ончался и начинались путаные догадки — если много свидетелей, то кто-то уже додумался по-тихой все себе забрать. А если свидетелей не осталось, значит, вместе с добром закопаны мертвяки, вряд ли мирные и незлобивые. И так далее…
Еще скучнее и тоскливее была мысль — чем копать-то? Лопата на всю компанию была одна и та плохая, деревянная, с узенькой полоской железной оковки. Придется строгать палки-копалки, рыхлить твердую землю, перевитую корнями… Тьфу! Разве ж для этого бежал от крестьянской жизни, чтобы снова копать, причем негодным инструментом⁉
— Плохо ты, брат, барсуков знаешь! — тем временем решил поумничать Дудочник. — Барсук, он такая падла. Роет и роет! Норы — будто винные подвалы!
— Вот! — указал на небо Бертран, словно изрекая непреложную истину, коей следовало внемлить, как божественному откровению. — Не болтает, а роет. Не останавливаясь
Пристыженный стрелок поперхнулся.
Несколько первых шагов прошли вместе, одним равным шагом — чтобы никому обидно не было. Затем уперлись в камни, даже утесы — пришлось перебираться, надеясь не сбиться со счета. Каменное поле казалось бесконечным. Камни лежали неудобно — не перешагнуть, разве что перепрыгнуть. Но прыгать страшно — сломанная нога здоровья не добавляет. Кое-где все же рисковали — близость цели горячила кровь. Но все больше обходили низом, протискиваясь меж гранитных боков.
— Обвал тут был, — тяжело проговорил Анри, переводя дыхание.
— Как засыпало нашу барсучью нору, — вслух подумал Бертран, — вот же обидно будет…
Дудочник сверкнул глазами, но промолчал.
— Выкопаем, — забрался на очередную глыбу Фэйри, присел, переводя дух и давая отдых натруженным от непривычных усилий ногам. — Не бывает такого, чтобы деньги да не выкопали, бросив на полдороге.
— Ага… — выдохнул, соглашаясь, Бертран и полез дальше.
Камни кончились резко, будто великан-невидимка взмахнул мечом, отрубив лишнее. Начались кусты. Можжевельник вперемешку с дикой вишней рос по крутому склону густой щеткой.
— Мы точно туда идем? — не выдержав, спросил Бертран.
— А хрен его знает, — устало помотал головой Дудочник, разбрызгивая пот, — я начинаю забывать, как меня зовут, а ты такие сложные вопросы задаешь…
— Сю! За! — начал было Бертран.
— Иди нахер! — огрызнулся стрелок. Шагнул. И провалился сквозь кусты, не успев даже вскрикнуть.
Бертран сунулся за ним, схватившись за гибкие ветки, блестящие, словно лакированные. В душе боролись необходимость тут же лезть в драку для поднятия авторитета (нехер тут командира нахер слать!) и живейший интерес.
— Знаешь, а мы, похоже, ее нашли, — с нескрываемым огорчением проговорил Дудочник откуда-то снизу. Казалось, что близкая цель не радует беднягу.
Он стоял на небольшой полянке, у здоровенной дырки, уходящей под землю. Из черного провала тянуло холодом и ужасом. Причем без прикрас, натурально так морозец пробирал, как на кладбище в последнюю ночь осени, особенно если она приходится на завершение недели.
— Что с ебалом? — спросил Фэйри, когда стенолазы, идущие позади, тоже выбрались на чистое место.
— Терзают меня смутные сомненья, — еще сильнее скривился егерь и указал на ближайшую вишню.
Черно-красный ствол, словно петлей, охватывала потертость.
— И? — осторожно сказал Бертран.
— Туда, куда до срока не ходят, уже кто-то слазил. И притом недавно.
Глава 25Сага о больных ублюдках
— Дед, продай веревку.
Возница, старый, трухлявый на вид, словно трехмесячный гриб, подслеповато захлопал глазами. То ли не мог поверить в свое внезапное счастье, то ли от древности выжил от ума.
— Веревку, — терпеливо повторил Анри, указывая на тугую связку, что лежала в пустой телеге, краем высовываясь из-под белесой от возраста парусины.
Дедок пошамкал беззубым ртом, потаращился в небо, где проплывали с неспешностью облака удивительной курчавости.
— Продать, значит?..
— Можно я его стукну? — глядя на непонятливого возницу, спросил шепотом стенолаз.
— Не надо, Быстрый, — ответил Суи, — у этой пиздоголовой трухлятины могут быть дети, внуки, жена и теща. Зачем их радовать бесплатно?
— Творчески мыслишь, — хмыкнул Анри.
— А то! — со скромным достоинством признал Бертран.
— Три гроша! — вдруг проорал возница голосом, потерявшим всю старческую скрипучесть. И, растеряв остатки храбрости, зажмурился, словно ожидая удара топором по макушке за наглость.
— Хуй тебе! — рыкнул Анри. И запрыгнул в телегу.
Лошадка, столь же замшелая, как и хозяин, проводила его взглядом, полным мудрости и жалости к себе.
Быстрый, не побрезговав, покопался в тощем мешке, сунул за пазуху крохотный мешочек, судя по сухому шепоту — с крупой. Вытащил связку из-под парусины, оценивающе осмотрел. И, кивнув сам себе, выкинул ее на обочину, к ногам командира.
— Думаешь, верье новое? — скептично хмыкнул тот.
— По закону всемирного равновесия, установленному премудростью Панктократовой, — проговорил Анри. Прижав подбородок к груди, он искал что-нибудь достойное в кошельке.
