Вера не успевает ничего ответить. К нам подходит официантка, ставит на стол три чашки кофе, видимо, заказанных ранее. Мне достаётся любимый капучино, посыпанный сверху корицей. Делаю глоток, успокаиваясь. Вера тем временем снимает сумку со спинки стула, порывшись, достаёт из неё фотографию. Молча пододвигает ко мне.
Фотография небольшая, чёрно - белая, немного обтрёпанная по краям. Но изображение чёткое, и я сразу узнаю отца и маму. Приглядевшись внимательнее к третьему человеку, замираю в ступоре. Если бы я чётко не осознавала, что такого просто не может быть, то с уверенностью бы сказала, что вижу Никиту: загоревшего до черноты, с выгоревшими на солнце волосами... переворачиваю фото - на обратной стороне от руки написано: «Крым. Июль 1981 г.».
Снова вглядываюсь в изображение. Фотография сделана на пляже. Мама стоит между двух молодых парней. Один из них - папа, второй - конечно, это не Никита. Его отец, потому что сходство настолько очевидно, что ошибиться просто невозможно. Мама обнимает их за пояс, они её за плечи. Они выглядят невероятно счастливыми и беззаботными: молодые, красивые, загоревшие, с широкими улыбками и искрящимися глазами.
- И что всё это значит? - с тяжёлым предчувствием на сердце, спрашиваю я. - Собственно, я уже поняла, наши с Никитой отцы были не просто знакомы, а, видимо, учились вместе, да ещё и дружили. И мама с ними... что случилось?
- Светлана и случилась, - тяжело вздохнув, с горечью в голосе выговаривает Вера. - Ты права, Алексей и Владимир были лучшими друзьями. Они познакомились почти сразу как оба поступили на истфак. У Лёши вскорости умер отец, на его руках остались бабушка с дедом. И вроде как Володя сильно помогал Лёше с учёбой, пока он подрабатывал, да периодически по больницам мотался. Старики долго не продержались, ушли один за другим, и опять Володя был рядом. Потом он влез в какой - то криминал, не знаю как, но благодаря Алексею, отделался лёгким испугом. В общем, к четвёртому курсу они уже многое пережили вместе, и дружбу свою на прочность проверили, - Вера отпивает немного кофе. Забирает у меня фотографию, с нескрываемой грустью разглядывая её.
- Они оба влюбились в маму? - спрашиваю я, примерно понимая, к чему всё идёт.
Вера как будто и не слышит моего вопроса, погружаясь в воспоминания. Она начинает говорить, не отрывая взгляда от фото, а я понимаю, что лучше ей не мешать.
- Света поступила на первый курс, когда они были на четвёртом. Помню я завидовала ей, она уехала из нашего маленького городка, у неё началась интересная и насыщенная жизнь, а мне ещё пять лет предстояло учиться в школе. Потом и вовсе, она вернулась на зимние каникулы сразу с двумя парнями. Говорила, что они просто друзья. Но я, хоть мне и было только тринадцать, понимала, что в их треугольнике всё не просто. Алексей был влюблен в Свету, она в Володю, а он, - Вера усмехается, - не относился к ней серьёзно. К нам в гости приехал просто за компанию с лучшим другом. Знаешь, мне запомнился тот Новый год, - с грустью в голосе произносит Вера. - Мама, я твою бабушку имею ввиду, - уточняет тётя, - конечно, ворчала. Ругала Свету за легкомысленность, когда думала, что никто не слышит, но парней приняла хорошо. Было весело. Они брали меня с собой на каток, в кино... Володя мне тогда даже настоящего шампанского в бокал налил вместо лимонада. Мне плохо стало с непривычки, но возиться со мной пришлось Алексею, который и друга, и меня прикрывал от разъярённой Светы.
Вера замолкает, переводя дыхание. Я бросаю взгляд в окно, вижу отца, который медленно ходит туда - сюда, чуть сгорбившись и засунув руки в карманы джинсов.
- Летом они уехали на месяц в Крым, - Вера вновь начинает говорить, и я отворачиваюсь от окна. - Причём Света всё - таки добилась своего. Помню, что мама не хотела её отпускать, но она не послушалась, закатила скандал, собрала вещи и ушла, заявив, что после возвращения с отдыха переедет жить к Володе. Вот только через полгода он оказался женат на другой девушке, которая в июне восемьдесят второго родила ему сына. Мальчика назвали Никитой.
- Подожди, - говорю я, понимая, что начинаю терять нить повествования. - Ты хочешь сказать, что отец Никиты какое - то время встречался с мамой. Потом он её бросил, - вопросительно смотрю на Веру, - почти сразу женился на другой, и молодая жена быстренько родила ему ребёнка? - вырисовывающаяся история мне не нравится, очень не нравится.
- Я не знаю точно, - произносит Вера. - Света вернулась домой в октябре. Она была в ужасном состоянии. Сказала, что бросила учёбу. Мать только и делала, что пилила её, в конце концов, они сильно поругались. Я старалась поддержать сестру. Она во всём винила ту девушку, что в итоге стала женой Володи. Кричала, что та затащила его в постель, забеременела. Говорила, что у неё родители какие - то партийные шишки и что Володя просто вынужден на ней жениться.
