арня Лукаса».
Приходится сдерживаться, чтобы не убить его, хоть каждая нервная клетка в мозгу требует именно этого. Потому что это – мусор. А мусор никак не может быть полезен обществу.
«Она – девственница!» - вопит воспаленный от злости мозг.
Отбить мудаку яйца! Чтобы стал сраным импотентом. Чтобы до конца дней трахал только мозги своей ублюдочной мамаше.
Стас остановился только, когда парень почти перестал дергаться. Прошелся по его карманам: надо же, травка, экстези, прочая херота. Вот уж кто точно не побежит в полицию жаловаться. Где, блядь, у этих придурков глаза – такое чмо назначать куратором?!
И снова цепочка событий, в которых ему отведена роль стороннего наблюдателя. Сунуть биту под куртку, бросить ее в соседней подворотне. Куртку отдать какому-то бомжу. Перчатки сунуть в карман. «Порше» припаркован еще тремя кварталами ниже.
Завалиться домой, перезвонить Лиззи: с Владой все хорошо, в целости и сохранности привезена домой накануне вечером.
Выдохнуть.
И сорваться с поводка, чтобы хоть как-то сбросить напряжение. Внутри все звенит, рвется и взрывается. У него будто две головы вместо одной и в каждой происходит совершенно обособленный мыслительный процесс. Он как будто одновременно везде и все успевает. На вершине гребаного мира.
Непонятно каким образом в его руке снова оказался телефон. Стас сморгнул дымку, вырвался из плена сплетенных голых и потных женских тел. Судя по рукам и ногам, здесь их не меньше трех.
На экране висит куча ярлычков: неотвеченные звонки, входящие сообщения, почта, несколько чатов в вайбере.
И прозвище: Ванилька, которое запускает обратный отсчет его помутнения. Нужна всего пара минут, чтобы он пришел в себя, осознал, что почти целый день вылетел в трубу. И, опять – он почти нихрена не помнит.
Ванилька: Спасибо, что помог. Лиззи просто чудесная девушка, поблагодари ее еще раз от меня, если это возможно
Ванилька: Извини за те дурацкие слова
Ванилька: Я была не в себе
Ванилька: На самом деле я так не думаю
Ванилька: Я просто маленькая сестра твоего друга
Ванилька: Обещаю больше никогда не забывать об этом и не надоедать тебе
Стас скосил взгляд на часы – почти три ночи. Сообщения от Влады висят еще с полудня.
Плохиш: Во сколько ты завтра заканчиваешь?
Он не ожидал, что она ответит мгновенно. Улыбнулся, ппочему-то представив ее лежащую в кровати с телефоном в руке.
Ванилька: Что?
Плохиш: В котором часу ты уходишь с занятий?
Ванилька: В 15.30
Плохиш: Оденься потеплее – завтра весь день дождь
Ванилька: Обещаю сразу домой и ни с кем, и никуда! J
Плохиш: Умница моя
Стас вернулся в комнату, растолкал сонных девок.
— Валите на хер отсюда.
В голове, наконец, прояснилось.
Он попытался связать одно и другое, попытался найти все возможные «против» вместо одного «за», которое пульсировало перед мысленным взором большими и жирными алыми буквами.
Что за нахрен?
Ванилька не может быть его тормозом. В этом нет никакой логики.
Глава четырнадцатая: Влада
Это просто наваждение.
Она. Стас. Душ. Оргазм.
Первый не от собственных пальцев с тех пор, как они расстались.
Такой яркий, что какое-то время даже страшно открывать глаза, боясь узнать о собственной слепоте.
— Вот теперь я точно весь мокрый, - донесся до Влады его насмешливый голос.
— Раздевайся, - прошептала она, чуть отодвигаясь в сторону.
— Кто бы подумал, что услышу что-то подобное от тебя, Неваляшка.
Звук ударившейся о пол кабинки пряжки ремня потревожил сладкую негу.
— Придется отнести тебя в постель, - продолжая насмехаться, сказал Стас, уже поднимая ее на руки.
Он такой большой и сильный, кажется, что сможет носить ее так целую вечность, если потребуется.
Влада проглотила непрошенную тоску: к этому нельзя привыкать, об этом не стоит думать вообще. Просто... физиология. Они оба были на взводе, а она поддалась искушению. Господи, да ни одна нормальная женщина не устояла бы перед ним. Да они и не пытались, если вспомнить их количество. Интересно, была ли хоть одна, что нашла силы сказать Онегину «нет»?
«А ведь это вполне могла быть я».
Но сожалеть о том, что случилось, Влада не собиралась даже под страхом больше никогда в жизни не получать удовольствия в постели. Какой смысл врать самой себе? В чем сакральная идея навязывать собственному телу несуществующие чувства гордости и стыда?
— У тебя ужасная кровать, Неваляшка, - посетовал Стас, укладывая ее на простыни и укрывая свою ношу одеялом. А потом сам лег рядом, притянул ее к себе, одной рукой запрокинул ее согнутую в колене ногу себе на талию.
От прикосновения его твердого члена в голове снова зашумело, рот наполнился слюной. Природа определенно не отдохнула на этом парне, и его член более чем соответствовал его комплекции и росту. А еще Стас знал, как его использовать. Потому что даже в момент их первой близости...
— Откуда у тебя шрам? – спросил Стас, убирая с ее виска влажные пряди. – Большой.
— Это просто ерунда. – Зачем он спросил?!
— От ерунды не бывает шрамов, на которые приходится накладывать швы, Неваляшка. И ты до сих пор не научилась врать.
