Имелась боязнь не утащить. Но Фэйри, подумав, решил, что своя ноша не тянет, а потому, как-нибудь да справятся. В самом крайнем случае — навьючат кого из местных. Эх, вот свинью бы еще приколоть да утащить… И соли, чтобы на зиму запасти. И…
Сундучок нашелся быстро. Его крепко держал подмышкой давний знакомый. Дудочник не угадал, кинжал у пастуха был самый настоящий. Длинный, острый, то ли ржавый, то ли в крови запекшийся. Света в комнате не хватало — Ирцухо яростно и ярко пылало, но занавеска на узком окне не сводила знакомства с Фэйри. А дешевые сальные свечи больше чадили, нежели освещали.
— Ты бы ради праздника хоть шапку бы постирал, — укорил Бертран.
— Слышь, чо! — Норчхи длинно и черно сплюнул, шагнул в сторону, угодив в свежую лужу крови. — Нахер пошел, чо!
Суи поднял подсвечник повыше, коснувшись потолка пляшущими язычками огня.
Ну да, все верно — на обеих кроватях лежат тела. У одного горло перерезано — с него и крови натекло. У второго проломлен висок, а рядом с изгвазданной подушкой валяется киянка, вся в сером и красном.
— Хорошо же встречают дорогих гостей в славном селе Ирцухо, — покачал головой Бертран. — Приехали, понимаешь, на свадьбу к родичам, а их раз, и того. Как овец порезали.
Норчхи снова сплюнул. Вышло пожиже.
— Ты их хоть не оприходовал, по давнему-то обычаю, пока теплые еще? — добродушно, почти ласково спросил Суи. — Или не успел?
Почему-то вспомнился прежний Бертран, который был всего на сколько-то месяцев помоложе, а казалось теперь — на целую жизнь. Тот деревенский обалдуй намочил бы портки от одного вида человека с кинжалом, не говоря о большем. Но тамошний — не нынешний, а уж каковским будет завтрашний! Дух перехватывало от мыслей и надежд.
— Эээ! — козлом протянул пастух. — Нахер иди, чо! Я тебя сейчас…
Он грозно потыкал грязным клинком в дымный воздух перед собой, но подходить ближе не стал, опасался.
— Зарежешь или выебешь? — уточнил Суи. — Или сперва зарежешь, а потом все прочее? Эх ты, подельников кидаешь. Не по понятиям это, а без понятий в нашем деле сплошной бардак и… это… говно, в общем. Так что не получится у нас прекрасной дружбы. Долгой и взаимовыгодной.
Цитата господина из городского «обчества» пришлась очень кстати, пастух, услышав ее, тоже проникся и разволновался настолько, что его ответная тирада утонула в «чо!», произносимых на все лады.
— Ах ты ж козлоеб тупорылый, — Бертран решил, что пора сворачивать балаган. Щегольнуть ярким словцом это хорошо, но зрителей-то нет. Все равно, что пшено перед слепцом кидать.
Такого оскорбления стерпеть уж было никак не можно, и Норчхи кинулся в атаку, размахивая кинжалом как вертелом.
В тот же миг, ему в лицо прилетели сразу три горящие свечи и тяжелый подсвечник. И не успел коварный пастух отмахнуться, как следом, прямо в лоб, с размаху угодил обух топора. Тяжелый и твердый. Бертран практично рассудил, что увесистой железкой да по голому мясу даже без стеганого колпака, не говоря уж о шлеме — все едино, какой стороной прилетит. А лезвие лучше поберечь, а то в черепе застрянет да еще раскрошится, не дай бог.
Отброшенный ударом пастух, рухнул на спину, уронив сундучок, захватанный грязными пальцами. Пополз, неловко перебирая руками — левую то ли подвернул, то ли сломал. Заорал жутким голосом, щеря черные пеньки зубов. То ли молил о пощаде, то ли проклинал. Горский говор без бутылки не разобрать. Да и с бутылкой противно.
— А ведь мы договаривались, — печально сказал Бертран, — друзьями назвались. А ты?.. Правду мне говорили знающие люди — раз горец тебя братом назвал, то уже наебал, так что ищи, где и в чем.
Хотя дым ел глаза нещадно, и вообще, диспозиция была угрожающей, Суи чувствовал себя удивительно хорошо. Он никого не боялся, не гнул спину, не кидал шапку оземь в знак превеликого почтения. Он был крут и силен, в руке тепло и уверенно лежал топор, а нехороший человек был повержен. И слова на ум приходили верные, красивые, сообразные историческому моменту. Жаль, запомнить некому, чтобы пересказать людям.
Но это мы исправим, вдруг подумал Бертран. Правильные речи можно будет придумать и в народ закинуть, как подкормку рыбам из плесневелого зерна, чтобы повторяли на все лады. Только по-умному сделать надо.
— Эээ! — затянул прежнюю скучную песню пастух, вспомнив человеческий язык. — Брат, ты чего, брат⁈ Давай все поделим, брат! Ты чо, а⁈
— Не брат ты мне, гнида черножопая, — хмыкнул Суи и с короткого размаха рубанул топором, на сей раз уже лезвием, стараясь не попасть в лоб или по зубам.
Пастух выгнулся дугой, схватился за шею — струя крови ударила вверх, окропляя убитых.
— Согласись, как-то некрасиво? — склонив голову, глядя на результат, произнес Бертран. И рубанул по шее с другой стороны.
Снесенная ловким ударом голова с выпученными глазами укатилась под кровать.
