Он не понимал, как грустно ей было от этого. От той перемены, что произошла в их отношениях.
Бенуа взял со стола три серебряных браслета и надел их на свою руку.
— Эти браслеты, — сказал он, — принадлежали Натали. Ты знала? — Мари покачала головой. Она не знала. Но хотела их. Браслеты Натали. Она хотела их обратно. — Я подарил их своей жене. Своей жене.
Мари отхлебнула пива.
— Надо заказать еще, — сказала она. — И для меня тоже, пожалуйста.
Она посмотрела на браслеты на руке Бенуа, зная, что никогда не получит их назад. Они принадлежали Натали. Бенуа не должен был отдавать их Эллен. Они были предназначены для Мари.
Людивин жалобно мяукала под столом, и Мари вдруг почувствовала, что ее сейчас стошнит. С трудом она проглотила подступивший к горлу комок. Привкус во рту был отвратительный. Она отпила еще пива из бокала Бенуа. Потом еще и еще, пока высокий бокал не опустел.
— Нам нужно поесть, — прошептала она. — И воды.
В той, другой жизни Хуан Хосе привез Мари домой, к своей матери. В ее честь зарезали цыпленка и приготовили из него вкуснейшее рагу. Его семья отвела ее в свою церковь. Она приняли ее, как родную, как свое собственное дитя. И ничего от нее не ожидали, разве что быть красивой, сделать счастливым Хуана Хосе. Мари закрыла глаза. Что бы сделала Руби Харт? Если бы они сейчас были в прачечной, складывали простыни, загружали стиральные машины, болтали, что бы она сказала об этом худосочном маленьком французе, который сидит рядом и обвиняет ее во всех своих проблемах? Руби сказала бы Мари все как есть. Всю правду. Ты и этот мужчина, сказала бы она, между вами все кончено, девочка. Все кончено.
И еще она посоветовала бы Мари отказаться от девочки. От Кейтлин. И от мечты о счастливой жизни, украденной у другой женщины. Строй свою собственную жизнь. Вот что она сказала бы. К тому времени, как Руби выйдет из тюрьмы, у нее уже будет диплом по юриспруденции. Мари взглянула на Кейтлин, которая пила молоко. Она не хотела отказываться от нее. Руби Харт убила своего мужа. Вполне возможно, он это заслужил, но все равно Руби не в том положении, чтобы давать советы.
Мари увидела, что к столику приближается официант, и положила руку на локоть Бенуа.
— Пожалуйста, закажи нам что-нибудь.
Ей не хотелось ни о чем его просить, вообще ни о чем и никогда, но еще меньше хотелось разговаривать с этим ужасным человеком, официантом. Он обладал абсолютной властью: мог принести ей еду, а мог и не принести.
— Не указывай мне, что делать, — сказал Бенуа.
Но подозвал официанта. И заказал еще два пива и, не заглядывая в меню, еду для всех троих. Мари благодарно улыбнулась ему, но тут же пожалела об этом. Бенуа вытянул из кучи кимоно и прижал шелк к щеке.
— Ты и вправду воровка, — пробормотал он.
Мари казалось, что взять с собой кимоно было вполне естественно. Из всех ее вещей, которые Бенуа вытащил из рюкзака, эта была самой любимой. Она привыкла считать кимоно своим. Всегда надевала его после ванны, перед тем как заняться любовью с Бенуа. Он развязывал пояс, распахивал кимоно и почти благоговейно смотрел, как шелк соскальзывает с ее тела на пол.
— Мне нужно кремировать тело бабушки, — сказал Бенуа. — Нужно убрать в ее квартире. Оплатить счет за дом престарелых. Моя жена знает, где я. Она едет во Францию. Уже едет. Я бросил Лили. Опять. После того как занимался с ней любовью. Второй раз в жизни я ее бросил. Я не знаю, простит ли она меня на этот раз.
Мари безучастно посмотрела на Бенуа Донеля, плагиатора.
Он беспокоился об Эллен, своей жене.
Он беспокоился о Лили. Он беспокоился о Лили, своей бывшей любовнице. Бывшей и нынешней. Он только что сам в этом признался.
Мари не существовало.
Ты и я , сказал он на лодке.
Людивин в рюкзаке снова замяукала. Их могут арестовать за жестокое обращение с животными. Ее крики становились все реже и слабее. Эта кошка может издохнуть прямо здесь, во французском ресторане. И Мари придется таскать ее с собой всю оставшуюся жизнь.
Мари выпила еще пива.
Это было хоть какое-то занятие.
Пиво уже становилось теплым. Нужно пить быстрее.
— Что тебе рассказала Эллен? — спросила Мари. — В Нью-Йорке? Что она тебе рассказывала обо мне?
— Кто ты? — снова спросил Бенуа. У него было такое лицо, словно он собирался плюнуть в Мари. — Преступница. Тебя только что выпустили из тюрьмы. О чем я думал? — Он с отвращением покачал головой. — Ты очень хорошенькая, знаешь. У тебя большие сиськи.
Мари почувствовала, что глаза наполняются слезами, словно ее ударили. Она отвернулась от Бенуа и посмотрела на Кейтлин. Кейтлин не любила, когда кто-то плакал.
— Привет, Кит Кат.
Глупое прозвище, учитывая Людивин, которая задыхалась там, под столом.
— Ты плачешь? — спросила Кейтлин.
Мари покачала головой:
— Я? Никогда. Только не я. Я крутая, закоренелая преступница.
