Загадка на загадке! Суи беззвучно выругал автора — вот же премерзкая скотина! Нет, чтобы по-человечески написать, что и как. А то лежи, ломай голову! «Смерть солнца», это, наверное, закат. Тут иное не придумать. А все остальное⁉ Содомит мокрожопый! Горожанин грамотный!
В Суре, как ни странно, о кладах никто и никогда не рассказывал. Даже самые замшелые старики, и те ни разу ни словечком не обмолвились. Наверное, потому что настоящих кладов никто не закапывал за отсутствием таких ценностей, что требовалось бы скрывать крепко и надолго. У крестьянина все добро постоянно в деле, если чего-то нужно, то меняется вещь на вещь, скажем, на домашнюю холстину иль мешочек зерна. А коль заводится монетка, она идет сразу в дело, ведь нету на свете хозяйства, в котором есть все и ни в чем нужды не имеется. Крышу перекрыть, топор новый купить, свадебного вина для обчества купить, чтобы никто не сказал, дескать, семья нищебродская и невеста, должно быть, порченая…
У товарищей же историй было на любой вкус. И про то, как откапывали, и про то, как закапывали. И про то, что случалось, если взять не по правилам.
Историями компания делилась щедро, выплескивая ведерки памяти до самого донышка…
— А она им руки отрезала, и ими же откопала! — продолжал Дудочник.
— Да ну нахуй! — сомневался недоверчивый Фэйри.
— Так дождалась, пока окоченеют. Ну или там не земля была, а песок. А песок можно и палкой грести.
— Или все это чушь, и у ней лопата была.
— И десяток слуг в помощь.
— И всех зарезала! Всех! И кровью окропила! Круг провела! И трем черным петухам головы отрезала.
— Это получается, что теперь на трех мертвецов клад заклят? И как же его доставать-то?..
— Насрать сверху и размазать, — грубо посоветовал Бертран, оборвав рассказ на полпути. — Друзья, называются! Лежат, языками чешут, а хорошему человеку и до ветру выйти страшно. Наслушавшись-то!
— Все, прекращаем, — строго произнес Дудочник, — время болтать и время ходить до ветру, время слушать и время спать, время…
— Так, — оборвал Суи, — что там с кладом-то делать, если на трех мертвецов?
— Нужно Симону Зилоту жертву принести. Три капли крови.
— Не слышал о таком святом… — подумав, сказал Бертран, который в детстве частенько хвастался тем, что знал всех-всех святых, даже самых неприметных.
— И я, — эхом отозвались стенолазы.
— А это и не святой, — хмыкнул Дудочник и мгновенно захрапел. Наверное, решив поиздеваться напоследок.
Сапог, который Бертран метнул в мерзкого стрелка, попал в стену над его головой, свалился на подлеца. Стенолазы тоже не промазали.
— О, — обрадовался коварный стрелок, — а мне и выходить теперь не надо! Прям в сапоги напружу!
— Ах ты ж падла, — пронесся по домику слаженный рев трех глоток.
— За это вы меня и любите! — хихикнул Дудочник. И добавил: — Всем доброй ночи, господа! Время спать и видеть о том, как мы будем тратить наши денежки.
Острый гарпун нетерпения все же довел свое дело до конца. Компания подскочила затемно, едва начало сереть небо.
Зевали, терли воспаленные глаза, переглядывались. Осень подкралась совсем близко, и люди озябли, ежились, уберегая тепло. Была бы воля — никто и не подумал сейчас вылезать из-под одеяла, пусть тощего и дырявого. Все дождались бы, пока солнышко залезет повыше, согреет землю. Но жажда шальных и огромных денег побеждала холод.
Фэйри, зевнув особенно отчаянно — Бертран слышал, как щелкнули связки в челюсти — произнес:
— У меня знакомый у себя же на заднем дворе яму копал. Нашел кувшинчик серебра, времен Старого Императора. Побежал домой, к шлюхам. Пока добежал, вспомнил, зачем яму копал.
— Удивительно гадкая история, — ответно зевнул Дудочник, — а главное, совсем не оригинальная.
— Во-во, — кивнул Бертран, — я такое тоже слышал. Только там было про горца и овцу.
— Не, — помотал головой Анри, — давайте шлюх оставим. С ними как-то привычней.
— Договор! — снова зевнул Дудочник. — Не люблю овец. Разве что сожрать.
— Ну! — подтвердил Суи и начал снимать с полки у печки остатки еды.
— Овцы, шлюхи… — протянул Фэйри, — главное, же суть!
Стенолазу никто не ответил.
После быстрого и тихого завтрака — только зубами иногда лязгали — торопливо начали собираться. Времени отняло немного — нищему-то, всех сборов — хер через плечо, и в другую деревню.
Приставили упавшую дверь к проему, заткнули щели ветками — чтобы проныра-хорек не проскочил. Закинули на спины тощие мешки, проверили оружие… Дом, обретший было хозяев, казался брошенным ребенком. Обиженно таращился исподлобья маленькими окошками, тянулся к людям гнилыми досками крыши…
Бертран дернул головой, изобразив короткий, очень короткий поклон.
— Мы вернемся к листопаду. Ты даже соскучиться не успеешь.
Затем повернулся к компании:
— Пошли, что ли?
— Долог путь до Старой Ели, — гнусаво затянул незнакомую песню Анри.
