– Это я, – сказал я. – А ты кто?
– Выходи во двор, узнаешь, – сказал он.
– Зачем? – спросил я.
– Поговорить надо, – сказал он.
– Кому надо? – спросил я.
– Есть разговор, – повторил он. – Понял?
– Не понял, – сказал я. – Какой еще разговор? Я вообще тебя не знаю.
– Выходи, не ссы! – сказал он.
– Тебе надо, ты и приходи, – сказал я.
– Куда? – удивился он.
– Ко мне, – сказал я. – Ты во дворе стоишь? Подъезд третий, этаж одиннадцатый, квартира сто пятнадцать. Из лифта направо. А я пока чайник поставлю.
– Ага, обоссался! – закричал он.
– Это ты обоссался, – сказал я. – Идешь, нет?
Он бросил трубку.
Больше он не звонил ни разу. И никто меня не подстерегал во дворе. Вопрос был снят.
Наверное, я нарушил правило. Наплевал на святость волшебных слов «поговорить надо». То есть мне бросили перчатку, а я сказал: «У вас упало… Да, да, я вас внимательно слушаю».
Может быть, может быть.
Но я и сейчас не понимаю, почему если очень серьезный разговор, то обязательно в пустом ночном дворе, на заброшенной фабрике или на шестьдесят седьмом километре глухого загородного шоссе?
Кино навязывает нам свои законы.
Свои, так сказать, представления о жизни.
Но в кино это интересно, а в жизни глупо и опасно.
САТИРИКОН
Это сейчас всё – ааа… А раньше было – ууу!
Это сейчас Интернет и кабельное телевидение. И особенно фильмы на дисках. Появляются на московских прилавках за неделю до голливудской премьеры.
А раньше новинки мирового кино в Москве можно было увидеть двумя способами.
На Московском фестивале – один раз в два года.
И еще на закрытых просмотрах.
То есть новые (относительно новые, то есть прошлогодние) иностранные фильмы показывали избранной публике в разных творческих клубах. Я не говорю, конечно, о цековской номенклатуре, это вообще отдельная песня.
В Доме кино с этим было лучше всего. Все-таки Союз кинематографистов, сами понимаете. Поэтому, кстати, пропуск в Дом кино был самой лакомой штучкой.
Итак, просмотр.
В 1969 году Федерико Феллини снял фильм «Сатирикон». По мотивам романа римского писателя Петрония, который бичевал распущенные нравы своих современников. Поэтому и картина у Феллини получилась фривольная.
Вот. Году примерно в 1971-м члены Союза кинематографистов получили пригласительные билеты на просмотр означенного фильма.
Пришли они, как принято, с женами. Гуляют по фойе, раскланиваются друг с другом. Обмениваются предвкушениями. Некоторые рассказывают, что им рассказывали про этот фильм те, кто его смотрел за границей. Предвкушения нарастают.
Наконец двери в зал открываются, и администратор говорит:
– Просим при входе предъявлять членские билеты СК СССР.
Гул возмущения. В чем дело? Как? Почему? Тут все члены Союза!
– Товарищи, просмотр только для членов СК СССР. Распоряжение руководства.
Наверное, руководство решило, что фривольный фильм Феллини – не для женских очей. Или у руководства были какие-то иные руководящие соображения. В общем, жен пускать было не велено. Точнее, широкую массу кинематографических жен, поскольку у отдельных членов СК СССР жены тоже были членами его же.
Не знаю, как они разбирались в этих случаях.
Или вот: могла ли женщина-член провести с собой не-члена? Например, актриса – своего мужа?
Смешно.
Но самое смешное впереди.
Члены СК СССР мужского пола развели руками и попросили своих жен посидеть в баре, попить замечательный кофе, которым в те годы славился московский Дом кино. А сами, раскрыв членские билеты, стали протискиваться в просмотровый зал. Смотреть фильм Феллини «Сатирикон».
Все, кроме одного.
Известный сценарист и писатель Юрий Нагибин взял свою жену Алису Григорьевну за руку и сказал:
– Пошли отсюда.
И они пришли к нам в гости и рассказали эту замечательную историю.
УМНИКИ И УМНИЦЫ
Во второй половине 1970-х Марлен Хуциев собирался снять большой фильм о Пушкине. Обо всей его жизни. Кинороман. Я читал сценарий: очень хорошо. Мощно, значительно и вместе с тем легко, изящно. По-настоящему, по-пушкински. Такой фильм мог бы стать вехой, символом, эпопеей, национальным достоянием.
Но фильм то запускали в производство, то останавливали. То переносили, то откладывали. То денег нет, то актера на главную роль никак не утвердят.
Кстати, насчет актера. Рассказывали: сам Хуциев хотел, чтоб это был какой-нибудь артист маленького периферийного театра. Безупречно фактурный. Разумеется, талантливый. И, что особенно важно, совершенно неизвестный. Чтобы зрители увидели его первый раз в жизни. И чтобы ахнули – Пушкин!
Такого актера найти очень трудно, но все-таки, наверное, можно.
Главная проблема была в другом.
