если машина не взорвется, как было запланировано? Сможет ли полиция определить, что травма головы была получена Джерардом не в результате аварии? Что, если стремительный спуск с холма и удары о деревья не причинили достаточного вреда? Однажды Джейк проезжал мимо места аварии, где ветка насквозь пробила водительское сиденье. Это был бы лучший вариант исхода. А как насчет худшего? Что, если машина проскочила мимо ряда деревьев?
Вдруг раздался громкий удар, и впереди заплясали языки огня – и это принесло Джейку странное чувство облегчения. Вскоре ночное небо окрасилось в цвет пламени, и он постарался прогнать мысль о том, что ветер несет с собой запах горящей плоти.
Некоторое время они стояли на обочине дороги и смотрели, как горит труп Джерарда. Они сделали это, они действительно сделали это. Облегчение от того, что все получилось, быстро сменилось ужасом. Что, если этого окажется недостаточно? Джейку захотелось сбежать вниз по склону и проверить, но он понимал, что это слишком рискованно. Нужно было возвращаться назад, в город, пока еще темно. Странное чувство – когда тебе хочется бежать к месту катастрофы из желания удостовериться, что она достаточно разрушительна, а не из стремления помочь человеку, попавшему в беду. «В кого ты превратился, Джейк Рейнольдс?»
Охватившее его чувство вины стало почти невыносимым. Он уже собрался попросить прощения у Макса – в конце концов, это был его отец, – как вдруг тот произнес:
– Я думаю, тебе лучше уехать из города. И не возвращаться.
– Извини, что?!
– Джастина не сможет жить, чувствуя, что над ней висит тень всего этого. Она ведь не знает, что я здесь, верно? Но она позвонила тебе. Она не сможет больше смотреть на тебя, не вспоминая о том, что сделала – и что сделал ты. О том, что она заставила тебя это сделать. Ты действительно хочешь защитить ее? Я думаю, тебе следует уехать.
Уехать от Джастины? Неужели Макс прав? Джейк смотрел на горящую машину с запертым внутри телом Джерарда и понимал, что ничто уже не будет прежним, даже если он решит остаться. До появления Джастины он отчаянно стремился сбежать из Молдона. Она была единственным, что удерживало его здесь. А теперь? Джейк не знал, как им жить дальше, оставаясь друг для друга постоянным напоминанием о том, что они совершили. Она убила отца, а он покрывал ее… Но ее преступление хотя бы было случайным, а он намеренно предал тело Джерарда огню.
Внезапно Джейку захотелось бежать прочь и не останавливаться. Макс тоже считает, что так будет лучше для Джастины? Значит, Джейк может притвориться перед самим собой, будто не бросает ее. Он защищает ее.
Да, утром он сразу же уедет.
Но куда?
У него были кузены в Шотландии. Он скажет родителям, что просто спонтанно решил поехать к ним. В Глазго. Там он и останется. Где угодно, только не в Молдоне.
Что, черт возьми, он натворил?
Глава 37
Сегодня я приехала в Лондон на сеанс к Айе. После сеанса планирую встретиться с Отисом – хотя ему не обязательно знать, что я хожу к психотерапевту. Я опасаюсь, что это усложнит ситуацию. Он должен продолжать верить, будто я крепкая. Прочная. Стабильная.
Я уже начала скучать по комфорту мягкого кремового дивана Айи, по шторам, ниспадающим идеально симметричными складками, и по аромату расслабляющей лавандовой свечи. За последние годы эта комната видела самые худшие мои качества. Я уверена, что без нее я просто выгорела бы. Только благодаря Айе и воздействию этой комнаты я живу той жизнью, которая у меня есть – или была до недавнего времени. Жизнью, в которой я считала себя счастливой, защищенной и успешной.
Айя сидит в кресле, которого я раньше не видела. Я и в лучшие времена не очень хорошо принимаю перемены, но это кресло кажется мне особенно весомым знаком; оно как будто символизирует, что все остальное, с чем я ассоциирую свою жизнь здесь, скоро изменится. Я продолжаю смотреть на него. Оно уродливо. Скорее напоминает кресло в приемной врача, чем сиденье, предназначенное для того, чтобы опуститься на него и расслабиться.
