Я переворачиваю снимок. На обратной стороне написано: «Благотворительный бал рыцарей-тамплиеров». Я снова переворачиваю фото, сама не зная, что ищу. Но опыт подсказывает: нужно смотреть на вещи снова и снова, пока некая мелочь, неявная с первого взгляда, вдруг не покажется настолько очевидной, что ты удивишься, как не замечал ее раньше. Я готова смотреть на эту фотографию до тех пор, пока до меня не дойдет.
Однако этого не требуется. Я вижу это сразу же. Звезда шоу – отец Джимми, широко улыбающийся и поднимающий бокал с красным вином в сторону камеры. Но если присмотреться, то можно увидеть и другого человека. Зернистая фигура на заднем плане. Он повернут боком, его ноги слегка согнуты, как будто он либо собирается сесть, либо только что встал со своего места, – а рядом с ним стоит женщина. Прическа свидетельствует о том, что это не его жена. У его жены длинные вьющиеся волосы, а не короткое прямое каре. Он явно не хотел бы, чтобы его жена увидела эту фотографию.
Его рука лежит на пояснице женщины. Слишком низко, чтобы это выглядело естественно. Женщина с короткими волосами не смотрит в камеру, но видно, что ее голова откинута назад. Она смеется? Она опирается на его руку? Он просто поднимается со стула? Не слишком ли интимным выглядит расположение его ладони? Не слишком ли наигранным кажется ее смех? Нам, женщинам, известно, что такое нежелательное внимание.
Или он, наоборот, садится, а не встает? Не собирается ли она после этого усесться к нему на колени? Охотно. Покорно. Действие, запечатленное на фотографии, непонятно. В этом и заключается проблема единственного момента, схваченного объективом. Но кем бы ни была женщина, от присутствия на снимке этого мужчины у меня перехватывает дыхание. Да, Отис был прав. Не существовало никакой связи между Марком и Молдоном или фирмой моего отца, но была другая связь, которую мы до этого момента не видели.
И вот она у меня перед глазами. Марк Рашнелл и мой отец были масонами. Они были не из одного региона, скорее всего из разных масонских лож, но если на фото запечатлен отец Джимми, то, судя по всему, мой отец тоже присутствовал там.
Я смотрю еще раз, проверяя, не упустила ли я чего-нибудь еще, и тут замечаю это. Свободная рука коротко стриженной женщины опущена вдоль бока. Тыльная сторона кисти слегка повернута в сторону камеры. Я прищуриваюсь и подношу фотографию ближе, жалея, что это не цифровая рамка, чтобы можно было увеличить изображение. Тем не менее я вижу это. На ее безымянном пальце блестит кольцо с изумрудом овальной огранки в золотой оправе. Камень настолько велик, что его невозможно не заметить, и еще более экстравагантным его делает то, что он обрамлен венцом из бриллиантов. Это прекрасное винтажное кольцо с изумрудом, единственное в своем роде.
И оно, несомненно, принадлежит моей матери.
Не успев ничего сказать, я слетаю с чердака и выбегаю из дома через парадную дверь, фотография по-прежнему зажата в моей руке. Я слышу, как Джимми окликает меня, но времени на объяснения нет.
«А как поживает твоя мама? Она все еще встречается с тем милым мужчиной? О, я уже не помню его имени, но он был не местный…»
«Беверли наняла частного детектива – она подозревала, что у ее мужа была любовная связь на стороне».
Я думаю о ладони Марка, лежащей на пояснице моей матери.
О ее руке, опирающейся на его предплечье.
Неужели связующим звеном между моей семьей, Марком и Беверли Рашнелл все это время была моя мать? И если да, то как долго это продолжалось?
ПреждеЭвелин-мать
Когда она закончила уборку, комната выглядела даже чище, чем до вечеринки. Полы блестели, а желто-сиреневые обои с цветочным рисунком почти искрились. Макс и Джейк не заметили, что она наблюдала за ними сквозь щель в дверном проеме спальни, когда они уносили тело Джерарда.
Ей хотелось остановить их. Закричать и позвонить в полицию.
Джерард мертв.
Ее Джерард.
Они познакомились в поезде. Она ехала в Манчестер из Лондона, чтобы встретиться с подругой, а он сидел напротив нее. Только когда они наконец доехали до ее остановки, он спросил, как ему можно связаться с ней снова, и признался, что специально пропустил свою остановку, чтобы пообщаться с ней подольше.
Этим он ее и покорил.
Никто еще не заставлял ее чувствовать себя настолько желанной.
Но этот же человек заставил ее почувствовать себя еще более мелкой и незначительной, чем когда-либо прежде.
Джерард обладал властью над людьми. В зависимости от настроения, он мог либо возвысить тебя, либо растоптать. Это делало его притягательным. А еще он был жестоким.
А теперь его не стало.
Эвелин много раз думала о том, чтобы убить его лично, но она сама выросла без отца и никогда не могла заставить себя причинить подобное горе Максу и Джастине.
Но что дальше?
Расправив плечи, она почувствовала знакомую острую боль, пронзившую лопатку и отдавшуюся в позвоночник. Ожог был еще относительно свежим. Эвелин терпела всю эту боль ради защиты своих детей – а не для того, чтобы раскрыть правду, которая несет в себе угрозу для будущего Джастины.
