— Что? — ахнула Оля.
— Иди на х…! — негромко, но отчетливо повторил Леня.
Оля Ситникова порозовела. Дверь захлопнулась.
— Леня, ты что, с ума сошел? — закричала Вика Плюшкина. — Ты что говоришь?! Иди немедленно извинись!
— Обязательно извинюсь, — невозмутимо отвечал Леня. — Сто раз извинюсь. Только после игры. А сейчас нам нужно выбить ее из равновесия. Пусть теперь сидит и сопли жует. Ясно же, что она взяла на себя роль лидера. Перед судьями вышагивает. Американец аж слюни пустил, что я, не вижу?
Вика Плюшкина обиженно фыркнула. Тоже правильно. Подумаешь, задница. У всех задница. Не обязательно ею так вертеть. Но все равно нельзя крыть матом друзей.
— Не ожидал от тебя, Леня, — укоризненно произнес Василий Головко. — Никак не ожидал.
— В Стэнфорде, дорогой Вася, можешь мне даже руки не подавать!
— Леня в принципе прав, хотя он и гондон, — подвел итог Эдик Каспарян. — И мы все здесь гондоны. Часу не играем, а уже гондоны. Но делать нечего. Давайте теперь вот такую тему продумаем…
Оля Ситникова сжала зубы и сделала через нос два глубоких вдоха и выдоха. На лице все должно быть о'кей. Что бы ни случилось. Только так. Еще два вдоха и выдоха.
— Возникли проблемы? — заметил неладное Грибов.
— Нет, все в порядке. — Голос Оли не дрожал, но серебряный тембр переменился на более строгий. — Мне нужно на минутку в туалет.
— Ваша команда пользуется туалетами в правом крыле корпуса, — стесняясь, сказал Грибов. — Команда соперников в левом. Контролировать вас мы, разумеется, не станем. Сегодня, правда, в корпусе никого нет, и звук шагов слышен хорошо. Особенно ваших.
Грибов игриво прищурился.
Фондовый спекулянт Шерингарц страдальчески возвел глаза к потолку.
Банкир Слива презрительно отвернулся:
— Детский сад, в натуре!
Через десять минут договаривающиеся стороны вновь сошлись перед кафедрой. Плаката не было.
— Мы подготовили антикризисный план, — ровным голосом произнесла Оля Ситникова. — Точнее, наброски плана. Мы постарались максимально учесть интересы трудового коллектива…
Мысленно она тут же укорила себя за совковый оборот «трудовой коллектив». Нужно было сказать «персонал».
Все-таки этот Голубев вывел ее из себя. После игры получит в морду. Во всех смыслах. Или нет, не надо. Много чести для такого хамья. Ничего не говорить, просто перестать замечать. Нет больше Лени Голубева. Вместо него — пустое место. Пусть живет, если сможет. А она уедет в Америку.
— Детали плана мы надеемся выработать совместно с представителями профсоюзов…
Грибов одобрительно кивал, со скрипом протирая очки носовым платком. Фондовый спекулянт Шерингарц достал предложения Совета директоров и стал читать. План предусматривал радикальное оздоровление компании, закрытие неэффективных производств, а также некоторые непопулярные кадровые решения. Рассказывая о планируемом пятнадцатипроцентном увольнении персонала, существенном сокращении зарплаты остающимся работникам и полугодовом моратории на социальные выплаты, Шерингарц отрывался от конспекта и поглядывал на забастовщиков, но те вели себя тихо.
Американец потянулся к Грибову и что-то прошептал ему в ухо. Грибов в ответ собрал губы в пухлую трубочку и неопределенно шевелил бровями.
Оля Ситникова не удержалась от того, чтобы бросить на Леню долгий выжигающий взгляд. Леня некоторое время смотрел на нее в ответ, затем пожал плечами, сделал выражение лица «сама дура» и отвернулся.
Юра Шерингарц дочитал антикризисный план до конца и спрятал конспект за спину, словно опасаясь, что его отнимут.
— Ну, что скажет трудовой народ? — нарушил молчание банкир Слива.
— Трудовой народ скажет следующее, — помедлив, ответил Эдик Каспарян. — Мы считаем, что ответственность за сложившуюся ситуацию полностью лежит на руководстве компании. Совет директоров в свое время наделал массу грубых ошибок и теперь пытается исправлять их за счет персонала.
— О чем это вы, Эдик? К-каких ошибок? — подался вперед Шерингарц, неожиданно назвав на «вы» старого приятеля.
— Вот, пожалуйста, — Эдик поднял заготовленные листы. — В девяносто четвертом году администрация необдуманно сняла с рынка две вполне еще живые торговые марки, переоценив перспективы нового бренда. В результате впервые за пятнадцать лет компания закончила год с убытками. В девяносто шестом было безосновательно закрыто новое представительство в Калифорнии по результатам всего лишь первых двух лет работы. Через два года провалилась попытка выхода на восточноевропейский рынок. Общие убытки составили пятьдесят семь миллионов долларов. И это только некоторые примеры просчетов. Список можно продолжить. Состав совета директоров, между прочим, с тех пор практически не изменился. Бездарное управление привело компанию на край пропасти, и теперь те же люди хотят спихнуть все проблемы на рабочих.
Нефтяник Головко, начинавший свою карьеру мастером смены на буровой вышке, согласно кивал.
Юра Шерингарц полистал файл с исходным материалом.
