― Не переспишь со мной снова. Не забудь слово снова. Теперь я часть твоей истории, Всезнайка.
― Почему ты продолжаешь так меня называть? Если кто-то в моей семье и всезнайка, то это моя сестра Ингрид. Она всегда превосходила меня во всем. ― Зэй фыркает, и на долю секунды его лицо темнеет.
― Не видно, что она превосходит тебя сейчас, когда оставила свою двадцатидвухлетнюю сестру присматривать за своими детьми. Вот же сука.
Опекающая часть меня хочет сказать Зэю, чтобы он не смел говорить так о моей сестре, но другая часть меня счастлива хоть раз иметь кого-то на своей стороне. Знаю, мои родители разочарованы в Ингрид, но не чувствую, что это их достаточно заботит. То, что она сделала — уехав таким образом, потеряв свой дом, начав принимать наркотики — практически невозможно простить, но все же мои родители говорят о ней так, словно она в длительном отпуске.
― К черту ее, ― говорю я, и Зэй поднимает брови.
Слизываю мороженое одним длинным движением и закрываю глаза, наслаждаясь сладким вкусом с горькими нотами кофе, остающимися на языке. На заднем фоне играет мягкий джаз. Это не то, что я слушаю обычно, но музыка приятная и расслабляющая. Мне бы не помешало немного расслабиться прямо сейчас. Я только два дня на своей новой работе, а мне уже интересно, как я собираюсь со всем этим справляться. Как собираюсь справиться с этим без Зэя. Потому что прошел всего лишь один день, и не представляю, как совместить все: присмотр за детьми, уборку в доме и заботу о собаке. На секунду я желаю, чтобы он, действительно, был няней, чтобы я могла нанять его на постоянной основе.
― Не могу поверить, что ты ― боди-пирсер. Ты и правда зарабатываешь этим?
― На Стрипе? Ты издеваешься надо мной? Там постоянный поток новых клиентов, которые хотят отдохнуть от азартных игр. ― Зэй принимается эротично лизать свой щербет, проводя языком по краю рожка, заставляя мое сердце трепетать. Ненавижу то, как сильно желаю, чтобы под его горячим языком была я.
― Но я, вроде как, плохо умею распоряжаться своими деньгами. У меня все та же отстойная тачка, в которую я упаковал все свои манатки, когда переехал в Вегас. Никаких сбережений или пенсионных накоплений. Хотя у меня отличная квартира.
Делаю паузу и кладу свой рожок в небольшую металлическую подставку на столе, специально разработанную для этих целей. Расстегиваю рубашку. Зэйден наблюдает за мной, его зрачки явно расширяются на фоне радужки цвета морской глади. Отбрасываю рубашку на спинку стула, оставшись в одной узкой белой майке. Веду себя, словно не замечаю, как он оценивает меня, скользя взглядом по бледному изгибу моей груди, дразнящему кружеву моего лифчика, виднеющегося в вырезе.
― Ты прилетел сюда по просьбе твоего брата, так ты сказал? Или это тоже была ложь?
Пытаюсь улыбнуться, говоря это, хотя все еще очень зла. Я, определенно, ненавижу, когда мне врут, даже если просто в шутку. Парень, с которым я встречалась три года, был конченным лжецом, прикрывающийся ширмой превосходства и религией. Никогда больше не буду встречаться с парнем, как он.
― Нет. Не сойти мне с этого места, если я вру, детка. ― Я кривлю губы и осторожно облизываю мороженое. ― Но я не прилетел. Мой придурок брат заставил меня приехать. Ни у кого из нас не было денег на самолет. Я просрал все свои деньги на коллекционные издания компьютерных игр и провел сумасшедшие три дня с одной чикой по имени Китти. Мы пили и обжирались до смерти. А, да, и трахались. Очень, очень много трахались.
― Я не хочу слушать о том, как ты спишь с другими девушками, но спасибо за информацию.
Зэйден смеется надо мной, и его мороженое расползается радужным шлейфом по столу, вываливаясь из рожка.
― Упс, ― говорит он, а я морщу нос, когда он собирает его в руку и запихивает обратно в рожок. ― Правило трех секунд.
— Это отвратительно, ― говорю я, но ничего не могу с собой поделать, смеюсь, потому что этот парень похож на карикатуру человека. Он такой… странный. И типа крутой. Похож на этакий стереотип плохого парня, но в то же время… милый? Мне всегда было интересно, как все эти тупоголовые качки из книг и кино трахаются. Кто захочет переспать с каким-то куском дерьма, вроде той рок-звезды, которой сейчас все одержимы. Как же его зовут? Точно, Тернер Кэмпбелл, из группы Indecency. Никто в здравом уме не будет встречаться с таким, как он. Но теперь я понимаю. Как сказал Зэй, на мед слетается больше пчел. Все смотрят на него, он дружелюбный и открытый. Полагаю, его невозможно обыграть.
— Это отвратительно, если ты задумываешься об этом, ― говорит он, пока кружит языком по щербету и улыбается мне. Он много улыбается. Мне это нравится. Я могла бы получить от него еще больше улыбок. Пока он не улетит обратно в Вегас в конце следующей недели. Не позволяй ему и дальше очаровывать тебя, пытаясь залезть к тебе в трусики, помни об этом.
Верно.
Лас-Вегас.
