Бенуа опять и опять пытался зажечь сигарету. Ничего не получалось. Он был безнадежен. И выглядел глупо. Ветер все время задувал огонек зажигалки.
Мари содрогнулась, почувствовав отвращение. Он не мог справиться даже с таким простым заданием; снова и снова щелкал зажигалкой, и раз за разом его ждала неудача. Она поднесла ладони к его некогда любимому лицу, прикрывая зажигалку от ветра.
Все стало совершенно ясно.
— Ее написала твоя сестра, — сказала Мари.
— Да. Oui. Ma soeur.
— Натали написала «Вирджини на море». В этой книге Мари встретила все свои самые сокровенные мысли. Как будто кто-то заглянул ей в душу. Конечно же ее могла написать только женщина. Грустная, потерявшаяся девушка, которая и сама не знает, хочется ей жить или умереть.
— Я нашел ее после того, как Натали покончила с собой, — сказал Бенуа. — В коробке из-под шляпы. Она оставила мне записку. Там говорилось, что нужно сделать. Был список издательств, их адреса, все.
Мари посмотрела на Бенуа. Лицо, которое она знала наизусть, которое впервые увидела на потрепанной обложке книги.
Она лежала на своей верхней койке и фантазировала об авторе этой книги, а не о своем умершем возлюбленном.
— О чем ты думаешь? — спросил Бенуа.
— Она хотела, чтобы ты опубликовал книгу под ее именем?
— Она умерла. — Бенуа Донель считал, что у него есть полное право защищаться. — Она меня бросила. Взяла и бросила. Все, прощай. Ты можешь это понять? Каково это? Она оставила меня со своим телом. Я должен был позаботиться о ее теле. Моя petite soeur. Мне пришлось перерезать веревку, на которой она висела. Она не заслужила славы. Эта книга была подарком. Ее подарком мне. Потому что я должен был как-то выживать без нее. Это было справедливо. Разве ты не понимаешь?
Справедливо. Возможно, это и было справедливо. В чертовом французском извращенном мире Бенуа Донеля. Но ни кофе из пиалы, ни его дурацкий шарм, ни элегантность не могли компенсировать боль и чувство утраты, которые ощущала Мари.
— Кто еще знает?
Бенуа глубоко затянулся.
— Кто еще знает? — повторила Мари.
— Ты, — сказал он. — Ты и я. Больше никто. Только ты и я.
Подул ветер, и идиотские волосы Бенуа снова закрыли ему глаза. Он швырнул окурок в Сену, загрязняя свой собственный город. «Я и ты». Жалкая попытка спасти себя. Потому что Мари держала его судьбу в своих руках. Она могла разрушить его жизнь. Или просто уйти. Пойти своей дорогой.
Вот только сейчас она была на лодке, медленно плывущей по Сене. Окруженная со всех сторон водой и архитектурой Старого Света.
— На этой лодке продают напитки? — спросила Мари.
— Напитки?
— Прохладительные напитки. Да или нет?
— Я не знаю. Наверное.
— Купи мне что-нибудь, — сказала Мари.
— Что?
— Мне все равно. Воду. Или «Оранжину». Или что-нибудь французское, чего я еще никогда не пробовала. Да, точно. И Кейтлин тоже что-нибудь купи.
— Что?
— Что? Я не знаю. Что угодно. Купи ей сок. Или нет, лучше молоко. Купи ей молоко.
— Молоко, — сказала Кейтлин. Мари и не знала, что девочка все слышит. — Хочу молока.
— Молоко, — повторила Мари, хотя знала, что Кейтлин сегодня и так выпила слишком много молока. Но она не мать Кейтлин. И не няня, кстати. Уже не няня. — И принеси ей что-нибудь поесть. Она, наверное, голодная.
Мари посмотрела на Бенуа, а он посмотрел на нее. Она запрокинула голову и сделала вид, что пьет. Бенуа ушел. Мари взглянула ему вслед и с удовлетворением отметила, что очередь в буфет длинная. Потом снова повернулась к реке, чтобы еще раз полюбоваться аркбутанами и горгульями, но собор уже остался далеко позади. Теперь можно было видеть Эйфелеву башню. Казалось, она была повсюду, преследуя Мари.
Квартира бабушки оказалась темной и грязной, и в ней стоял ужасный запах, будто сдохло какое-то животное. Она располагалась на шестом этаже какого-то старого дома.
Сойдя с лодки, они спустились под землю, в метро. Прекрасный день остался наверху. Миновав несколько станций, они сделали пересадку и поехали дальше. Бенуа сказал, что им нужна окраина города. Потом они вышли из метро и сели в автобус, который увез их еще дальше. Люди вокруг были совсем другие. Стало гораздо меньше стильно одетых белых мужчин и женщин в элегантных шарфах и косынках, выгуливающих своих пуделей. Большинство прохожих говорили по-арабски. Улицы были заполнены в основном черными; черными и стариками. Бенуа сказал Мари, как называется район, но название было французское, сложное, и оно тут же вылетело у нее из головы. Лили Годе жила совсем не в таком месте.
Они преодолели шесть лестничных маршей. Лестница была узкая, крутая и без всякого ковра. Бенуа нес аквариум с рыбкой, Мари несла Кейтлин. Она уснула еще в автобусе, и от самой остановки ее пришлось нести на руках. Они пропустили время ее дневного сна, а коляска осталась в квартире французской актрисы. Так же как и четыре чемодана.
