Бертран криво улыбнулся разбитым ртом — губа дергала болью, зато отгоняла марево от сознания, сплюнул под ноги дядьке:
- Я Бертран ди Суи из Суры, а тебя не знаю. Может, представят уважаемые люди?
Живот тут же пронзила острейшая боль, и Бертран снова оказался на полу, корчась и поскуливая от невозможности даже разогнуться.
— Дерзкий, — прокомментировал одноглазый. Он чем-то неуловимо походил на Мармота или, правильнее сказать, Мармот походил на седобородого. Роднила обоих правильная, хорошо поставленная речь, а также уверенность, что все, кому надо, эти мудреные словеса очень внимательно выслушают, как откровение, не отваживаясь вздохнуть громко.
— Тупой или смелый без меры? — поинтересовался одноглазый. — Хотя разница, в общем, невелика…
— Кажется, и того, и другого, — пропыхтел Суи. — Можно с лепешкой, но посвежее.
— И что же нам с тобой делать? — спросил куда-то в пустоту седой, таким тоном, словно валяющийся в его ногах Бертран был слепым щенком, и весь выбор стоял лишь в том, утопить в ведре, или все же донести до реки, чтобы труп унесло подальше.
— Придушить, — солидно порекомендовала одна из каторжных морд, — ну или еще как-то кончить
Другая, откашлялась для пущей солидности, высказала свое предложение:
— Продать.
Следуя непонятной Бертрану, но явно строгой очередности, все по очереди предположили, как обойтись с наглой шпаной, которая на общественные порядки покушалась и вообще устои шатала. Фантазией обчество не блистало, все обсуждение сосредоточилось вокруг двух версий — мочить сразу (расходились в способах) или отправить на галеры. Кажется, этим нехорошим людям забыли рассказать, что рабство давно и строго запрещено по всей Империи.
Наконец очередь подошла к Мармоту, коий был последним из ораторов.
— С одной стороны, — проговорил мессир с нескрываемой грустью в голосе, — сей вьюноша суть наглый беспредельщик, коий своим свиным рылом сунулся в грядку уважаемых людей, изрядно ее разворошив… Грабеж среди белого дня, еще и людей, которые находятся под нашей защитой… За такое, как все мы знаем, топят, сунув головою в нужник.
Дался вам этот нужник, подумал Суи. Никакого творческого подхода… Несмотря на сложность происходящего, Бертран снова почувствовал себя как после гибели Руфера: в голову полезли мысли насчет того, что все это можно организовать по-иному. Без лишнего живодерства, но с бОльшей торжественностью и профитом.
— Зарезать! — снова возжелал крови Вудро. — Хочу ремней из него накромсать! Его же кишками удавлю!
— С другой же, — невозмутимо продолжил Мармот, и кровожадный тут же заткнулся, — уважаемое общество, думаю, разделит мое уважение к человеку, который за три недели наворотил столько дел.
Злодейский народ переглядывался, качая головами, кто-то кивал, соглашаясь, кто-то мотал из стороны в сторону, выражая молчаливое сомнение.
— Рассудите, господа-товарищи, — предложил Мармот. — И в город пробрался, и в канаве не сдох, и грабеж среди белого дня обстряпал. Притом, удачный и многократный!..
Ограбленный с ножом снова что-то затянул насчет страшной мсти, но мессир, не глядя, обронил коротко: «Вудро, завали ебальник», и тот сдулся, как проткнутый пузырь у вскрытой рыбины.
— Вот, кстати, еще один палец можно загнуть, — хмыкнул Мармот, — сумел даже в карман к нашему Вудро залезть, не побрезговал.
— И «Кленовый Лист», — напомнил кто-то, Бертрану невидимый.
— Кстати! — Мармот несильно пнул Суи в бок, не мучительства ради, а для обозначить присутствие, — ты там живой, свиненок?
— Не дождетесь! — прохрипел Бертран. — Красиво рассказываете, заслушался. Хочу посмотреть, чем закончится.
Средь обчества прошел негромкий смех. Кажется, определенные симпатии у зловещей публики строптивый беспредельщик снискал.
— И в мыслях не было. Так вот, и с «Кленовым Листом» вопрос решил. Притом, так, что ни одна сука из-под Колокола не подумает на нас. Полтора десятка честных горожан видели и готовы подтвердить под присягой, что за миг до того как жахнуло, выскочил оттудова именно наш новый знакомый. Весь в крови, с ножом и бешеными глазами, как у быка перед случкой.
— Они первые начали… — проговорил Суи. Он, кажется, начал понимать, к чему клонит Мармот, но верить удаче боялся.
— К слову, что там полыхнуло так? — снова легонько пнул его мессир. — Будто торфяная ловушка землю прожгла и весь огонь к небу метнула разом.
— У них бочка с маслом стояла. Неполная. Я когда выскакивал, опрокинул. А там лампа на полке, в углу…
— И ты ее тоже опрокинул? — на этот раз, пнул Бертрана одноглазый дядька.
— Она сама… — опустил покаянный взгляд Суи
Грохнул взрыв смеха. Хохотали все. Даже Вудро скорчил кривое и кислое подобие улыбки.
— О чем я и говорю, отличный же парень! — подытожил Мармот. — И повеселил знатно.
— Ну что ж… — одноглазый степенно прочесал короткую бороду пятерней, как гребнем. — Убедительно сказал.
Бертран прикусил язык, понимая, что именно в эти мгновения решается его судьба.
— Эх, — вроде бы с искренней печалью вздохнул седой вождь преступного мира. — Ведь приди сей хваткий парниша к нам по своей воле, могло бы стать началом прекрасной дружбы. Долгой и взаимовыгодной. А так… Как ни крути, устои порушены.