― Если ты настоящий, и ты, на самом деле, помогаешь мне, потому что у тебя ― как ты это назвал? Комплекс рыцаря в сияющих доспехах? Если это так, тогда… спасибо. ― Заставляю себя сесть прямо и сделать глубокий вдох. ― Серьезно, я бы не справилась без тебя.
― Нет проблем, Всезнайка. Не стоит благодарности. Запомни, ты ничем никому не обязана, хорошо?
― Конечно.
Облизываю свое мороженое и слушаю джаз, бурлящий вокруг меня. Хочу остаться здесь навечно. Последнее, что мне сейчас хочется, это вечером отправиться в «Топ Хэт», танцевать стриптиз. В долгосрочной перспективе это убьет меня. Но я не позволю этому случиться. Буду сильной, потому что должна.
— Значит, ты будешь здесь еще какое-то время? Я просто интересуюсь, могу ли рассчитывать на тебя, пока ищу, кто бы мог присмотреть за девочками.
― Конечно же. Можешь рассчитывать на меня еще восемь дней, Брук Оверлэнд.
Восемь дней.
Не думаю, что этого достаточно, чтобы потерять свое сердце.
Но по правде, и шести дней до хрена.
Глава 17
Зэйден Рот
Ну, все, детка, ты попала.
Чувствую облегчение, зная, что Брук теперь известно, что, на самом деле, я никакой не нянька. Но с другой стороны, шансы на то, что теперь она расслабится и снова ляжет со мной в постель, значительно уменьшаются. Ну что ж. Я вытаскиваю какую-то жевательную резинку из короткой шерсти на шее этой ужасной серо-белой шавки и бросаю взгляд на Кинзи, восседающей верхом на пушистой розовой крышке унитаза.
― Засранка, у тебя крупные неприятности.
― Ты отправишься в А-место за то, что лижешь интимные места других взрослых в душе. Бог этого не одобряет. Шиела сказала мне об этом.
― Хм, что? Что за странности ты говоришь. ― Я встаю и комкаю жвачку между пальцев. Блядь, этого мне только не хватало. ― Где ты о таком слышала?
― Я видела, как мама и папа делали это в душе, пока думали, что я сплю. Ну, я взломала замок…
Стараюсь не беспокоиться об этом, но дерьмо. Я напуган до чертиков.
― Хорошо, прекрати взламывать замок в ванной, пока взрослые сами не попросят тебя достать оттуда близнецов. Кинзи, люди заслуживают уединения в ванной. ― Она с силой бьет по стене, а я хватаю свой телефон, крепко сжимая его той рукой, которая не испачкана жвачкой, и держу его, словно оружие. ― Я перезапущу таймер наказания. Каждый раз, когда ты будешь пинаться, плеваться или кричать, я буду перезапускать таймер. Сладенькая, сколько минут ты хочешь провести здесь? Хочешь побить мировой рекорд?
Кинзи отворачивается от меня, а я иду на кухню, чтобы отчистить остатки жвачки с ладони. Блин, она прямо-таки въелась в кожу. Приходится ее отдирать. Я заметил — все, что выплевывают дети, намертво приклеивается ко всему, на что попадает. Даже малышка обладает такой способностью. Как, блядь, такое возможно ― выше моего понимания.
Хватаю кухонное полотенце и возвращаюсь обратно на кухню, оставляя четырех детей, сидящими перед телевизором. Глаза приклеены к мерцающему экрану, который словно посыпан пыльцой феи. Усадить их всех перед ним и позволить проклятому телику побыть нянькой за меня, определенно, легче. Но чувствую, что это как-то неправильно. Возможно, я должен, ну не знаю, попытаться развлечь их что ли?
― Окей, Гугл, ― говорю я, поднося телефон к губам. ― Как испечь печенье?
― Печенье! ― радуется Белла, отворачивая голову от телевизора.
Она слазит самостоятельно с дивана и бежит, чтобы встать передо мной. Ее длинные темные волосы и бледно-карие глаза делают ее похожей на Брук. Только это мини-версия. Глядя на нее, я немного задумываюсь о том, каково это ― иметь детей с кем-то, сотворить свою собственную уменьшенную копию. Или, возможно, я фантазирую именно о том, чтобы наделать мини-копии Брук. О, да. Я не забыл ощущение ее тела подо мной, как она извивалась и постанывала, все тихие звуки, издаваемые ею, неистовые вздохи, словно взмахи птичьих крыльев.
Хм-м.
Думаю, мне не все равно, переспит она со мной снова или нет. Потому что я, действительно, хочу трахнуть ее. Мне просто необходимо, чтобы это произошло.
― Я скоро ухожу, ― говорит Брук, появляясь на верхней ступеньке лестницы в длинном черном тренчкоте (Примеч. пер.: тренчкот, также тренч — модель дождевого плаща с неизменными атрибутами: двубортный, с погонами и отложным воротником, манжетами, кокеткой, поясом и разрезом сзади), как в старых вестернах. Я улыбаюсь на полное отсутствие стиля, а затем начинаю по-настоящему интересоваться, что там под ним. ― Тебе нужно что-нибудь до того, как я уйду? ― спрашивает она, ее глаза бледные, как лесной орех. Господи, достаточно уже о еде. Я улыбаюсь. Думаю, что скучаю по большим толстым черным хипстерским очкам.
― Мы готовим печенье! ― весело говорит Белла, подталкивая сладкую парочку ― близнецов ― ко мне. Майк и Айк прыгают, кричат и виснут на моей ноге.
У Брук поднимается бровь. Боже, мне так сильно хочется проколоть ее