Жизнь с Джерардом научила Эвелин молчать. Хранить секреты. Держать язык за зубами. И так она будет поступать и впредь.
Благодаря Джерарду у нее была богатая практика.
Когда она случайно подслушала, как Джастина в панике звонит Джейку, ей пришлось приложить все усилия, чтобы не броситься к дочери на помощь. Но она знала, что Джастине нужна не мать, а кто-то, кому она могла бы доверять. Между ними с дочерью не было подобных отношений. Эвелин всегда было проще держаться на расстоянии. Чтобы Джерард чувствовал, что Джастина больше «его» дочь, чем «ее».
Поэтому она держалась в стороне. Выжидала. Наблюдала. Как обычно, Джастина решит, будто матери не было рядом с ней в такую минуту, но это не имело значения. Любовь не всегда нужно видеть.
Макс и Джейк сочли, что убрали комнату Джастины так тщательно, как только могли, но после их ухода Эвелин закончила работу за них. Она была более внимательна к мелочам, чем они, и не могла допустить ошибки.
Однако когда она открыла дверь на кухню, отчаянно нуждаясь в том, чтобы выпить чего-нибудь крепкого, ее охватил страх, от которого свело все внутри.
Ей казалось, что она была очень осторожна, но все равно что-то упустила.
Все они что-то упустили.
Что-то, способное изменить все.
Эвелин посмотрела на пару, сидящую за кухонным столом и, похоже, ожидавшую ее, и поняла, что это еще не конец, а только самое начало.
Глава 40
Я проделываю весь путь до дома бегом, молясь, чтобы мама была там, когда я вернусь. Мне нужно знать правду. Конечно, это какая-то ошибка – должно быть ошибкой. Всего лишь одна фотография, а я уже делаю поспешные выводы… Но меня всегда учили следовать своей интуиции. А интуиция подсказывает мне, что здесь что-то не так. Не в последнюю очередь потому, что мама утверждала, будто не знала Рашнеллов. Даже если фотография более невинна, чем мне кажется, ее слова все равно были ложью. Мои родители были знакомы с Рашнеллами задолго до того, как тех убили. Фотография – неоспоримое доказательство. Неужели я тоже встречала их раньше? Может, поэтому их фамилия изначально показалась мне слишком знакомой?
Я сворачиваю за угол, но обнаруживаю черную машину, припаркованную у маминого дома. За рулем сидит журналист, которого я видела во время «грязевого забега». Подхожу к машине и стучу в окно.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – Мой голос звучит угрожающе.
– Вообще-то я надеюсь, что можете. – Мужчина открывает дверцу машины, не теряя самообладания, – явно привык к конфронтации в своей работе «честного репортера». Он невысокого роста и вблизи кажется еще более ушлым и пронырливым, чем на набережной. Держу пари, он считает себя невероятно крутым.
– У меня мало времени, поэтому вам лучше поторопиться. – Я не имею сил на любезности – о чем я могу пожалеть позже.
– Давайте сразу перейдем к делу, так даже лучше. – Он не пытается притворно улыбаться; очевидно, у него, как и у меня, сегодня нет желания болтать о ерунде. – Вы знали Брэда Финчли, когда он был Джейком Рейнольдсом. Верно?
– Да. Хотя я уверена – вы уже знаете, что мы были парой.
– Да.
– Тогда задавайте следующий вопрос. – Я хочу побыстрее покончить с этим. Мне нужно попасть домой. Выяснить правду у мамы. Были ли у нее отношения с Марком Рашнеллом до того, как он умер? Всего несколько дней назад я прямо спросила ее, знала ли она Рашнеллов и не потому ли их фамилия мне так знакома, – а она ответила «нет». Она солгала мне. Почему? Что она скрывает? Интрижку?
– Вы знаете, почему он уехал из Молдона?
– Не знаю.
– Это не связано с вами?
– Насколько я знаю, нет. Он разбил мне сердце. В то время весь город знал об этом, так что я уверена, вам уже рассказали.
– Да.
– Тогда вам не стоило тратить мое время, не так ли?
– Дело в том, что меня заинтриговал «грязевой забег», который проводится в честь вашего отца. Столь яркое, уникальное событие, и я подумал – может быть, наша газета могла бы написать об этом отдельную статью… Я начал проверять факты и обратил внимание на дату смерти вашего отца. Декабрь две тысячи пятого года, я не ошибаюсь?
– Совершенно верно.
– Замечательно.
– Правда? И почему же? – Я знаю, что лезу прямо в его ловушку, задавая вопросы, которых он от меня ждет, но я хочу покончить с этим как можно скорее. Мои мысли сосредоточены на других вещах.
– Наверняка вы знаете, что я, как и все журналисты здесь, работаю над историей Джейка Рейнольдса. И мне бросилось в глаза, что ваш отец умер в тот же месяц, когда Джейк покинул Молдон. На самом деле, когда я копнул немного глубже, оказалось, что он уехал почти в тот же день.
– Я не помню точную дату.
– Но он был вашим парнем, не так ли?
– Был.
– Итак, ваш отец умер. А потом ваш парень исчез.