Свербение в голове, сообщающее о присутствии Анку, Денис почувствовал, когда вход в метро уже был хорошо виден. Он даже не рассчитывал, что сможет пройти так далеко незамеченным, но суть от этого не менялась – теперь он был во власти Анкудинова.
Но ожидаемая боль так и не пришла. Вместо этого в голове зазвучал голос Анку, на удивление спокойный и мягкий. Вкрадчивый.
– Мой бунтующий друг, ты всеми силами пытаешься подорвать нашу сделку. А невыполнение обязательств – есть наихудшее из нарушений. Obligatio est iuris vinculum, как говаривали древние мудрые римляне. Обязательство – узы права. И ты, Денис, на данный момент крепко связан узами моего права. Поэтому, если в твоей вольнодумной голове вдруг возникнет соблазнительная мысль о нарушении нашей сделки, настоятельно советую подумать о последствиях.
– Ваша сделка, – произнес, выделив слово «ваша», Денис, – скорее напоминает шантаж.
В голосе Анкудинова послышалась обескураженность:
– А где ты видел договоренности, в которых обе стороны полностью свободны? В любой сделке чресла одного зажаты в кулаке другого. Это аксиома. Называй, как тебе заблагорассудится: шантаж, обман, мошенничество – смысл от этого не изменится. Единственное, чего ты добьешься, – это того, что мое дружелюбие растает, как дым.
Денис почувствовал некоторое замешательство в тоне Анкудинова.
«Удивительно, но, кажется, я заставил эту сволочь поволноваться. Будет о чем рассказать внукам… если доживу».
Мысль придала ему смелости. Он промолчал, ожидая, что еще скажет Анку, не забывая при этом двигаться в направлении станции.
Через несколько секунд Анкудинов вновь заговорил:
– Теперь о деле. Через полчаса (думаю, тебе достаточно этого времени) я ожидаю тебя у себя дома. Нам есть что обсудить и что прояснить.
Денис хотел спросить, в каком именно доме ожидает его Анку: в квартире номер двадцать четыре или на поле за озером, но понял, что это не выведет Анкудинова из себя. Но Денис знал, что выведет. И хотя разум твердил, что не стоит играть со Смертью, он все же раскрыл рот:
– Это будет оплачено дополнительно?
И тут же пожалел. Ему показалось, что в голове произошел ядерный взрыв. Сначала взор заполонило невыносимо яркой белизной, а затем, через вечность, до него дошла взрывная волна боли. Но через секунду все прошло, оставив лишь фантом агонии.
– Парень?
Денис, оглушенный, не сразу понял, что происходит. Затем увидел перед собой женщину, невообразимо худую, почти иссушенную. Одежда, джинсы и кофта, смотрелись на ней так, как будто студент-медик, решивший пошутить, одел скелет в кабинете анатомии. Ключицы выпирали видимыми бугорками, сетка вен растянулись на висках, чересчур высокий лоб нависал над запавшими глазами, как утес.
– Парень? Тебе помощь нужна?
Он подумал, что помощь требовалась скорее этой истощенной женщине, чем ему. А потом он понял.
– Как давно вы получили свое письмо? – спросил он.
На сухом, как пергамент, лице отразился целый поток чувств: от страха и изумления до раздражения и ненависти. Эмоции смотрелись неестественно и чужеродно в безжизненных глазах.
– Я вас не понимаю, – тут же перешла она на «вы». – Но, судя по всему, вы в порядке.
Она резко обогнула Дениса и быстрым шагом пошла прочь. Он посмотрел ей вслед, отметив, что женщина напоминала марионетку: каждый ее шаг сопровождался легким подергиванием сухих плеч.
«Она и есть марионетка», – подумал Денис.
Кукла, которой поиграли достаточно, чтобы она успела надоесть. И теперь пришло время избавиться от опостылевшей игрушки. Справедливость от Анку. И Денис понимал – как ни плоха эта справедливость, другой не было и не могло быть. И пусть эта теория прозвучала из уст Анкудинова, она не стала менее верной.
Денис не стал терять время и быстро прошмыгнул в метро. Когда он заходил в вагон, намереваясь ехать на станцию «Кропоткинская», голос Анку, теряя связь, произнес: «На…юсь, … меня поня…».
– Понял, понял, – пробормотал Денис, разглядывая карту метро, приклеенную возле выхода из вагона. – Отлично понял. Уже еду.
Почувствовав на себе взгляды, Денис замолчал, мысленно пожелав Анкудинову получить свое письмо.
Он бы очень удивился, если бы узнал, что Анку мечтает о том же.
Жнец замечательно себя чувствовал. Все было под контролем. Хитрый юнец направлялся к нему, покорно, как овца на заклание. Пари вот-вот должно было завершиться, что открывало ему путь в пустоту. Все шло как по маслу.
Отпускать курьера на этот раз Анку не собирался. Он видел, что юнцу приглянулась новая работа, как бы тот ни отрицал это. Распоряжение жизнями себе подобных – это высшая степень власти, высшее наслаждение. Словно ты становишься Богом для них – для стада. Только по прошествии веков осознаешь, что приедается все, даже высшее наслаждение. Но курьеру, будущему Анку, пока было рано об этом знать. У него будут свои века и тысячелетия, чтобы прийти к этому.