– Тебя это беспокоит? – спрашивает Айя.
– Что меня беспокоит?
– Кресло.
– Немного, – признаю я. – Жизнь непредсказуема. Непредсказуемы и мои чувства. Но я всегда знала, чего ожидать от этого места. Я не думала, будто что-то изменится.
– Хорошо, я хочу, чтобы ты как следует подумала, прежде чем отвечать: на тебя влияют перемены или тот факт, что ты не контролируешь эти перемены?
Я понимаю, что эти сеансы работают только в том случае, если я максимально откровенна, и хотя есть вещи, которые я не могу рассказать Айе, я хочу исправить те части себя, которые все еще сломаны.
– Дело в том, что я не контролирую их, – определяюсь я с ответом.
– Трудно отказаться от контроля. Передать ключи от машины кому-то другому. Может быть, мы поговорим об этом подробнее, если ты не против? Я бы хотела попробовать кое-что.
Я киваю. Я всегда немного настороженно отношусь к упражнениям, которые придумывает Айя. Обычно они кажутся гораздо менее значимыми, чем есть на самом деле, и я понимаю, что именно в такие моменты я, скорее всего, могу раскрыться слишком сильно.
– Отлично. А теперь представь, что ты за рулем этой машины, ключи от которой есть только у тебя. Ты можешь ехать куда захочешь. Увидеть кого захочешь. Куда бы ты поехала? Ты контролируешь ситуацию, не забывай. Время и расстояние здесь не играют никакой роли. Самое главное – и я хочу, чтобы ты поняла, что это ключевой момент в работе, – все ожидания, связанные с этим человеком или местом, исчезли. Есть только ты и эта машина. Возможно всё.
Куда угодно. К кому угодно. Шанс начать все сначала. На самом деле она дает мне возможность стереть прошлое. Даже изменить его. Если я захочу.
Куда бы я отправилась?
С кем бы я встретилась?
Только когда я чувствую, как слезы катятся по моим губам и стекают по подбородку, я осознаю, что плачу.
– Домой, – отвечаю я. – Я бы поехала домой.
Впервые за восемнадцать лет я назвала дом, в котором выросла, именно домом.
Остаток нашего сеанса с Айей прошел по более предсказуемому сценарию. Мы затронули старые темы и довели до конца разговор о том, как справиться с горем, и о том, как оно может проявляться. К окончанию часа я чувствовала себя восстановившейся. Я снова обрела контроль. Не только над своими эмоциями, но и над Айей. Иногда я его упускаю. Она слишком ловка, хотя обычно мне удается ее подловить. Она заставляет меня быть начеку. Возможно, это и есть истинная причина, по которой я продолжаю приходить сюда.
Я размышляю над этим, произнося одними губами слово «дом», и замечаю Отиса. Я думала, что он начнет расспрашивать о том, чем мы сегодня должны заняться, но у него есть свои новости, которыми он хочет поделиться прежде всего.
Пока мы идем, он рассказывает мне, что Беверли Рашнелл тоже хранила свои секреты. По словам Отиса, за два месяца до убийства она наняла частного детектива по имени Грант Аспинолл, чтобы тот следил за ее мужем. И что самое интересное: она подозревала, что у ее мужа была любовная связь на стороне.
Вот с этим я могу работать. Любовная размолвка – история старая, как время. Любовь, ревность, примирение, убийство… Они идут рука об руку. Я вспоминаю материалы дела и тот факт, что время смерти обеих жертв укладывается в пятнадцатиминутный промежуток. Неизвестно, кто погиб первым. В голове проносятся всевозможные варианты, и я обнаруживаю, что мне даже жаль Кристину Лэнг.
Подобная история – ярость, подпитываемая вожделением, – это то, что гарантированно вызовет сочувствие у присяжных. А если защита докопается до этих сведений, то Джейк может просто сорваться с крючка. Может быть забавно. Сделала ли это любовница, пришедшая отомстить? Муж, разъяренный выяснением отношений, а затем охваченный чувством вины? Или, что еще интереснее, отвергнутая возлюбленная, желающая покончить со всем этим? Это также хорошо согласуется со свидетельскими показаниями соседки, утверждавшей, будто отношения между супругами были напряженными.