— Эдик, постой! При чем здесь В-восточная Европа? В Восточной Европе н-нас накрыл российский к-кризис. Пострадали все, не только мы.
— Юра! С кризисом все было ясно за полгода! Ты же сам еще в мае переложился в валюту и знать не хотел российских акций до начала девяносто девятого…
— Я-то да, но эти, — польщенный Шерингарц потряс в воздухе бумагами, — м-меня не спрашивали!
— Но могли бы сообразить, что для входа в Россию хуже момента придумать нельзя! Сентябрьский рублевый фьючерс на Чикагской бирже уже в апреле торговался по четырнадцать рублей за доллар. Этого они у вас не знали? А нефть по восемь долларов за баррель им тоже до фонаря была? Совсем тупенькие, да? Или они у вас в газетах читают только спортивную колонку?
— Погоди. Н-но были же гарантии на высшем уровне. П-президента и п-правительства…
— Юра, не смеши! Какого президента?! «Расияни, понимаиш»? Этого президента? Какого правительства? Киндер-сюрприза Кириенко? Которого специально поставили, чтобы на него стрелки перевести? Ты что, Юра, вчера родился?
Фондовый спекулянт Юра Шерингарц молча развел руками. Возразить нечего, натуральные идиоты.
— Господа, мне кажется, что нам следует не ворошить старые обиды, — вмешалась Оля Ситникова, — а искать пути к сближению позиций.
— Правильно! — вступил в разговор банкир Слива. — Если бы вы получше работали, вместо того чтобы языками болтать, все было бы нормально. Вот, смотрите, какую я вам сейчас фенечку покажу!
Слива выхватил у Шерингарца папку.
— Где это? Тра-та-та… та-та… Ага, вот! По требованию профсоюзов все туалеты оборудованы кондиционерами, в курительных комнатах установлены стулья и само… самоочищающиеся пепельницы. Во, видали? Вас, дармоедов, только перекуры и интересуют!
Оля Ситникова с негодованием отвернулась от Сливы.
Что он несет? Зачем эти «дармоеды»? При чем тут пепельницы? Нужно искать пути к сближению, нащупывать точки соприкосновения.
— А что, уже и перекурить рабочему человеку нельзя? — огрызнулся Леня Голубев. — Пепельницы вспомнил, жлобье! Может, нам и ссать за угол ходить?
Все с опаской покосились в сторону кафедры.
Грибов предупреждающе нахмурился, но американец выставил перед собой ладони: все ОК.
Оля Ситникова страдала. Вместо уважительного и конструктивного обсуждения проблем, сложной переговорной борьбы, постепенного получения крупных уступок взамен незначительных начался какой-то балаган. Сначала эти идиоты устроили марш протеста. Потом Леня, с которым они знакомы полтора года, взял и просто так обложил. А сейчас идет обсуждение пепельниц и туалетов. Совершенно дурной тон.
— Когда это вы у нас за угол ходили? — продолжал тем временем Слива. — Только и думаем, чтобы у вас все путем было. Вот, к примеру: средняя зарплата у вас почти четырнадцать баксов… то бишь долларов в час. Это, между прочим, на семь процентов выше, чем у конкурентов, у тех же, скажем, «Литиум индастриз». Вот, сами смотрите! Что же получается? Хорошего отношения вы, значит, не помните, так? А как только начались напряги, все сразу в бутылку полезли? Не-ет, братцы мои, так мы с вами ничего не решим!
«Боже мой, ну что этот Слива будет делать в Стэнфорде? — беспомощно злилась Оля Ситникова. — Зачем ему элитное бизнес-образование? Вот она, его родная стихия: разборки, полукриминальные базары. Не хватает только наколки на лбу: не влезай, убьет».
Шерингарц стал часто посматривать на часы.
Депутатский сын Егор Анисов за широкой спиной банкира Сливы молчал и еще больше заливался румянцем.
— Господа! — энергично вставила в паузу Оля Ситникова. — Если мы с вами сейчас не договоримся, примерно через полгода компания станет банкротом. И ее новый владелец по закону сможет уволить до сорока процентов персонала. Безо всяких согласований с профсоюзом. Мы вместе с вами окажемся на улице и будем искать работу. Но поверьте: у нас она окажется гораздо более высокооплачиваемой!
Американец громко щелкнул пальцами и сделал в сторону Оли движение рукой, словно выделяя ее из всех участников.
Оля потупилась. Все не так уж плохо. Судьи следят за ходом выступления.
Члены профсоюза замешкались.
— Прошу п-прощения, но мне нужно п-позвонить, — нервно сказал Шерингарц. — Это займет буквально две м-минуты.
Грибов сделал приглашающее движение к сложенным на столе телефонам.
Шерингарц выбрал свой и быстро набрал номер.
— Пауза не повредит, — приветливо произнес американец.
Оля ему улыбнулась. В ответ доктор Ковальски тоже растянул губы. Оля улыбнулась еще раз.
Вика Плюшкина бросила на нее негодующий взгляд.
Кажется, все средства становятся хороши. Ну, тогда не обижайтесь!
— Леночка, — быстро заговорил в трубку Шерингарц. — Как открылась Европа?.. А Лондон?..
А Франкфурт? Н-да… Американские данные по б-безработице вышли? Не вышли?
По аудитории прошло оживление.
— Скоро выйдут, — угрожающе сострил банкир Слива.