Мне говорила Наташа Медюк, режиссер с Одесской студии:
– Хуциев на чем споткнулся? Для большого исторического фильма о Пушкине нужны актеры с умными лицами. А как же? Лицеисты для начала. Горчаков, например, а? Пущин, Кюхельбекер. Педагоги в лицее. Декабристы! Генералы 1812 года. А поэты? От Державина и Жуковского до Дельвига и Баратынского. И вообще друзья Пушкина. А враги? К примеру, Бенкендорф? Булгарин и Греч? Тоже ведь не дураки. Умные лица в фильме про Пушкина – это даже важнее, чем костюмы и декорации. В общем, надо было как минимум сто пятьдесят умных лиц. А где их взять?
Хотя сам Хуциев, как человек добрый, ссылался на финансовые затруднения родного Госкино.
РАЗВОРОТ
Когда моя дочь пошла в первый класс, то ехать до школы было на троллейбусе № 12 от остановки «Гостиница „Советская“» до остановки «Советская площадь» (обратите внимание на чарующее созвучие названий).
Сначала мы ее провожали до самой школы. Все-таки десять остановок, и там еще пешком по улице Станиславского (ныне Леонтьевский переулок).
Через месяц мы стали тренировать ее на самостоятельность.
Она выходила из дому, доходила до остановки, садилась в троллейбус, показывала проездной – всё сама. Но под наблюдением папы. То есть я шел сзади метрах в десяти – пятнадцати. На всякий случай. Садился в тот же троллейбус, но ехал в другом конце вагона.
Уговор был такой, что буду вести себя незаметно и выкажу свое присутствие только в случае крайней необходимости.
Вот.
Но однажды в троллейбусе, против обыкновения, оказалось довольно тесно. Дочь сидела на самом переднем сиденье, справа, около выхода.
На остановке «Белорусский вокзал» вошло много народу, и я счел за благо сесть рядом с ней. Тихо сел, глядя вперед. Она недовольно на меня покосилась, но смолчала.
И тут я увидел, что у нее расстегнулась пряжка на ранце.
Я прошептал:
– Ранец сползает.
Она гневно зашипела:
– Я сама! Я сама!
– Давай-ка помогу, – сказал я негромко. – А ведь свалится.
И стал ей застегивать ремешок на плече.
– Не трогай! – закричала она, вырываясь. – Отстань! Уйди!
Тут какая-то рядом стоящая тетка схватила меня за руку:
– Гражданин! Чего это вы к девочке пристаете? Да вы что, в самом деле! Да как вы смеете?! – И, обратившись к дочери, спросила: – Девочка, ты знаешь этого дядю?
– Знаю, – пробурчала дочь. – Это мой папа.
– Девочка! – сказала тетка тем же тоном. – Как ты смеешь так с отцом разговаривать?!
ТЯЖЕЛАЯ КАВАЛЕРИЯ
Конечно, в школе меня немножко дразнили за фамилию.
Например, когда читали «Бородино» Лермонтова: уланы с пестрыми значками, драгуны с конскими хвостами, – все смеялись и на меня смотрели.
Потом еще звали меня Гусарским и даже Лейб-Гренадерским.
Но это уже позже было, классе в седьмом. А вот что было в четвертом классе. Пионеры, как известно, были трех ступеней. Первой, второй и третьей. Значки такие были – пламя, звезда, а между ножек у звезды римская цифра. Пионер первой ступени – новичок, а третьей – уже готов вступить в комсомол Чтобы перейти на следующую ступень, надо что-то знать и уметь. Например, разводить костер и скворечник вешать. А также помогать родителям по дому. Подметать пол и мыть посуду. Ну и знать про пионеров-героев.
Но такие значки продавались в любом киоске. Покупай и носи.
И вот, чтобы пресечь самозванство, изобретена была Личная книжка пионера. Как студенческая зачетка, но красного цвета. С фотографией, с именем-фамилией. Надо было ее постепенно заполнять. Почистил снег перед школой – тебе записали общественно-полезный труд.
Конечно, всю эту ерунду через полгода отменили, но я не о том.
Итак, нас собрали в зале на торжественное вручение Личных книжек.
Вручал их нам представитель шефов. Ударник-печатник из комбината «Известия».
– Денис! – выкликает он.
Но без фамилии. Всех по фамилии, а меня – так.
Ну и что, ну и подумаешь. Все равно я один Денис на всю школу.
Подхожу. Он сличает меня с фотографией, дает мне книжку, жмет руку и говорит:
– Какая у тебя фамилия грозная! Ух!
– Спасибо! – говорю гордо.
Приходим в класс. Сажусь за парту, раскрываю свою Личную книжку пионера. Там написано:
Денис Драконский.
Я чуть не заплакал. Я тогда не знал, что слово драгун означает дракон И не понял, что все это на самом деле очень смешно. На следующей перемене побежал в пионерскую комнату к вожатой Вале. Сдал эту чертову книжку и через два дня получил новую, с правильной фамилией.
А теперь жалею. Надо было ту сохранить.
ИМЯ И ОТЧЕСТВО
Незабвенная Валентина Иосифовна Мирошенкова, моя преподавательница греческого языка, рассказывала.
Самый конец сороковых. По всей стране идет борьба с космополитизмом…
Она тогда была студенткой.
Один раз она зашла по какому-то делу в партком факультета. Парторг пригласил ее сесть и задушевно сказал:
– Имя у вас прекрасное – Валентина. И фамилия хорошая, нормальная, русско-украинская. А вот отчество странное. Откуда у простой русской девушки такое какое-то не наше отчество – Иосифовна?