– Мама, завтра обязательно будет сюрприз, – обещала я.
– Хорошо, – кивала она, видимо, думая, что речь идет о какой-нибудь поделке.
Я честно ждала, что желание исполнится и это будет моим сюрпризом маме. До последнего момента. Даже когда она собирала чемодан, я все еще надеялась, что вот сейчас что-нибудь случится и ей не придется уезжать. А я скажу, что это я попросила Деда Мороза, чтобы мама не уезжала. А она обрадуется.
Я заплакала.
– Не плачь, Манечка, я скоро приеду, – сказала мама.
– Я не из-за этого! – закричала я.
– А из-за чего? – удивилась мама.
– Желание не исполнилось! Все врут! Никого нет! Никакого Деда Мороза! И лилия не волшебная! – закричала я и убежала.
Мама села, тяжело опустив руки на колени.
А иногда случалось чудо. Я бежала со двора или из школы или от соседей и уже около ворот чувствовала – что-то случилось. Забегала с колотящимся сердцем в дом и видела свой чемодан – уже собранный.
– Мама? – оглядывалась я.
– Ну наконец-то, – врывалась в дом мама, – бегом собирайся.
Опять ни здрасте, ни как дела.
Я даже не знала, куда мы едем – в Москву или в другой город. И насколько. Мне было все равно. Главное, вот моя мама в смешных синих штанах – и как не стыдно в таких ходить, – и губы накрашены, позор просто. И платок она не носит. Значит, в ней есть что-то особенное, раз она не боится выглядеть не как все. Значит, у меня начнется совершенно другая жизнь.
Поздний вечер. На нашей московской кухне – дядя Леша, дядя Саша, тетя Света. Дверь закрыта, чтобы табачным дымом не тянуло в мою комнату. Я стучусь в стеклянную дверь, захожу.
– О, привет, малыш, как ты выросла! – говорит дядя Леша, старый мамин друг. – Как дела? Как в школе?
– Нормально, – отвечаю я.
– Ты чего не спишь? – спрашивает мама.
– Еще восемь вечера, я пластинку слушаю.
Через два часа я опять стучусь в дверь.
– О, привет, малыш, как ты выросла! – говорит дядя Леша. – Как дела? Как в школе?
– Виделись... – бурчу я.
– Ты чего не спишь? – так же, не отрываясь от игры и глубоко затягиваясь сигаретой, спрашивает мама.
– Пришла сказать «спокойной ночи».
– Угу, – в унисон говорят дядя Леша и мама.
Часов в десять звонила новая жена дяди Леши, тетя Марина.
– Марусь, они играют? – спрашивала она.
– Ага.
– Можешь его позвать?
– Попробую. Ничего обещать не могу.
Я шлепала на кухню.
– Дядь Леш, вам тетя Марина звонит.
– Скажи ей, что я ее люблю.
– Теть Марин, он вас любит, – передавала я.
– Марусь, как он... вообще?
– Проигрывает. Карты плохие. Останется до завтра.
– Спасибо, малыш. Как у тебя дела? Как в школе?
– Нормально.
– Ну пока.
– До свидания.
По утрам дядя Леша готовил мне роскошный завтрак – гренки, запеченные в духовке, горячий шоколад. Смотрел, как я ела, и отправлял в школу.
– Ну как, проиграли? – спрашивала я.
– Угу... – отвечал он.
– А мама? – Мама в этот ранний час уже стояла на платформе, чтобы на электричке добраться до работы.
– Три рубля выиграла! Ты же ее знаешь. Слушай, а тетя Марина вчера очень сердитая была, когда звонила?
– Не очень.
– А ты ей что сказала?
– Что вы ее любите, что карты плохие, что вернетесь утром.
– Молодец. Слушай, а она меня убьет?
– Нет, не убьет.
– У тебя в школе-то как дела?
– Нормально!!!!
...Летом на отдыхе спокойными были первые два дня. Мы ходили на пляж, плавали. Я никогда не могла понять, как игроки «вычисляют» друг друга. Но к вечеру второго дня у мамы уже была компания.
– Я буду в тридцать втором номере, придешь ровно в одиннадцать, сделаешь брови «домиком» и скажешь: «Мамочка, я не могу уснуть».
– Я и так не могу уснуть, пока тебя нет.
– Вот, значит, не придется врать, скажешь правду.
– А на дискотеку можно?
– Можно.
– А на взрослую?
– Да.
– А вина выпить?
– «Не пей, вина, Гертруда, пьянство не красит дам... ла-ла, ла-ла... и будет обидно... ла-ла-ла-лала... ла-ла», – поет мама, крася губы помадой. Она меня даже не слышит – мыслями она в тридцать втором номере.
Я, сонная, в одиннадцать стучусь в дверь, произношу текст, мама вскакивает, забирает выигрыш и с извинениями уходит.
– Ну как? – спрашиваю я.
– Вот! – Мама машет купюрой в пять рублей. – Любители...
– А тебе за это ничего не будет? – спрашивала я.
– Не волнуйся. Я по-крупному не играю.
Только однажды я испугалась за нее по-настоящему.
Мы ехали в поезде. Купе попалось неудачное. Мы с мамой и двое мужчин. Мама бегала к проводнице – просила поменять нас, чтобы ехать с женщинами. Проводница обещала, но уже поздним вечером, когда сойдут пассажиры на станции.
Мама читала, я смотрела в окно. Вдруг в дверь постучали, вошел мужчина.