Влада покривилась. До боли хотелось прикрыть глаза, найти мгновение передышки, чтобы прийти в себя и придумать мало-мальски достойные ответ, который не пойдет совсем вразрез с правдой. Стасу нельзя говорить такие вещи, он – они оба это знают – слишком болезненно принимает любые попытки причинить ей боль.
Но Влада боялась. Очень боялась, что как только сомкнет веки – он исчезнет, а она проснется ото сна. Все завертелось слишком быстро. Три года она выколачивала его их своей жизни и штопала разорванное в клочья сердце, но все оказалось напрасно, стоило Стасу снова появится на пороге ее жизни. Только сегодня днем он говорил, что ему неприятна сама мысли о том, чтобы касаться ее, и вот – они совершенно голые лежат в одной кровати. Как подобное вообще может быть реальностью?
— Ты зажмурилась и втянула голову в плечи, - сказал Стас, разрушая тишину. – Там, в подсобке. Как будто знаешь, что такое удар. Знаешь так хорошо, что твое тело успело выработать защитный рефлекс. И не говори мне, что это просто случайность, Неваляшка. Я псих, а не идиот.
— Я не хочу об этом говорить, - сказала она самое нейтральное, что пришло в голову. Врать она в самом деле не умела. Да и не собиралась. Вранье – не лучший способ сгладить острые углы прошлого. – И если ты собираешься настаивать, то лучше сразу... - Влада сглотнула, собираясь с силами для следующей фразы, прекрасно зная, что за ней последует. – В общем, если тебя не устраивает мое решение, то ты всегда можешь уйти.
— Конечно, могу, - не стал отпираться он, но вместо того, чтобы откинуть одеяло и встать, взял ее за бедро и придвинул еще ближе.
Влада все-таки зажмурилась, ощущая чувствительной после недавнего оргазма кожей его твердую плоть. Пришлось прикусить губу, чтобы сдержать непрошенный стон.
— Но не хочу. Не возражаешь, если я останусь у тебя на ночь, Неваляшка? Если честно, у меня адски слипаются глаза. Боюсь, что даже все мои черти не в восторге от идеи сидеть в машине, которую ведет спящий биполярник. Можешь обнять меня, Неваляшка, обещаю не приставать к тебе.
Она зачем-то кивнула, хоть Стас уже закрыл глаза и не мог этого видеть. После минутного раздумья, Влада осторожно просунула одну руку ему под голову, а вторую положила на бицепс, поглаживая выпуклый орнамент шрамирования.
— Больно? – спросила – и тут же мысленно стукнула себя по башке. Стас же сказал, что хочет спать, а тут она со своими расспросами.
— Нет, Неваляшка, - ответил он тягучим, мягким от дремоты голосом. – Боль отрезвляет. Я без нее был бы еще большим психом. Не нравится?
— Нравится, - не раздумывая ответила она. – Это просто... потрясающе.
— Всегда знал, что ты маленькая извращенка, - ухмыльнулся он. – Имей в виду: прокалывать мошонку я не стану даже ради тебя.
На языке Влады вертелась острая непристойность, но она промолчала. Это же Стас, он нарочно провоцирует на подобные разговорчики, чтобы выбить почву у нее из-под ног.
— Неваляшка, и вот еще что... - Он на секунду приоткрыл глаза, буквально обволакивая ее темным непроницаемым взглядом. – Я оторву руки твоему старому мудаку, если он еще хоть пальцем тебя тронет.
— Спи, Онегин. Как-нибудь сама разберусь, что мне делать со своей жизнью.
— В твоей жизни теперь есть я.
Через несколько минут его дыхание стало ровным, глубоким.
Влада долго лежала без сна, боясь пошевелиться, нарушить эту странную непрошенную идиллию. Лицо Стаса было таким... безупречным, что, даже не будь она так по-детски от него зависима, то непременно стала бы прямо сейчас. Тень щетины подчеркнула твердую линию подбородка, а длинные густые ресницы – единственный «мягкий» штрих в его внешности – так и манили прикоснуться к ним легким поцелуем.
Нельзя спать. Нужно наслаждаться каждой минутой. Ведь утром она наверняка проснется в пустой кровати, и, скорее всего, больше никогда не увидит его рядом. Утром Стас «протрезвеет» после таблеток, поймет, какую глупость совершил и сделает все, чтобы их пути больше никогда не пересекались.
И все же, сон сморил ее. После напряженного дня и сладкого расслабления, тело отказывалось слушаться, а голова кружилась от запаха Стаса и от его обжигающей близости. Последняя более-менее осознанная мысль перед тем, как она утонула в негу, была о том, что даже во сне, он ни на секунду не выпустил ее из своих рук.
А утром кровать, ожидаемо, оказалась пустой.
Влада сморгнула сон, злясь на себя за то, что позволила слабости взять верх. Хотела же смотреть на него всю ночь. Чтобы, когда он соберется уходить, стойко пережить и эту стадию их «быстротечных» отношений. Казалось, так будет лучше, чем обнаружить его очередной побег.
За оном было раннее пасмурное утро. Занавеска покачивалась над открытой форточкой, в комнате стоял запах дождя. Влада потянула на себя подушку, на которой спал Стас, с шумом втянула запах, опрокинулась на спину, прижимая подушку к груди, словно сокровище. Даже если он ушел, ничто не мешает ей насладиться воспоминаниями. Слабость ли это? Конечно, и наверняка она множество раз укорит себя за это, но к чему думать об этом сейчас, когда в памяти еще свежи образы его сонного лица, наполовину скрытого за влажной длинной челкой, и...