Бертран почувствовал, что рубашка снова промокла от ледяного пота.
— Есть правила. Правила должны соблюдаться. Без правил в нашем нелегком деле сплошной бардак и анархия, — проговорил дядька голосом, в котором больше не было ни смешинки. — И правила нарушены. А за нарушением должно последовать наказание. На том стоит наше честное сообщество, стояло и стоять будет.
Злобные хари дружно закивали. Бертрану люто захотелось обоссаться. Не в знак протеста, а от страха и невозможности дальше терпеть.
— Поэтому, отпустить столь смешного парнишку, разумеется, можно. Но что скажут люди? А главное, что подумают? — спросил поверх голов патриарх.
— Ничего хорошего, — согласился Мармот, — но топить столь везучего парня… Убивая чужую удачу, не спустим ли в сральник собственную?
— Можно зарезать! — с настойчивостью дятла предложил Вудро.
Одноглазый снова задумался, впрочем, ненадолго.
— Мы решим иначе, — приговорил он, в конце концов. — Пойдем, так сказать, иной тропой. Без наказания совсем обойтись нельзя. Но можно его отмерить правильно, соразмерно. Так и поступим. Ну-ка, ребята…
Бертрана тут же подхватили с пола. Под зад ткнулась табуретка. Вместе с табуреткой, его скоренько оттащили в угол. К счастью, не к столбу. Зато тут имелась колода. Похоже, что мясницкая. В колоде торчал топор. Небольшой такой, плотницкий, не для колки дров.
— Ой, — только и выдавил Бертран, догадываясь, что его ждет, и не понимая, радоваться тому или печалиться. Все происходило слишком быстро, а для решения столь нелегких вопросов надо бы сесть да хорошенько подумать.
— По локоть иль запястье? — деловито спросил экзекутор, голый по пояс, в рваном кожаном фартуке. Судя по красивой и цветной татуировке, изображавшей освежеванную плоть без кожи, происходил он из потомственных злодеев, чьи отцы и деды презренным мужицким трудом рук не оскверняли. Впрочем, Бертран этого не знал.
Одноглазый выдержал долгую паузу и молча указал.
— Радуйся, Бертран из Суры, что в Таилисе честные люди отличаются незлобливостью, — тихо проговорил, почти прошептал Мармот, — в столице из тебя сделали бы «свинью» без рук, ног, ушей и глаз. Клянчил бы на паперти монетки, отрабатывая долг. Или проще, снесли бы голову и отдали правильным детишкам, в мяч играть. А у нас все по-доброму, можно сказать, по отечески…
Бертран плакал, глядя на стены Таилиса. Ноги с дивной бодростью и стремительностью несли четкого и дерзкого грабителя в сторону, далеко и еще дальше. Суи шел, временами переходя на бег, и рыдал, как дитя. Нет, не от боли, и не от жалости по отрубленному пальцу — новый не отрастет, да и ладно! Он плакал от счастья. И, вытирая слезы, крепче завязывая узелок на окровавленной повязке, шептал сквозь стиснутые зубы слова страшной клятвы. Зарока, данного перед самим Пантократором: никогда-приникогда, вот вообще ни за что не оказываться в проклятых городах! Даже не смотреть в их сторону. Сплошной вред и огорчение в этих клоповниках, где злых людей напихано, как ощипаных гусей в засольных ямах.
Чтоб они все дотла сгорели!
Бертран, в силу скудости познаний, не понимает, что имел в виду мессир Мармот, говоря о правильных детях и мячах. Здесь использованы истории XIX века о преступных кланах Парижа, которые воспитывали детей, позволяя им играть с головами мертвецов.
Глава 11Чем дальше в лес, тем быки толще
Суи брел по обочине. Боль в остатке пальца немного стихла. Да и тряпка, намотанная на руку больше не кровила.
— А ведь если бы сразу руку рубанули, я бы уже кровью истек, — попытался сам себя утешить, однако вышло неубедительно. Булыжниковая тяжесть того, что могло произойти, не перевешивала камешек случившегося. Так-то, ведь рассуждая философически, мог и вовсе отделаться пинком. И даже обойтись вообще без чего-то плохого. Или даже…
— Могли бы и в обчество принять, — вздохнул Бертран, озвучивая самый правильный и желаемый исход, — мокрожопы преступные! А то жизнь поломали, еще и понасмехались! От меня же одна сплошная польза была бы, зуб монаха даю!
Суи попытался сплюнуть в порыве чувств, но во рту и горле было до отвращения сухо — выпитое вино и пиво вышли испуганным потом. Но хоть штаны сухими остались! Годная вещь не испортилась. Хорошая ткань, крепкая. Говорят, что паруса из такой шьют. И цвет приятно-синий, не выгорел, не выстирался. Вот бы еще и куртку такую! И шапку с полями пошире. И кому какое дело, что еще позавчера у штанов был иной хозяин? Кто смел, тот и снял! А прежний владелец, если разобраться, сам их Бертрану подарил! Не с трупа не содрал.
— Хорошо, что с меня не сняли! — подергал за штанину Бертран. Ухмыльнулся криво. Мрачные тучи паршивого настроения понемногу отползали, развеивались. Живой, с прибытком, почти целый! Палец… ну а что палец? Еще девять осталось. Можно было потерять где и как угодно, хоть косой резануть. А так — вроде даже и с почетом. И пива-то городского напробовался, внукам хватит рассказать. Грех чего больше желать! А в Таилис… Бертран со всем презрением повернулся в сторону города, чьи стены и башни отсюда казались маленькими, несерьезными. Недавняя мысль о том, что в города больше ни шагу, сменилась иной, более достойной храброго мужа.