– Здрасте, простите, я ошибся купе, – сказал он.
Этот же мужчина зашел снова где-то еще через полчаса.
– Слушайте, мужики, давайте в картишки перебросимся! – предложил он, тасуя колоду. – Дама, вы не против? Хотя можете тоже присоединиться.
Мама отказалась. Я даже своим глазам не поверила!
Мужчины сели играть. Мама делала вид, что читает. Тут зашла проводница, и мы перебрались в другое купе.
Я забыла там свою куклу.
– Мам, она там, в старом купе, на верхней полке, – чуть не плакала я.
– Ладно, сейчас принесу.
Мама принесла мне куклу.
– Я пойду покурю, а ты спать ложись, – велела она.
– Ты играть пошла? – обиделась я.
– Спи...
Мама пришла за куклой и столкнулась в дверях с мужчиной, который предложил поиграть. Другой попутчик сидел, обхватив голову руками, и раскачивался как китайский болванчик.
– Что случилось? – спросила мама.
– Проиграл, – весело ответил картежник, – повезет в любви, как говорится.
– Все деньги, все... верни хоть половину... Как хоронить буду? – выдавил мужик.
– Вот все они так говорят, когда проиграют, – возмутился картежник, – еду на похороны любимой тетки, деньги всей семьей собирали... Ты кого едешь хоронить?
– Мать, – выдавил мужик.
– Вот, не тетка, так мать! Нечего было за стол садиться. Я ж тебя за уши не тащил. Сам согласился.
– Давай еще раз. Я отыграюсь...
– Не, мужик, извини, – махнул рукой картежник.
– Давай я за него отыграюсь. И вот, свою сотню ставлю, – сказала мама.
– Ты, – картежник оглядел маму, – чё, смелая такая или везучая? Или в любви не везет? Не боишься проиграть?
– Хватит трепаться, играешь?
– Ну давай.
Мама его обыграла. Картежник нервно поглядывал на дверь. Как будто ждал кого-то.
– Пойдем покурим.
– Ну пойдем.
– Деньги верни мужику, и я не сообщу, куда надо.
– А если я тебе сейчас башку проломлю?
– Не пугай, пуганая.
– Где так играть научилась?
– Практику после юрфака проходила. У твоего коллеги. Только ты ему в подметки не годишься.
– Давай вместе работать.
– Ага, щас. У меня ребенок маленький. Давай так – я тебя не видела, ты в этом вагоне больше не появляешься. Понял? И твой напарник тоже. А то на следующей станции тебя встретят.
– На понт меня не бери! У тебя доказательств для ментов нет.
– А кто тебе про ментов говорит? Меня ведь мой «учитель» не только в карты научил играть, но и порассказал много.
– Ладно, ладно, угомонись. На, забери бабки.
Мама отдала деньги мужику. Тот смотрел на заваленный купюрами стол и плакал.
– Адрес напиши, – сказал он.
– Зачем?
– Я тебе рыбу пришлю.
Он сдержал слово и каждый год передавал нам рыбу – вяленую, копченую...
– Выиграла? – спросила я, когда мама вернулась.
– Да.
– Сколько?
– Нисколько.
– А почему ты сразу не села играть?
– Потому что он шулер. Плохой к тому же. Карты подрезал и думает, что все вокруг идиоты. Ты почему не спишь?
Правда была только в том, что мама действительно проходила практику – защитником карточного шулера, который ради смеха показал молоденькой симпатичной девушке пару-тройку фокусов. Девушка оказалась талантливой, с легкими быстрыми пальцами, трезвой головой и неплохим знанием психологии.
Случайные попутчики по купейному вагону, самолетному ряду, пароходу. Соседи по снятой на летний месяц комнатке, по лежакам на пляже, по столу в столовой пансионата. Все они так же неожиданно появлялись в нашей жизни, как и пропадали. Одни пропадали на несколько лет, другие напоминали о себе достаточно регулярно. На Новый год, Восьмое марта наш ящик ломился от поздравительных открыток – на небольшом свободном куске картона надо было успеть поздравить, рассказать последние новости о себе, что-то спросить, пожелать счастья... Точно так же мама шла на почту и долго выбирала на крутящемся стеллаже открытки – гвоздики и розы, перевязанные красной лентой.
– Тебе какие больше нравятся? – спрашивала она.
– Какая разница? Все равно же в разные места пошлешь! Можно было накупить штук двадцать с гвоздиками, и все!
– Так неинтересно, – пожимала плечами мама, и мы продолжали выбирать, какая открытка лучше – со снеговиком или с Дедом Морозом. Или взять две с елкой?
Ни одна записная книжка не выдержала бы такого количества информации – адресов, имен, телефонов, дат дней рождений и прочего. Мама хранила открытки, как квитанции об оплате квартиры. Сохраняла все пришедшие в минувшем году – чтобы списать оттуда адреса, когда понадобится. А когда наступал следующий год, место старых занимали новые.
– Кто звонил? – спрашивала я после очередного междугородного звонка, раздававшегося у нас достаточно часто.
– Помнишь тетю Иру из Адлера?
– Нет.
– Ну, у нее еще дочка Анечка была, тебя года на четыре постарше! Как не помнишь? Не важно. Она приезжает. Остановится у нас на пару дней.
– А больше негде?
– Значит, негде.
– Ты же потом сама будешь ругаться! Говорить, что у нас не дом, а караван-сарай! Ты же не любишь гостей!