– Думаю, пари за мной, Всевышний! – воскликнул он, не в силах сдержать радость.
С того момента, как было заключено пари, Творец перестал отвечать Жнецу, хотя раньше Анку часто проводил свое время заключения, разговаривая с Ним. Складывалось ощущение, что Он обиделся. Или разочаровался.
– Плевать, – произнес Анку, широко улыбаясь безгубым ртом. Лоскутки грязно-серой плоти натянулись на щеках, грозя лопнуть от напряжения. – Мне в пустоте не нужен собеседник. Мне там вообще ничего не нужно. И Твое одобрение тоже. Я выиграл это пари.
Жнец оглядел поле свечей, которое он так ненавидел, мысленно попрощался с ним и повернулся к озеру. Анку решил прогуляться по лесу, еще раз напоследок обойти свою тюремную камеру. Но прежде он закрыл глаза, мысленно нащупывая курьера. Картинка моментально появилась за закрытыми веками. Юнец бежал по пешеходному переходу, лавируя между машин. И он явно не планировал идти на Остоженку, так как двигался в другом направлении. Впереди, в сорока метрах от дороги, виднелся храм Христа Спасителя.
– Твареныш, стоять!
Он мысленно толкнул курьера в спину.
Денис полетел вперед, на асфальт, в третий раз обдирая ладони, на которых уже не осталось живого места. Синяя легковушка, истошно визжа тормозами, ударила его бампером в плечо. Дениса отшвырнуло на пару метров.
– Мудила сраный, какого рожна ты лезешь под машину?! – заверещал толстяк из-за руля, не собираясь выходить из автомобиля.
Денис поднялся и поглядел на водителя. Испуганные глаза на перекошенном от злости лице. Видимо, толстяк не на шутку перепугался. Но Денису сейчас было не до этого. Он повернулся и рванул к ступенькам храма, не обращая внимания на крики, летящие в спину.
Знакомая боль скрутила виски. Ноги подкосились, и он рухнул на колени. Из головы вылетели все мысли. Сквозь боль проникал только один животный рефлекс – двигаться вперед. Он пополз на четвереньках.
Словно гром с ясного неба раздался в голове голос Анкудинова.
– Куда ты идешь, сопляк? Разве я тебе недостаточно ясно сказал, куда ты должен идти?
Денис бездумно продолжал передвигать колени. Ступени храма были близко, но в то же время казались неимоверно далекими. Практически недостижимыми.
– Ты разве не помнишь условия нашего договора? Тебе их напомнить?
Денис молча полз. Он не мог ответить голосу в голове, да и не обращал на него внимания. Все его естество было направлено на движение вперед. Туда, где было спасение. Или где его не было. До ступенек оставалось не более полуметра, но сил ползти уже не оставалось. Его словно схватила огромная рука и выжимала, как сырую губку. Мышцы практически не работали. А боль и ощущение тисков сводило с ума, лишая воли.
– Напоминаю. Ты должен выполнять то, что я тебе сказал. Очень простое правило. А если не поймешь, то твоя свеча будет тухнуть медленно и мучительно.
Денис чувствовал, что еще секунда – и его голова лопнет, как спелый арбуз. И когда боль стала совершенно невыносимой, он взмолился:
«Боже! Если ты там существуешь, успокой эту сволочь! Дай мне сделать то, что я должен. Я уже готов».
Отчаянным движением он сдвинулся на несколько сантиметров вперед. Удивительно, но боль стала уходить. Денис почувствовал в себе силы еще на один рывок. И боль стала еще тише. Когда смог говорить, он четко произнес:
– Ты не можешь меня убить, скотина!
Вокруг Дениса собралась приличных размеров толпа. Одинаково ошарашенные лица в глазах Дениса сливались в одно, крайне удивленное лицо. Кто-то что-то говорил, но из-за звона в ушах он не мог разобрать, что именно. Да его это и не сильно беспокоило.
Он встал и на дрожащих ногах стал подниматься по ступенькам вверх. Лестница казалась бесконечной, и Денис опасался, что Анку может вновь поселиться у него в голове. Но когда Денис пересек ворота храма, Анкудинов так и не появился.
Отец Павел поднял глаза к своду. Оттуда, с высоты в несколько десятков метров, на него взирали Господь, Сын Божий и Дух Святой. Взирали печально и, одно-временно, требовательно, словно понимали и сочувствовали слабой человеческой плоти, но в то же время и не освобождали от бремени ответственности за мысли и действия этой самой плоти.
Сегодня этот взгляд из-под купола храма как нельзя лучше сочетался с состоянием отца Павла. Голова нещадно болела, словно он поднялся на колокольню и отыграл трезвон к утрене раз эдак сто подряд, все тело ломило, а мышцы ног, казалось, заменили на вату, мягкую и безвольную. А глаза ветхозаветной Троицы добавляли: «Терпи, Павел, не ропщи».
– Прости, Господи, – не задумываясь, неслышно пробормотал отец Павел себе в бороду.
Видимо, снова поднималось давление. Чтобы немного отвлечься, он решил пройтись до свечного ящика, приютившегося слева от входа в храм. Лавку окружали немногочисленные в этот час посетители. Свечница с одутловатым лицом что-то объясняла подошедшему старичку, похожему на шампиньон. Судя по уставшему взгляду женщины, объяснение проходило нелегко.