Кейтлин поднялась на стуле, потянулась к Мари и вытерла слезу с ее щеки.
— Сейчас принесут твою еду, — сообщила ей Мари. — Что-то очень хорошее. Что-нибудь французское и вкусное. Что ты ей заказал? — спросила она у Бенуа. — Ей это понравится?
Бенуа Донель пожал плечами.
— Что-то очень вкусное, — повторила Мари Кейтлин. — Сама увидишь. Лучше, чем макароны с сыром.
Кейтлин вытерла еще одну слезу.
— Где мамочка?
— Едет с работы, — сказала Мари. — А ты что думала? Она только что вышла из офиса. И едет. Она очень много работает, твоя мать.
Подошел официант с едой. Он посмотрел на стол, заваленный вещами Мари. Мари посмотрела на Бенуа.
— Сам разбирайся, — сказала она. — Ты уже достаточно меня унизил.
Бенуа переложил всю кучу на соседний стул, большая часть вещей при этом свалилась на пол. Недовольный официант стал еще недовольнее, но тарелки на стол все же поставил. Бенуа заказал им какую-то пасту, маленькие ракушки в сливочном соусе. Французские макароны с сыром, нежные, мягкие, которые легко жевать и глотать. Кейтлин принесли то же самое, только в меньшей тарелке.
Мари, Бенуа и Кейтлин ели молча. Мари была благодарна за еду, за то, что ей не пришлось решать самой, что съесть, за то, что Бенуа без вопросов знал, что ей понравится. В кухне Эллен они так же сидели и ели все вместе, и между ними не было никакой вражды, только спокойствие и удовольствие, наслаждение оттого, что не надо никуда торопиться. Когда Бенуа начал есть, Мари почувствовала, что настроение его стало постепенно меняться; ненависть словно уходила из него.
Раньше он никогда не говорил с ней так. О ее сиськах.
— Прости меня, — сказал Бенуа и взъерошил ей волосы. — Пожалуйста. Это я привез тебя сюда, верно? Прости меня. Я больше не знаю, кто я. А ты не знаешь?
Мари не знала.
Бенуа посмотрел на браслеты на своей руке и нежно дотронулся до них.
— Эллен никогда их не надевала, да?
Мари покачала головой.
— Они ей не нравились, хотя она и не говорила этого.
— Они очень красивые.
— Моя бабушка готовила это блюдо.
В соусе были горошины и маленькие кусочки бекона.
Когда официант подошел в следующий раз, Бенуа заказал коньяк и кофе.
— Я хочу муз, — заявила Кейтлин. И он заказал шоколадный мусс в придачу.
— Мне нравится этот ресторан, — сказал Бенуа Донель, откинулся на спинку стула и закурил.
За окном Мари увидела Лили Годе. Она была в туфлях на высоком каблуке, в длинной юбке и в серебряном плаще. Ее губы были ярко-алыми, а длинные светлые волосы развевались на ветру. Она выглядела сногсшибательно, как настоящая кинозвезда. С ней был немолодой мужчина, одетый не менее роскошно. Он придерживал ее за локоть. Они прошли мимо и скрылись из вида. Бенуа проследил за взглядом Мари и тоже увидел Лили Годе и ее спутника, исчезающих в ночи.
— Она выглядит опустошенной, — заметил Бенуа. Голос у него был ровный. Возможно, разочарованный. Мари не могла сказать точно.
Официант положил на стол счет. Бенуа поднял его и положил обратно.
— Мне платить? — спросил он.
— У тебя нет денег? Совсем ничего?
— Rien, [40] — подтвердил он и показал пустые ладони. — Я потратил все, что у меня оставалось, на такси.
— У меня есть деньги, — сказала Мари. — Я заплачу. А потом давай найдем гостиницу. Ладно? Пожалуйста.
Бенуа кивнул, прихлебывая коньяк.
Официант согласился принять американские доллары. Учитывая низкий курс, и пиво, и кофе, и молоко Кейтлин, и коньяк, и десерт, обед обошелся Мари дороже, чем она ожидала. Она и вообразить не могла, что простой обед может стоить так дорого.
Отель стоил больше двух сотен евро за ночь. Мари почти запаниковала, отдавая деньги, новенькие, разноцветные евро, которые она только что получила в круглосуточном пункте обмена валюты в супермаркете. Еще хуже было то, что портье потребовал у нее паспорт — без этого они не могли получить номер. В этом сверкающем лобби, с двумя бумажными пакетами, куда она сложила свои вещи, Мари чувствовала себя бездомной бродяжкой.
Ванны в номере не оказалось.
— Здесь нет ванны, — сказала Мари.
Волна разочарования затопила ее.
— Ничего страшного, — сказал Бенуа. Хуже всего было то, что для него в этом действительно не было ничего страшного.
Мыть Кейтлин придется или в раковине, или под душем. Мари хотя бы подготовилась; купила упаковку подгузников в супермаркете. Она стоила двадцать евро. Мари потратила почти пятьдесят евро на вещи, которые могли понадобиться: плитку шоколада с орехами, маленький круг сыра бри, багет, баночку абрикосового пюре, молоко, ванильный йогурт. Бутылку вина.
— Хорошо, — заметил Бенуа. — Я нашел женщину с деньгами.
Мари была уверена, что их отношения не продлятся и дня. Слишком много всего нависло: смерть, измена, кошка, украденная книга, а теперь еще и эта ситуация с отсутствием денег. К тому же они все еще были немного пьяны.
Бенуа прямо в ботинках лег на кровать.