ь о смерти Скарфа. Этот замухрышка мог в любой момент выдать его полиции.
Бэррон вернулся домой, испытывая некоторое облегчение: хотя бы с этим удалось справиться. И тут же почувствовал растущее желание, ради удовлетворения которого он рискнул карьерой, страхом попасть в тюрьму из-за людей, которых в общем даже не знал. Он ничего не мог с этим поделать. Ему пообещали вознаграждение. Липска, поляк, представляющий в Портленде интересы Бостонской группировки, выполнит свое слово и не станет больше его шантажировать. Бэррон почувствовал растущее возбуждение и приятное покалывание в промежности. Он позвонил.
— Да, это я. Там что-то не так, копы поехали на остров.
Он рассказал Липске все, что ему удалось узнать.
— Теперь я хочу получить то, что мне причитается.
Он вздохнул с облегчением, когда услышал ответ:
— Да, я тебе должен, но обещаю тебя порадовать.
— Ты меня заинтриговал, — ухмыльнулся полицейский.
Бэррон занимал квартиру в доме на Лесной улице, неподалеку от университета. Он жил на верхнем этаже. Под ним снимали комнаты студенты и медсестры из местной клиники. Сами того не зная, они платили деньги Бэррону. Он действовал через агентство и для них всех был таким же квартиросъемщиком, как и они. Такое положение дел его вполне устраивало.
Бэррон достал из холодильника пиво, пошел в ванную, зажег свечи, потом проверил температуру воды. Он хотел, чтобы вода была немного погорячее: тогда она как раз немного остынет к приходу посетителя. Бэррон разделся и надел халат, потом поставил тихую музыку. Он как раз направлялся на кухню прихватить еще одно пиво, когда раздался стук в дверь. Никакого шума, ничьего голоса не было слышно в домофон. Бэррон подошел к тайнику около постели и достал пистолет. Он держал оружие за спиной, когда подошел к двери и глянул в глазок. Затем расслабился и открыл дверь.
Перед ним в полумраке стоял мальчик от силы лет пятнадцати, как раз того возраста, который нравился Бэррону. У него были темные волосы, бледная кожа, под глазами — красноватые пятнышки. На мгновение Бэррону даже показалось, что он серьезно болен. Полицейский засомневался, нет ли у мальчика какой заразы, но Липска уверял, что паренек чист. А насчет таких вещей Липска никогда не врал.
— Как ты поднялся? Я что, оставил дверь открытой? Должно быть, да...
Бэррон слышал, как он бормотал ругательства. Что-то было не то с этим ребенком, словно не от мира сего. Бэррон чувствовал, что сегодняшняя ночь будет особой. Он отошел, впуская мальчика в квартиру, окинул взглядом его грубые брюки, жесткую хлопковую рубашку, босые ноги. Босые ноги? Какого черта Липска возомнил себе, в такую-то ночь!
— Ты разулся у парадной двери? — спросил Бэррон. Мальчик кивнул. От него пахло морем.
— Держу пари, что ты промок. Может, завтра съездим купим тебе кроссовки?
Мальчик не ответил. Вместо этого он глянул в сторону ванны. От нее поднимался пар.
— Любишь воду?
Мальчик впервые ответил:
— Да.
Он последовал за Бэрроном в ванную, потирая большим пальцем остальные, ощущая шрамы, оставленные на его коже. Ах, эта старая песенка — она только ждала, когда смычок прикоснется к скрипке и музыка оживает.
— Я очень люблю воду.
* * *
Через сорок минут Липска приехал и позвонил в дверь. Никто не ответил. Он позвонил еще дважды и попробовал открыть дверь парадного. Она открылась. Липска махнул мальчику, ожидавшему в машине, и тот вышел. На нем были джинсы, белая футболка и черная кожаная куртка. Паренька била дрожь, когда он последовал в дом за хозяином.
Когда они поднялись, дверь в квартиру Бэррона была незаперта. Липска постучал, затем постучал громче. Дверь открылась, едва он толкнул ее рукой. На полу была вода, совсем немного, как будто кто-то вылез из ванны, предварительно не вытершись. Дверь в ванную была открыта, Липска слышал, как капает вода из крана. Свет горел только там.
— Бэррон, — позвал он. — Бэррон, где ты? Это я, Липска.
Он подошел к ванной и открыл дверь. В ванне лежал голый мужчина, его колени торчали над поверхностью воды, а голова покоилась под водой. Глаза и рот были открыты. Рука цеплялась за кран, к которому была привязана небольшая склянка с соленой морской водой, раскачивающаяся в воздухе.
Липска обернулся к мальчику, который так и стоял у входной двери:
— Пойдем.
— Разве я не получу свои деньги? — спросил мальчик.
— Я отдам тебе твои деньги, — ответил Липска. — Забудь, что ты вообще был здесь. Просто забудь...
Эпилог
«Лучший способ предвидеть будущее — помнить прошлое».
Мэриэнн выглянула из окна и увидела сына, сидящего на деревянной скамье в конце сада. С этого места сквозь ветви хвойных деревьев можно было увидеть море. Она стояла у раковины, смывая мыльную пену с рук, и ждала, когда он пошевелится, но мальчик не двигался.