Фэйри тут же ткнул менестреля локтем в бок:
— Ты еще бы поминальную запел!
— Пусть воет хоть поминальную, — милостиво махнул рукой Бертран, — будем считать, что это скорбь о нашей прошлой нищете. Светлая такая скорбь, чистая…
— Овце в трещину ту чистую светлость, — огрызнулся Фэйри.
— Тут даже спорить смысла нет! — пожал плечами командир и первым ступил на тропу, сулящую приключения, вино и шлюх. Живых и теплых.
Горы были рядом — руку протяни. Но так всегда кажется — вроде рядом, а в действительности шагать да шагать. Компания шла целый день, а заснеженные вершины ближе не стали. Даже наоборот, казалось, что они уходят, все дальше и дальше… Бертран шел и гадал, выдержат ли сапоги такую дорогу. Кожа на подошвах прохудилась, того и гляди, обувь каши запросит. Придется как дикарю какому-нибудь — ноги тряпьем или рваной кожей оборачивать.
Вечером, когда компания расположилась на ночевку — удачно подвернулся молодой, а оттого густой ельник, непрошибаемый никаким дождем — неожиданно вдрызг разругались проводники. Анри колотил себя по груди, орал, что он местный и знает, куда идти. И Дудочник, словно в кривом зеркале отражая Быстрого, так же грохотал кулаками, клянясь всеми святыми, что он знает лучше, потому всякая безмозглая молодежь заплутает и в трех елках.
Не выдержав, Бертран кинул в обоих по шишке — их, прошлогодних, много валялось среди опавшей хвои — и приказал заткнуться до утра, потому что орать на ночь глядя, есть дурная примета к плохому сну. Обиженные проводники заткнулись. Правда, молчание продлилось недолго — и пальца не прошло, как начали шипеть друг на друга, словно хорьки. Но под шипение заснулось легко — словно под легкий дождик.
Утро выдалось необычно теплым, прям летним. Проснувшись, Бертран протер глаза, поворочал затекшей шеей — удивительно быстро привыкаешь спать на земле! Главное накидать побольше веток и прочего лапника, травы по возможности добавить и хотя бы сухую тряпку еще поверх. Иначе плохо будет. Суи навидался на стариков, у которых по старости или несчастью почки отказывали. Судя по увиденному, проще и легче было рожать. Ну или незамысловато повеситься.
Спорщики, нахохлившись, сидели двумя мокрыми курицами у потухшего костра. Зевали. Хмурились. Вид у них был такой, будто полночи друг дружке ножи показывали.
— Доброе утро! — нарочито весело сказал Суи.
— Ага, — ответил Дудочник.
Быстрый молча кивнул.
— Решили, как нам идти?
— Решили, — теперь уже отвечал стенолаз, а егерь морщил нос, точно хотел чихнул.
— Это вы правильно, это вы молодцы! — подбодрил командир. — А то начали тут ерундить, время зря терять. Нас дом ждет.
— И клад!
— И шлюхи, — мечтательно проговорил Фэйри, закатив глаза.
— Не будем медлить, друзья, вдруг не дождутся! Или вообще закончатся.
«Бесовую вилку» трудно было не найти! Две громадные, неохватные лиственницы росли из одного корня, прислонившись к гранитному утесу. Разделившись на уровне в два человеческих роста, вымахали на такую высоту, что шапка падала, а рот в изумлении сам собой распахивался. Но однажды, когда Пантократор гонял бесов, метко поражая их молниями, какой-то из них, решивший, что он самый хитрый, решил отсидеться в дереве.
Но Пантократор высоко сидит, далеко глядит! И рука у него твердая, точная. Каждой лиственнице досталось по молнии. Кроны облетели от удара, остались самые толстые ветви. Стволы обуглились, почернели… И торчали теперь прямо в небо, словно намекая, что будь их воля — этой бы вилкой кое-кому под его божественный зад, чтобы не губил невинных.
Суи прогнал крамольные мысли, почесал натертый пах — внезапная жара взмылила компанию, словно загнанных лошадей. В этот миг он был готов отдать даже часть клада за глубокую реку с холодной водой. Монетку, а то и две. Из тех, что поистертей.
Колупнув кору ногтем, Бертран заозирался:
— И где у нас тут закат будет?
Правильней бы дождаться и узреть, так сказать, натурно, а следующим утром начать раскопки, но ждать еще целый божий день никому не хотелось.
— Где-то там, — махнул Фэйри.
— Как я люблю такую точность, — хмыкнул Суи, — но на первое время решим, что ты прав.
Кровь прилила к ушам белобрысого, но он ничего не сказал. Бертрану стало стыдно. На короткий миг.
— Чьими шагами мерить будем? — уточнил Анри.
Компания переглянулась. Все четверо были разного роста. На трех дюжинах шагов, если махать ногами широко, разница могла набраться в добрую сажень, а может и два.
— Херней страдаем, — подумав, высказался Бертран, — если там столько золота, то место приметное. Никак десять телег не впихнешь барсуку в нору.
Он смолчал насчет подозрений, что подспудно бродили в уме, насчет несметности богатств. Бертран кладов никогда не прятал и не закапывал, но соображалка подсказывала, что даже одна телега, полная серебра и золота — это тяжело. И опасно. То есть сопровождать ее будет не один человек, также как и закапывать. А уж если телег много… Дальше здравый смысл к