Возница, понявший, что его грабят, однако не убивают — по крайней мере, сейчас — приоткрыл один глаз. Суи погрозил кулаком. Дед накрепко зажмурился, словно ракушка.
Быстрый нашел пару подходящих монеток, сунул деду в судорожно сжатую ладонь. И спрыгнул с телеги. Приземлился стенолаз не очень удачно — повело в сторону, чуть не свалился в кусты.
Лошадка смерила его еще более грустным взглядом.
— Денежки! — почти простонал старикан, вцепившись в истертые серебряные кружочки, обрезанные до состояния многоугольников.
— На глаза бы их тебе, мудила! — прошипел Анри, схватившись за лодыжку. — Тупорез пробитый!
— Ты как? — обеспокоено спросил Бертран.
— Надо было его зарезать нахер, и все дела, — отмахнулся стенолаз и, подхватив веревку, захромал по дороге.
Не оборачиваясь, проговорил:
— Давай быстрее, друг Топор! Мы тут и так провозились слишком долго. Как бы парни вниз не попрыгали.
— Не попрыгают, — замотал головой Бертран, — они ж не дурнее стельной медведихи.
— Это еще почему не попрыгают? — Анри от удивления остановился, повернулся к командиру, перекинул веревку поудобнее.
— Ибо завет Пантократоров таков, — нудно загнусавил Суи, — что нет в мире красоты лучшей, нежели поссать с высоты. А уж на товарища — так это вообще.
— И?
— Ну, так сам представь, попрыгают они туда, а как вылезать будут? А тут мы придем, будем издеваться над ними, обзывать по-всякому. Ну и пару струй-то, а? Как по мне, ни один человек не решит до такого доводить!
— Пиздец, ты больной ублюдок! — даже с некоторым восхищением проговорил Анри. — Как выкрутил-то!
— Веришь, — шмыгнул носом Бертран, — а я ведь и не стараюсь, оно как-то само. Что хорошее придумать — так хрен там плавал, а как ерунду какую мерзкую — так, нате вам, пожалуйста.
— Лишь бы нас та ерунда не касалось, — намекнул товарищ. Затем, распутав связку, вытащил из тугого переплетения один из концов веревки. Навязал на конце несколько узлов, взялся покрепче, перекинул через плечо.
— Не так руки режет, да и не вырывается, — пояснил стенолаз.
— Да я как бы и догадался.
— Ну, мало ли. Вдруг в размышления нырнул, как в колодец. И вообще, надо было того деда завалить. Растреплет же.
— И что он растреплет? Что у него веревку купили? И что с того?
— Мало ли, — продолжал сомневаться Анри, — как по мне, то проще раз, и все.
— И кто из нас больной ублюдок? — спросил Бертран.
Стенолаз не ответил, лишь прибавил шаг.
Возница на дороге продолжал радоваться, делясь с молчаливой кобылой переживаниями от чуть не сорвавшейся сделки.
Фэйри с Дудочником, дожидаясь веревкодобытчиков, по очереди кидали камешки в черноту, высчитывали по звуку падения глубину. Прикинуть точно не получалось, но по всему выходило, что с перебором. Куда больше, чем удастся, связав ремни, штаны и лямки от заплечных мешков. И даже рубахи бы не помогли.
И как бы не толкала под руку жадность, как бы не намекала, горячо и влажно шепча на ухо, что все обойдется, они ждали. Судьба задерживающихся товарищей внушала опасения — не попались ли, не заблудились ли, не случилось ли чего плохого на дороге?
— Ограбят их еще, вот смеху будет! — сердито пророчествовал Дудочник, лежа на животе у самого края провала.
— Они сами кого угодно ограбят! — еще мрачнее защищал профессионализм товарищей Фэйри, снова и снова ощупывая крепкими пальцами натертый след на вишне. По всему выходило, что завешивались раз-другой, не больше. У вишни древесина крепкая, но десяток спусков перетерли бы стволик на треть.
— Может, какой местный дурачок за «драконьими слезами» решил слазать? — предположил Дудочник. — И не нашел ни хрена?
— Или вся эта кладовая запись — одна большая херня! — хмуро проговорил стенолаз, перевернулся на спину и уставился на небо, проглядывающее сквозь редкие ветки, начавшие уже облетать.
— Ты поэтому до последнего ждал?
— Ну, — Фэйри закрыл глаза и сделал вид, что задремал.
Отставной егерь с разговорами приставать не стал — его и самого глодал щетинистый червь сомнения. Слишком все выходило хорошо. Будто для того, чтобы на последнем рывке стать здоровенным хером под юбкой симпатичной шлюхи. Некоторые говорят, что так даже интереснее, но Дудочник предпочитал проверенные рецепты и способы. Без излишеств.
— Есть у меня подозрение, что Пантократор все же не совсем за нас, — с закрытыми глазами внезапно проговорил Фэйри.
— Я даже не буду спрашивать почему, — криво улыбнулся Дудочник.
— А я все равно отвечу. Никто не любит придурков. А мы пока что, именно так и поступаем. Тебе не кажется? Резать монахов, грабить целые деревни… Мы как обезумевшие хорьки в переполненном курятнике. Бегаем, скачем. Все в крови и дерьме. А потом хозяин с топором придет и четвертует к хуям.
— Кажется, — согласился егерь, — но еще мне кажется, что именно поэтому, мы до сих пор и живы. Это как полет бабочки. Дергается, ныряет, вся в пыльце. А птицы промахиваются. Они просто не могут предугадать, где та самая бабочка окажется через миг.