Он не плакал, подумала она. Не пролил ни слезинки с той ночи, когда погиб Джо Дюпре. Он не просил уехать отсюда, да в настоящий момент мы и не можем этого сделать. Дело еще не закрыто. Люди погибли. Репортеры прошлись по острову ураганом, опрашивая каждого, кто готов был уделить им хоть минуту. Прошло уже две недели, а они все еще задают вопросы.
Многие погибли именно из-за нее: Бонни Клайссен мертва и Ричи тоже. Его тело вынесло на берег на следующий день после снежной бури. Вместе с его телом было и тело другого человека, нанизанное на стрелу, пронзившую Ричи. Джо Дюпре, человек, который был ее любовником, тоже погиб две недели назад. Она плакала у его могилы, мучимая мыслью, что он умер с сознанием, что его использовали, но все равно не находила в своем сердце той любви, какую он испытывал к ней. Полиция не позволит ей уехать из штата, пока не закончится расследование, поэтому тела Патриции и Билла все еще лежат замороженными в морге. Она читала в газетах о том, как было найдено тело Карен Мейер. Мэриэнн чувствовала себя виноватой во всех этих смертях, и с этим чувством вины ей предстоит жить дальше.
Тело ее мужа было найдено два дня назад в подземных туннелях под старым кладбищем. Он задохнулся. Поисковая группа нашла грязь у него во рту. Грязь и человеческие останки. Там были кости человеческих пальцев.
В первые дни после той трагической ночи Шэрон Мейси была ее союзником и защитником: двух женщин объединил их печальный опыт. Расследование стоило немалых средств, но Мэриэнн сообщили, что не станут возбуждать против нее уголовного дела. Власти Мэна и Виргинии очень сочувственно отнеслись к ее случаю, считая, что женщина, защищающая себя и своего ребенка от садиста-мужа, имела право на любые средства.
Но Дэнни волновал ее больше всего. Он столько пережил, столько смертей повидал. Ей казалось необходимым увезти его подальше с острова, прочь от гнетущих воспоминаний, в надежде, что расстояние и время излечат все. Они сидели за завтраком, когда она завела этот разговор впервые.
— Я не хочу уезжать, — отрезал Дэнни. — Я хочу остаться здесь.
— Но после всего, что произошло...
— Это не важно. Плохие люди мертвы.
— Возможно, нам придется уехать. После всего, что случилось, люди могут не потерпеть нашего присутствия здесь.
— Они не заставят нас уехать, — ответил он.
Теперь казалось, что это она была ребенком, а он — взрослым, тем, кто успокаивает.
— Откуда ты знаешь?
— Он сказал мне.
— Кто сказал?
— Джо. Он сказал, что все будет хорошо.
Она не стала тогда продолжать этот разговор. Ей не хотелось, чтобы они оба вернулись к тяжким воспоминаниям о той ужасной ночи. Они решили не тревожить память Джо Дюпре.
А потом к ней пришли Ларри Эмерлинг и Джек, и они все вчетвером сидели в гостиной. Эмерлинг сказал ей, что никто на острове не винит ее в случившемся, что она не должна нести ответственность за поступки своего мужа. Смерти Бонни, Ричи и Джо не сотрутся из их памяти, они всегда будут помнить этих людей, но они не в праве заставлять Мэриэнн и Дэнни уехать отсюда.
— Джо ты была не безразлична, Бонни и Ричи тоже любили вас с Дэнни, — сказал Эмерлинг. — Им как никому другому сейчас хотелось бы, чтобы вы остались.
Мэриэнн заплакала и сказала, что подумает об этом, но Джек взял ее руку, погладил и сказал, что тут не о чем думать. А слова Ларри Эмерлинга звучали и вовсе очень странно:
— Может, я в свои годы и становлюсь фаталистом, но, думаю, тому, что случилось, суждено было случиться. Это может показаться неправдоподобным, но судьба забросила вас с Дэнни сюда не случайно, да и твоего мужа тоже. Той ночью произошли вещи, которые я не в силах понять, да и не хочу понимать. Я говорил с офицером Мейси, с Линдой Тукер и ее сестрой, со старым Дугом Ньютоном и другими. Множество людей на этом острове — заметь, людей совершенно разумных, даже, я бы сказал, приземленных — рассказывают байки о том, что им привиделось той ночью. И причиной этого была не ты. Это поджидало их где-то здесь. Я считаю, это давным-давно поджидало удобного момента, чтобы материализоваться. Оно ждало, когда пробьет час искупления. Именно для этого — чтобы принести искупительную жертву — твой муж и его люди рвались сюда, не в силах преодолеть притяжение древнего проклятья и древнего греха. Час искупления пробил, и теперь все на острове чувствуют себя иначе. Теперь мы освободились от того, что тревожило нас многие годы. Наступил долгожданный покой. Вы должны остаться. Вы — часть нас. Иногда я думаю, что вы всегда были частью нас.
Теперь, когда она стояла и смотрела на своего сына, ее поражала перемена, происшедшая в нем за эти несколько дней. Он стал тише и сосредоточеннее, как и следовало ожидать. Но важно не то, что покачнулась его уверенность в собственных силах или что он стал бояться мира за пределами острова, а то, что ему открылся смысл, взаимообусловленность событий, которые произошли, и страх ушел. Ночные звуки, пугающие ее, больше не трогали его воображение. Он больше не просил оставить включенным ночник в виде маленькой ракеты, который она купила ему на день рождения. Он ка