Я использовала его. Использовала и того парня и Сергея. Сама того не осознавая. Моя сексуальность. Моё желание проверить «а достаточно ли я привлекательна, чтобы нравиться взрослому мужчине»…
– Ты рассказала об этом матери?
– Я выиграла мужчину у неё. Позже я еще много раз, когда её не было дома, провоцировала его. У меня не было времени подумать об этом. Пережить это. Жизнь сложная штука. Я только теперь понимаю, что это было для меня словно соревнование с ней, чтоли?
– Ты с ним спала после этого?
– Он регулярно насиловал меня. Были периоды, когда это происходило каждый день. Он мог зайти в мою комнату, пока я делала уроки, взять меня за волосы и поставить раком прямо над тетрадками. Его член был ненасытен и он ломал мое сопротивление. Бил меня по лицу, пока я не сдавалась в слезах.
Я кричала на него. Орала, что он больной ублюдок.
Но Сергей на каком-то животном уровне знал, что именно это мне и нужно.
А он драл меня раком и спрашивал: «Как тебе мама сказала меня называть»?
Он вбивал меня в стол, а я шептала заплаканными пухлыми алыми губками: «Папочка».
Иногда он брал меня за волосы на затылке и бил лицом об стол. Чтобы я перестала лягаться и бить его ногами.
Это звучит как сюжет из «Мужское и Женское», Гай Германики или перестроечных советских фильмов вроде интердевочки, но… Саманта. Знаешь что я хочу сказать? Все образумилось благодаря этому. Все встало на свои места. Вот почему я говорю об этом с тобой. Вот почему я хочу, чтобы ты продолжала это публиковать.
Мы никогда и не разговаривали с ним. Я приходила с учебы, он заходил в мою комнату, вынимал ремень из джинсов и связывал мне руки. Ставил на четвереньки лицом в подушки и имел своим каменным членом пока я скулила и завывала от каскадных оргазмов. Потом он заливал спермой мне ложбинку на спине вдоль позвоночника, развязывал ремень и уходил не сказав ни слова.
А потом приходила мама. Я врала, что получила мячом на волейболе и сидела училась в комнате. И не выходила.
Не выходила пока мой любовник трахал мою маму. А я сгорала от ревности. Я все время задавалась вопросом «кого он любит больше», «с кем ему на самом деле лучше», «неужели её опытность лучше моей молодости». Одно я знала точно – мы смогли привязать его, чтобы он не уходил. А вот ответ, кого он любит больше я получила только, когда моей мамы не стало…
А пока… мама не могла нарадоваться, что я стала лучше учиться, а не шляться по компашкам как другие девочки и как вся молодежь.
Знаешь, как она говорила? Смешно. "Всё-таки мужчина в доме действует на тебя успокаивающе".
Саманта, видишь: теперь мне кажется, что я бы не стала тем, кем я стала, если бы мое внимание было расфокусированно на мальчиков-красавчиков, общение со сверстниками, тусовки, алкоголь, выпивку, сигаретки и прочую дурь.
Я бы не стала тем, кто я есть, если бы меня регулярно не насиловал отчим.
После смерти матери Сергей не съехал от нас.
Он толстел и опускался на глазах.
Я была в глубокой депрессии и не произносила ни слова.
Стало понятно насколько много мать делала для того, чтобы удержать хоть какого-то мужчину в нашей однополой семье.
По квартире постепенно начали валяться пакеты от чипсов, бутылки в пыли. Все начиналось довольно безобидно: то пустая бутылка оставленная после ужина под столом, то за диваном. Не доеденные консервы, потому что как выяснилось Сергей то ли не умел, то ли ленился готовить, а я из учебы и депрессии успевала только наделать супа сразу на всю неделю.
Но он запросто мог залезть туда грязным половником и оставить на плите на три дня. То, что я готовила перед отъездом на учебу, я всё чаще находила испорченным, съеденным только сверху, а иногда даже и сгнившим.
Он перестал стричься, менять одежду.
Он мыл член, только потому что я просила.
Секс у нас был каждый день. Без слов.
Кожа на его руках грубела. Покрывалась какими-то рубцами от порезов от консервных банок.
Какая-то фольга от шоколадок валялась в туалете прямо на полу.
В шкафах продолжали висеть мамины вещи. Он не выкидывал их, прикрываясь какими-то религиозными обычаями. Но на самом деле, мне кажется, он просто уже не мог делать что-либо рациональное. Ему приходили деньги на карту, и он шёл в Магнит и покупал консервы, хлеб и печенье.
Он становился толще на глазах. Лицо вытягивалось. Думаю я не одна потеряла смысл в жизни в тот момент.
Мамины запасы круп пылились на полках, посуда покрывалась слоем масла с пылью, как в федорином горе.
На маминой могиле не было даже оградки. Он не ходил туда. Никакого памятника, только государственная табличка с датами. Он и не заикался о ней, хотя всё в нашем доме напоминало, что мы оба живем внутри её квартиры.
Фотографии на стенах, ее кольца в вазочке на столе. Но я ничего этого не замечала. Я была такой же как он – бледный призрак. Не прошло и месяца, как я перебралась в его кровать.
Сейчас мне это кажется абсолютным абсурдом, но тогда… Ты не представляешь, как мне было одиноко.
Жить не хотелось.