Суи тяжело вздохнул и полез за нею. А то ведь задуманная шутка могла сорваться… Не говоря уже о воспитательном воздействии. Кровь погано липла к физиономии, заливала руки, пахло как на городской скотобойне, только хуже. Но Бертрану понравились мысли о том, чтобы создавать правильные слухи в широких народных массах. Ради этого стоило немного помучиться. А кровь… ну да, стирать одежку нелегко, однако не главарю же!
Кстати, пора бабу в пещере завести, а то все сами портки стирают. А лучше трех-четырех.
- И под кроватью, значит, еще один? Охренеть!
— Еле утащил, — Бертран скромно ответил на восторг бойца, — если бы не наш могучий Фэйри, то пришлось бы бросать!
Надо немного поделиться славой. Чуть-чуть, чтобы не отгрызала от командирской репутации, но достаточно, чтобы ославленный порадовался. В конце концов, слова ничего не стоят, а сказанные в правильное время радуют не хуже серебрушки.
— В зубах бы унес! — хмыкнул белобрысый стенолаз. — Своя ноша не тянет!
— Опять же, вы вовремя под окном оказались.
— Да Дудочника точно шилом в сраку ткнули, как начал орать, мол, ребята пропали, спасать надо!
— А я чувствую, что не может такого быть. Чтобы командир с Фэйри на пару и вдруг выбраться откуда-то не смогли? Да ну нахер такие глупости! Ясно же — ловкачи добычу схватили такую, что нести сил не хватает!
— А голову-то, зачем волок, я так и не понял.
— Как это зачем, друг Быстрый? Я ее на свадебный стол положил, на главное блюдо. И котлом накрыл, который почище. Жених с невестой глянут утром, вот смеху-то будет! Еще рассказывать станут. О черном госте на красной свадьбе. И каждая долина рубахи на грудях рвать начнет — мол, это у нас такое случилось! Нас так чудесно ограбили! Прям, как в сказке!
— Да ты, дружище командир, прямо сказочник!
— Точно, Сказочник! Как хуй в лапти заплетет недотыркам носатым, вовек не развяжут!
Ватага взорвалась смехом, слегка истеричным и нервным от пережитого страха и опасений — а вдруг еще не закончилось?.. Бертран поморщился, чувствуя, как рождается новое прозвище, куда менее боевитое и приятное уху, нежели грозное «Топор». Эх, может, забудут к завтрему?..
Глава 20Этот вкус вином не смыть…
Добыча оказалась куда меньше, чем Бертран и компания надеялись. Но полпуда золота под кроватью разве что у императора лежат. Рядом с серебряной ночной вазой с рубинами по краю — чтобы монаршья задница спросонья с горшка не скатилась.
Однако, в целом, даже если прикинуть, что к делу готовились, считай, добрых две недели — благодушно позволив всяким богатеям проносить их денежки мимо компании… Вышло очень и очень неплохо! Не считая прочей добычи, которую метали в мешки, вышло — господи, помилуй!!! — полсотни грошей на долю, без малого четверть настоящего мерка. Могло быть и больше, но монеты все старые, истертые да обрезанные. Такие и ценятся сообразно. Но все равно — невероятные деньжищи! Нет, конечно, за жизнь через немытые руки и побольше может пройти, но чтобы столько сразу — подобного счастья в жизнях бертрановых верных спутников не случалось. Как солидно припомнил Тенеф, пару месяцев (пока не дезертировал) махавший заступом в одном из воинских лагерей — месячное жалованье хорошего пехотинца или лучника с простым луком. Только у солдата за те гроши вынут всю солдатскую душу, будут за всяческие провинности пороть за милую душу, а то и вздернут по господской прихоти. А здесь денежка легкая, можно сказать, весьма приятственная.
Командиру, само собой, доля тройная. Он все придумал, все обрешал, все добыл. Еще и лишний рот захлопнул — тот рот, с которым делиться совсем никакого желания не было. А тройная доля, господа хорошие, если в монеты пересчитать, это уже месячная цена пехотинца в кольчуге и шлеме или арбалетчика. Понятно, со своим арбалетом, из легких, «козьей ногой» взводимом, но все же!* [Цагра, что так чудесно выступила, что при обороне собора, что на Крайнем Севере, это арбалет тяжелый, коий простой мускульной силой не взвести] Или полгода найма хорошего работника с опытом и своим инструментом. Или… в общем хорошие деньги, очень хорошие! Прям дух захватывает, сколько теперь всего купить можно. Даже… если уж совсем приспичит, можно в монастырской школе читать и писать выучиться, отчего бы и нет?
«Мешочного» тоже получилось немало — компания вволю прошлась по богатым домам. Не мелким бредешком, конечно, и не в каждый дом влезть получилось — где-то засов крепкий, где-то хозяин из-за двери громкий, а где и не успели просто-напросто. Дюжина молодцов, пусть и расторопных парней-ураган (хоть рядом не ложись!), на многолюдное село — маловато.
Бертран кивал на похвалы товарищей, прихлебывал вино из замшелой — еле оттер — бутылки, заедал твердой колбасой. Улыбался невпопад, не прислушиваясь к гомону компании. Хотя, не угадать с улыбкой сложно — радуются все, никто о плохом не думает, вопросы нехорошие не задает.
О плохом думать и вопросы нехорошие задавать — это командира судьба.
Суи, погрузившись в размышления, гадал, как можно было бы сделать лучше — задним умом все крепки! — все же признавал, что они и так сотворили маленькое чудо. Хоть в святые записывай!