- Какой ужас, - тихо выдыхаю, пока Вера собирается с мыслями, чтобы продолжить. Я и представить себе не могла, что мама пережила подобное. Предательство любимого человека... получается отец Ника просто растоптал её чувство. Мне даже думать о подобном больно.
- С какой стороны посмотреть, - тихо произносит Вера, глядя на меня.
- Да с какой ни посмотри! - взвиваюсь я в праведном возмущении.
- Алексей рассказал другую историю, - тихо произносит она. Убедившись, что я вновь внимательно её слушаю, продолжает: - Лёша приехал дней через пять после Светы. Она его выгнала, но он остался в нашем городе. Устроился на работу, нашёл жильё. Он приходил каждый день, месяц за месяцем, пока Света окончательно не успокоилась, и не стала нормально с ним общаться, в конце концов, приняв и его самого, и его чувство. Он настоял на том, чтобы она восстановилась в институте, правда на заочке. В начале восемьдесят четвёртого они поженились, в июле восемьдесят пятого родилась ты.
- Это я и так знаю, - произношу раздражённо. - Ты сказала, что в истории мамы и Володи, - меня аж передёргивает от отвращения, когда я произношу это имя, - всё было иначе, чем она рассказывала.
- Да, - кивает Вера, - Алексей рассказал мне всё позже, уже после того, как они развелись. С его слов, Света и Володя случайно переспали на какой - то из студенческих вечеринок, когда тот был пьян. Он не особо горел желанием продолжать отношения, чувствовал себя виноватым, не столько перед ней, сколько перед Алексеем, зная, что тот влюблён в Свету. Честно говоря, я не до конца понимаю мотивацию Володи, но он всё же стал встречаться с сестрой. Может, у них даже что - то бы и вышло, но почти сразу после возвращения из Крыма, Володя познакомился с будущей женой. Алексей говорил, что он сразу же всё рассказал Свете, и они расстались. Но она не сдавалась. Словно обезумев, преследовала их, пока не узнала, что девушка беременна, и что уже назначена дата свадьбы.
- И чья версия правдива? Кому веришь ты? - голос дрожит. Тётя обещала мне всё объяснить, но запутала ещё больше.
- Зная сестру, и то, что было дальше, - медленно, словно нехотя, говорит Вера, - я верю Алексею.
И как бы мне не хотелось поспорить с ней, понимаю, что, наверное, она права. Вновь разворачиваю фотографию к себе. Вера молчит, давая мне время обдумать услышанное, я же разглядываю отца. А ведь я почти не помню его таким: весёлым и улыбающимся. И это, несмотря на то, что в тот момент его любимая девушка встречалась с его лучшим другом... получается, тогда он нашёл в себе силы «отпустить» её? Понадеялся, что они будут счастливы друг с другом, и отступил в сторону? Подобный поступок никак не вяжется у меня с тем, каким я знаю его большую часть своей жизни. Когда всё изменилось?
Я смотрю на отца и вспоминаю, что когда - то он также улыбался мне. Мы жили в родном мамином городке, в квартире, где она провела своё детство. Бабушка уехала в деревню, Вера, будучи студенткой, наведывалась к нам лишь на каникулы. Мама была строгой, скупой на эмоции, зато отец откровенно баловал меня. Больше всего я любила лето: приезжала Вера, и по выходным мы втроём ходили гулять в центральный сквер. Папа разрешал мне надеть самое красивое платье, несмотря на ворчание мамы, что я обязательно его испачкаю, сам вплетал мне в косички разноцветные банты.
Мы всегда брали с собой стеклянную литровую банку. Днём возле сквера стояла машина, с которой мороженое почему - то продавали на развес. Отец покупал полную банку, продавщица давала нам длинные плоские деревянные палочки. Мы шли к ближайшей скамейке и съедали ровно половину. К моменту возвращения домой, мороженое таяло, папа разливал уже жидкое лакомство по стаканам, а Вера добавляла в него свежие ягоды или измельчённый шоколад. Она же и придумала название этому, по словам мамы, «недоразумению», - «размороженный коктейль». Когда Вера уезжала, мы гуляли с отцом вдвоём. И ведь нам было хорошо.
- Помнишь «размороженный коктейль»? - спрашиваю я, украдкой проходясь пальцами по увлажнившимся глазам.
Вера кивает, расплывается в улыбке, а в её глазах появляется выражение бесконечной нежности. Она прикасается кончиками пальцев к фотографии, чуть поглаживая её край. Произносит тихо:
- Рада, что ты тоже помнишь. Мне казалось, ты совсем забыла, каким он был. Я и сама почти забыла, - ещё тише добавляет она.
Я слушаю Веру, и меня словно током бьёт. В её голосе, взгляде, выражении лица сконцентрирована целая гамма эмоций: нежность, сожаление, боль. И я понимаю, в этот момент она думает совсем не обо мне. Как я раньше не замечала?
- Господи, Вера, - выдыхаю я. - Ты любила его? - она вздрагивает, поднимая на меня взгляд, в котором мелькает испуг на грани с паникой. - До сих пор любишь... столько лет... - я сама не могу поверить в то, что говорю.
- Поля! - Вера выглядит настолько перепуганной, что кажется ещё немного, и грохнется в обморок. Но именно это её состояние окончательно позволяет убедиться: я права в своей догадке. - Поля, - сделав пару глубоких вдохов, она всё же берёт себя в руки, - обещай, что никогда и никому ты не скажешь...