— Пора с этим заканчивать, — сказала она, со злостью выключила телевизор и поспешила к двери.
Энди. С ним была женщина, около сорока, довольно привлекательная, если не присматриваться, она была укутана в лисью шубу, неопределенно улыбалась, как будто боялась, что Перышко из организации по защите прав животных.
— Привет, — поздоровалась Перышко, думая о том, что если Энди тут, значит Фицрой и Ирвин проиграли.
— И тебе, Перышко, — поприветствовал ее Энди. — Разреши представить тебе Анну Мари Карпино.
— Привет, — поздоровалась Анна Мари Карпино. — Я много о тебе слышала.
— А я о тебе ничего, — отрезала Перышко, думая о том, что именно поэтому она, никогда не могла ничего уловить от Энди. — Заходите, — пригласила она, — и расскажи мне о себе.
— Спасибо.
Они вошли, разделись, согласились на предложение чашки кофе, уселись, прошло минут пять, пока они все разместились в гостиной.
— И так, Энди, что происходит? — спросила Перышко.
— Понятия не имею, — ответил Энди. — Я поехал на север, чтобы узнать, что там с ДНК тестом. Мы позвонили Грегори и Тому из «Ти коузи», и оказалось, что у них отменилась бронь, какой-то парень сломал ногу, поэтому Анна Мари и я решили, что проведем несколько дней на севере.
— Но без катания на лыжах, — предположила Перышко.
— Я каталась, когда была подростком, — сказала Анна Мари, — а потом мои бедра начали превращаться в камень, поэтому я решила, что мой спорт — это апре-ски, и я оказалась права.
Перышко кивнула.
— Я и сама неплохо преуспеваю в этом виде спорта, — сказала она. — Судя по тому, что Энди спокойно говорит о ДНК тесте при тебе, полагаю, что ты в курсе дел.
— Конечно, — ответил за нее Энди. — Это как говорить с подушкой, понимаешь?
— Разговор с подушкой, — начала размышлять Анна Мари, — не понимаю, почему это называется разговор с подушкой. Когда мы разговариваем, рядом нет подушек, а когда подушки есть, мы не разговариваем.
— Это так называется, — объяснил Энди.
— Я хочу знать, — сменила тему Перышко, — что там с Фицроем и Ирвином?
— Им пришлось уехать, — ответил Энди.
Перышко предполагала такой ответ.
— Навсегда?
— О, да, они не… — Энди покачал головой, — не в этом смысле. Знаешь, есть навсегда, а есть навсегда.
— Да.
— Ну, — продолжил Энди, — они навсегда вышли из этой маленькой операции, потому что у них вдруг появилось очень много дел на западе, поэтому они туда и уехали.
— Они уехали на запад, — повторила Перышко.
— Точнее, они пока в пути, — поправился Энди. — А как у тебя тут дела?
— У меня аллергия на замкнутое пространство, — сказала Перышко, — и я схожу с ума, ничего не происходит, и ничего не будет, пока на следующей неделе не появятся результаты теста, а я тут застряла. Я даже отправляла сообщения в «Фо уиндс», потому что не знала, что происходит, и, надеюсь, ты не думаешь, что я была замешена в планы этих двоих.
— Перышко, — сказал Энди, — мы все прекрасно понимаем, что ты была беспомощной ланью в цепких лапах этих парней, мы также уверены, что тебе понравится новая ситуация.
«Беспомощная лань»… Да, не так себя позиционировала Перышко, ну да ладно, и черт с ним.
— Спасибо, Энди, — сказала она, — я уже рада.
— Мы подумали, что стоит найти какой-нибудь ресторан, один из тех, что на склонах, где можно сидеть, обедать в свое удовольствие и смотреть, как с гор падают лыжники. Хочешь с нами?
— С удовольствием, — не раздумывая, ответила Перышко.
— Отлично, — сказал Энди, поднимаясь на ноги. — Мы заедем за тобой в семь.
— Жду не дождусь.
В дверях Анна Мари улыбнулась Перышку и сказала:
— Не сомневаюсь, мы станем лучшими подругами.
Что означало «Даже не смей смотреть на моего мужчину».
— Лучшими, — уверила она Анну Мари.
47
Ах, и что же произошло с Фицроем Гилдерпостом и Ирвином Гейбелом?
Для начала, когда они прибыли в Сан-Франциско и Портланд, они оба были жутко голодными. И выглядели, к сожалению, очень потрепанными. Оба пытались кричать, когда грузовики останавливались, но плащи и шарики из поролона заглушали их крики, поэтому все это было бесполезно до тех пор, пока грузовики не начали разгружать и пока их не нашли, эм, точнее, спасли.
В случае Фицроя, спасение заключалось в форме ареста, поскольку всем своим видом он смахивал на беглого преступника. Поначалу Фицрой, опасаясь последствий аудиозаписей Ирвина, пусть горит он синим пламенем, не хотел раскрывать свою настоящую личность, но когда работники центрального исправительного учреждения Гудзона в Свелл Хейвен, штат Нью-Йорк, отправили факсом ответ полиции Сан-Франциско, что на данный момент никто из их преступников не числится пропавшим, у него не было выбора, и ему пришлось сдать отпечатки пальцев и раскрыть свою личность.