Остаться на земле одной в этом мире…
Без роду без племени, никому не нужной. Я рыдала по ночам и только еженочный грубый секс с этим животным поддерживал мой гормональный уровень и следовательно настроение на плаву.
Я помню, как это случилось в первый раз. Я имею ввиду секс по любви.
Я помылась и легла спать. Он уже сразу после ужина плюхался в мамину кровать и дрых.
Я прошла к себе, чистенькая. На уроках надо было быть опрятной, чтобы нравиться мальчикам и, что еще более важно, преподавателям. Никто не любит бедных, неопрятных, лохматых.
Я попыталась уснуть, но не могла. Снова мысли о маме. Абсолютно леденящий космический страх будущего. Я вообще не понимала, что со мной будет и что в принципе могло бы стать моим будущим. Я просто жила по инерции.
Я лежала в слезах и в отчаянии в своей кровати. Не понимая, что значит дом, что значит мое место в мире. Просто, как мусор, слушала пролетающие по шоссе машины.
Перевернувшись в кровати раз сто, я встала и в одних свободных шортиках пошла к нему. Зайдя в его комнату, я подняла одеяло, оттуда пахнуло мужским жаром. Со скрипом легла к нему под бочок. Сергей понимающе без слов меня обнял.
Как огромный толстый боров, принимающий своего маленького розового поросёночка. Его руки сразу по-отечески легли на мою оголенную грудь.
Я прижалась к нему попой и тепло начало разливаться по моему телу.
Немытый, но такой горячий и уютный. Живой большой мужик. Старое одеяло воняло, кровать скрипела от каждого маленького движения, но я моментально стала проваливаться в сон, поглаживая его большие волосатые ноги своими маленькими ножками с розовым маникюром.
Со стороны это наверное было больше похоже на красавицу и чудовище. В этом своем состоянии, опустившийся, запущенный и спивающийся он олицетворял собой всё, от чего вас могут отучить на курсах пикапа: он не разговаривал со мной, он выглядел отвратительно, он нищал на глазах и был абсолютно социально депревирован.
Но для меня он был мужчиной. Старой удобной зубной щеткой. Раздроченной до непригодного состояния, но такой родной. И ты берешь и суёшь её в свой рот. Хотя увидела бы чужую в таком же состоянии – побоялась бы даже прикоснуться.
Я проваливалась в негу с ним. Ворочалась в его сонных объятиях. Терлась попой через шортики о его толстый живот.
Посреди этой же ночи. Я сквозь сон. Словно лунатик. Сделала то, что не только не планировала, но и никогда не могла от себя ожидать.
Я освободилась от его объятий. Села на кровати и спустила шорты. Киска уже вспотела. Я пошарила рукой по подушкой и нашла там мамину шелковую польскую ночнушку.
Я впервые в жизни надела её. Ощутила обжигающую прохладу ткани всем телом и легла обратно.
Сергей снова начал мять меня. Он уже глубоко спал и поэтому я впервые могла ощутить очень странные для меня чувства: он начал трогать меня как её: нежно поглаживая, прижимая к себе. Ушла та грубость, с которой он трахал мое молодое тело.
Под утро, когда он начал просыпаться, отчим полез целоваться, видимо забыв, что мы с ним не целуемся.
Он взобрался на меня и спустил штаны до колен. Это было жутко не кинематогрфично. Такой пошлый бытовой секс, когда он в трениках, а она в домашнем халате. Только вот наверно большинство сексов именно такие. Они не про кружевные чулки с поясом в дорогом отеле.
Большинство сексов у каждого из нас, кто читает эту книгу такие: не подготовленные, где-то недобрито, штаны недосняты, щетина колется, волосы падают на лицо…
Но я растаяла под ним. Он целовал меня в губы, и я отвечала. Наверное в первые я ощутила какой он, секс по любви.
Сергей лишь слегка задрал ночнушку до тазовых косточек и уже погрузил в меня свой утренний стояк.
Я застонала и приняла его в слипающуюся дырочку. Раздвинутыми ножками я стала обнимать его. Впервые я не лягалась. Обхватила его за место, где раньше была талия и стала пяточками нащупывать его волосатые бледные ягодицы.
Наше соитие словно воскрешала маму на мгновение. Я представляла себя ею, а он представлял себя с ней. И она словно еще жила в этом.
Сергей, не до конца проснувшись, принялся насаживать меня на свой член. Он абсолютно не старался для женщины. Это был стопроцентный мужской секс. Мелкие не амплитудные движения. Одна поза. Один длинный неизоретальный поцелуй, заканчивающийся тем, что он просто лежит на мне и наши рты соприкасаются и открыты. Глаза закрыты, так, словно он еще спит и мелкие движения тазом, как у кроликов.
Вместе с тем я тащилась и кайфовала. Шарила по его волосатой спине ладошками и наслаждалась весом его жирного запущенного тела.
Пятками я стала надавливать ему на ягодицы, чтобы он поглубже меня сношал.
Под сминающейся ночнушкой мои груди были расплющены о его грудь.
От секса он начал просыпаться.
В его глазах я видела шок, потому что он думал, что трахает мою маму, но, пробуждаясь, начал осознавать, что она мертва. Но вот же она – он насаживает женщину в такой же ночнушка, с очень похожими чертами лица на свой дымящийся булыжник. Она стонет и извивается.