— Мою бабушку, — сказал Бенуа, отпирая дверь, — забрали в дом престарелых. Не так давно, я думаю. Я точно не помню. Предполагается, что сюда приходит уборщица. Но что-то не похоже, что она тут бывает, верно?
Мари заметила, что в воздухе летают хлопья пыли.
Из коридора выскочила длинная и худая черная кошка с драной спиной. Оба глаза у нее гноились. Она бросилась прямиком к Бенуа, прижалась к его ногам и принялась истошно мяукать. Мари никогда не слышала, чтобы кошка орала так громко. Она с трудом подавила в себе желание пнуть ее. Бенуа чуть не выронил аквариум с рыбкой.
— Ты знаешь эту кошку? — спросила Мари.
— Людивин? Конечно. Это кошка моей бабушки. Я про нее совсем забыл.
— Это женское имя?
— Да, конечно.
— Она очень голодная.
— Кажется, да.
Бенуа поставил аквариум на стол и нагнулся, чтобы погладить жалкое животное. Кошка продолжала орать, изо всех сил разевая рот и путаясь в ногах. Если она не заткнется, то разбудит Кейтлин, подумала Мари, а она так радовалась, что девочка заснула в автобусе.
— Мы будем жить здесь?
Они стояли в коридоре, не решаясь пройти дальше. Кошка вопила. Мари хотела положить Кейтлин куда-нибудь, но передумала, опасаясь, что кошка попытается ее съесть.
Она уже скучала по квартире французской актрисы, чистой и светлой, с элегантной, современной мебелью. С чистой ванной. С балконом — в той комнате, где они занимались сексом с Бенуа. Где Бенуа продолжил заниматься сексом с французской актрисой.
— Ты уверен, что она в доме престарелых?
Мари не удивилась бы, если бы в соседней комнате их поджидал полуразложившийся труп старушки с выеденными глазами. Вслед за Бенуа она неохотно прошла по коридору. Они миновали темную гостиную с опущенными жалюзи и вошли в кухню. Отвратительный запах становился сильнее с каждым шагом. По полу кухни был разбросан гнилой лук; картонные коробки, газеты и бумажные пакеты изодраны в клочки. Баночки со специями, упаковки макарон — все валялось на полу. Там же валялись несколько банок кошачьих консервов. На металле виднелись следы зубов.
Разумеется, это тоже был Париж.
Людивин побежала за ними, путаясь под ногами и призывно мяукая. Мари наступила ей на хвост и чуть не уронила Кейтлин.
Кошка принялась грызть закрытую банку с консервами. Она явно не надеялась на Бенуа Донеля.
Мари осторожно положила Кейтлин на кухонный стол, надеясь, что та не проснется. Но Кейтлин тут же открыла глаза.
— Привет, Мари, — сказала она.
— Оставайся там, — велела Мари.
— Кошка мяукает, Мари.
— Я знаю. Сейчас я покормлю ее, и, может быть, она замолчит.
— А она хочет есть? Кошка? — Кейтлин села и потерла глаза.
Мари кивнула.
— Ты не знаешь, где открывалка? — спросила она у Бенуа.
Он пожал плечами, подвинул к себе стул, сел и закурил. В зловонной квартире, где и так нечем было дышать, теперь было еще и накурено.
— Mon Dieu, — произнес он. Абсолютно беспомощный, бесполезный человек.
— Ты не поможешь мне найти ее? — Мари понимала, что говорит как ворчливая супруга. — Помоги мне, — повторила она. Уже не вежливая просьба, а требование.
Бенуа встал и принялся один за другим открывать ящики, роясь в вещах.
— Я не вижу, — сказал он. — Кажется, ее нет.
Мари промолчала. Он привез их сюда, в это место. Когда он говорил «квартира бабушки», Мари представляла себе вязаные коврики, киш-лорен только что из духовки и чашку с горячим шоколадом.
В конце концов Бенуа отыскал консервный нож в ящике, забитом какой-то ерундой, и передал его Мари.
— Мне нужна тарелка, — сказала она.
Бенуа нашел тарелку. Мари открыла банку кошачьих консервов, отпихивая от себя Людивин. Мари не хотела, чтобы это жалкое животное прикасалось к ней. Она практически швырнула тарелку на пол, бесстрастно наблюдая, как Людивин набросилась на еду.
— Кошка ест! — Это зрелище показалось Кейтлин захватывающим.
— Она была голодная, — объяснила Мари.
Мари тоже была голодна.
Бенуа, не сводя глаз с Людивин, смотрел, как кошка ест. Тарелка опустела в считаные секунды.
Мари открыла еще одну банку, присела, отодвинув Людивин локтем, и вывалила на тарелку следующую порцию.
— На, кошка, — сказала она.
Все же Людивин — не слишком удачное имя для кошки.
Кошка отошла от тарелки с едой, и ее вырвало на пол.
— Мари, Мари!
— Что такое, Фасолинка?
— Кошку тошнит?
— Да, — сказала Мари. — Может быть, она слишком быстро все съела. Кошка не очень здоровая, это точно.
Она посмотрела на Бенуа.
Он сидел и курил свою сигарету как ни в чем не бывало. Как настоящий карикатурный француз — каким он, собственно, и был. Он явно не собирался убирать за кошкой. Но Мари тоже совершенно не желала этого делать. Кошка была не ее. Мари выглянула из кухни в коридор. Квартира, полная жутких сюрпризов.
— Интересно, что еще мы здесь найдем? — спросила Мари.
Она все еще не исключала возможность обнаружить труп за одной из закрытых дверей. Раздался стук в дверь.