После чего выяснилось, что записи не всплыли, однако всплыли документы из Калифорнии, подтверждающие, что он участвовал в мошенничестве и других проступках несколько лет назад (из-за чего он, собственно, и переехал на запад), и, как оказалось, у этих документов не было срока годности. Прошение о залоге не было удовлетворен, приговор был медленным, но точным, и в итоге у Фицроя появилась маленькая, иногда солнечная, комнатка, где она начал писать мемуары.
Что касается Ирвина, то он так и не передал записи другу, по той простой причине, что у него не было друзей, которым он бы мог доверять. Его план заключался в том, чтобы спрятать эти записи, а потом при надобности шантажировать ими Фицроя. Когда Фицрой узнал об этих записях, похоже, Ирвин мог быть не беспокоиться о своем будущем партнерстве. А теперь партнерство закончилось, и Ирвин практически тоже. Фицрой и записи навсегда потеряли свою важность.
Когда его вытащили из груды плащей, облили из шланга, его временно госпитализировали, спустя какое-то время он, наконец, смог рассказать свою историю, которую он придумал за все те бесконечные часы в Миссури, Небраске и так далее, как его похитили из автобуса Грейхаунд в зоне отдыха на Трувей штата Нью-Йорк друзья ревнивого мужа. Нет, он не собирался подавать обвинения, он даже не хотел называть имя мужа вслух, чтобы не позорить женщину. Все, чем он хотел, — это много еды, и чтобы его выписали поскорее.
Когда все выяснилось, он договорился, чтобы его багаж и другие скудные пожитки перевезли из отеля, в котором он жил в Нью-Йорке, в отель в Портленде, куда он заселился. У него не было ни малейшего желания еще связываться с Тини, Энди или Джоном. Кто знает, что они придумали бы в следующий раз?
Вместо этого он достал свои сомнительные, но, тем не менее, приемлемые грамоты, из прибывшего багажа и устроился на работу учителем химии в пригородную среднюю школу. И он бы там и работал по сей день, если бы его не застукали с пятнадцатилетней школьницей на заднем сиденье его автомобиля на парковке у школы.
48
Судья Хигби, если бы его спросили, описал бы себя, как человека осторожно оптимистичного. Всё шло к тому, что наконец-то чрезмерно интересное дело о потакноби подходило к концу. Когда он приехал на работу в понедельник 18 декабря, результаты теста уже лежали на его столе, прошла всего неделя с момента, как взяли образцы у покойника и подозреваемой. Судья Хигби сказал всем сторонам по делу явиться в зал суда в этот день в 15:30, это было самое ранее время, когда он смог бы разобраться с этими горами глупости, накопившиеся за выходные.
И вот, настало это время, и собрались нужные люди. За столом слева сидели представители трех племен, в лице Роджера Фоса и Фрэнка Огланды, в сопровождении Отиса Уеллеса, который этим утром вооружился всего одним ассистентом. Роджер и Фрэнк выглядели очень взволнованными, а Уеллес выглядел как адвокат. В первом ряду слушателей сидели четверо из трех племен, из них судья Хигби узнал только Томми Пса, не потому что он как-то проявил свою глупость, а потому что он был электриком, причем очень хорошим, когда у него было время и желание работать. Он делал проводку в доме судьи, когда тот устанавливал себе закрытый бассейн.
Когда он задумался об этом… Он сделал себе пометку: «Больше плавать». И все в зале суда с трепетом смотрели, как он что-то записывал.
За другим столом справа сидела Перышко Рэдкорн, она выглядело настолько чопорно, насколько вообще может человек, она была невероятно уверена в себе. С ней была Марджори Доусон, которая была напряжена так, словно это ее результаты теста ДНК сейчас огласят, с ними был также Макс Шрек, довольный взгляд за черной оправой очков ровно на столько, будто он только что закончил обедать на трупе. За ними сидела своя группа поддержки: пестрая группа людей, которую судья никогда не видел раньше. Она состояла из довольно неприметной пары: человек-монстр в черном костюме, который собой мог спокойно заменить целую похоронную процессию, и бедно одетый, с узкими плечами и взглядом провинившегося щенка, который был судье Хигби очень и очень знаком. Он был уверен на сто процентов, что этот парень никогда раньше не был в зале суда в качестве зрителя.
«Так, так», — подумал он. «Теперь все понятно. Теневой кабинет мисс Рэдкорн наконец показался на свету». Досадно, ведь он рассчитывал увидеть какого-нибудь гения.
Ладно, пришло время покончить с этим.
— Я попросил вас всех тут собраться, — начал он, — чтобы сообщить вам, что результаты теста уже здесь, и, согласно этому тесту, нет больше никаких сомнений, что мисс Перышко Рэдкорн является потомком Джосефа Рэдкорна, чистокровного потакноби, что означает, что и она является чистокровной потакноби.
Мисс Рэдкорн засияла, у нее не было ни тени сомнения. Марджори Доусон практически упала в обморок, потому что она сомневалась в каждой мелочи. А Макс Шрек выглядел голодным.
А к тому, что происходило через проход, можно было подобрать только одно слово — испуг, по крайней мере, относительно Роджера и Фрэнка. Уеллес, поднимаясь на ноги, сказал: