— … и параллельно конвенции в другом зале проходила встреча читателей с автором любовных романов.
— Ты трахнул любительницу романов? — спрашивает она с не понимающим выражением лица. — В отеле. Я все еще не вижу ничего особенного в этом.
— Это потому, что ты не позволяешь мне закончить историю. Я не трахался с читательницей. Я трахнул автора. Прямо в задней части комнаты, позади баннеров с полуголыми парнями во время раздачи автографов. Вокруг была куча народу. Большинство присутствующих подумали, что я модель с обложки книги.
— Ты очень необычная личность, знаешь об этом? — спрашивает она. При этом она звучит, словно наполовину смеется, наполовину… ревнует? Брук ревнует? Не знаю даже, хочется мне, чтобы она ревновала или нет. — Знаешь, мы забыли сказать моей тете, что у тебя есть жуткий лысый кот в блестящем розовом свитере.
— Эй, этот свитер не розовый. Он — бледно-красный.
— Который, по определению, является розовым, — парирует Брук, когда песня сменяется другой крышесносящей. — Возможно, у нее есть аневризма, и тетя умрет от ее разрыва, когда увидит его.
— Ой, да ладно. Хьюб не выглядит настолько страшным, — бросаю взгляд на нее, когда мы останавливаемся на красный свет. Теперь, когда я думаю об этом, понимаю, что кот, как ни странно, позволяет Брук себя погладить, и это является хорошим знаком. Например, Хьюбу не понравилась Китти. Какая, хм-м, ирония, учитывая ее имя.
— Он симпатичный в своем собственном мерзком и странном смысле, — соглашается Брук, пока мы пролетаем пригород. Весь город — сплошные жилые кварталы. В нем даже нет городского центра, так сказать. Мы едем в Старый Город, находящийся на берегу залива: всего несколько кварталов местных магазинчиков, да фонтан с голубями. Ничего такого захватывающего, хотя атмосфера довольно привлекательная. Очень вычурно и эклектично. — От какой бывшей он тебе достался? Той, бездомной?
— Не-а. Хьюб — от клептоманки.
— Клептоманки, да? У вас очень красочное прошлое, мистер Рот.
— Вообще-то, няня Рот, помнишь? — спрашиваю я, чуть понижая голос.
Брук игнорирует меня. Прибавляет громкости и изображает игру на гитаре. Я постукиваю пальцами в такт музыке. Со стороны это выглядит очень органично. Мне нравятся девушки, которые могут раскрепоститься и получать удовольствие, даже несмотря на количество проблем, происходящих в их жизни.
Когда мы попадаем в гул Старого Города, я замечаю свободное местечко около пивоварни и останавливаюсь там. Затем обхожу машину, чтобы помочь Брук вылезти из машины. Беру ее за руку и переплетаю наши пальцы, пока мы, не спеша, идем по кирпичной мостовой на звуки живого джаза. Шум толпы заглушает звук. Мы направляемся на главную улицу и оказываемся в непринужденной толпе местных жителей и художников, повсюду киоски с открытками, гравюрами и картинами. Между старомодными уличными фонарями натянуты гирлянды, создающие сказочное освещение.
— Ого! Совершенно другая энергетика по сравнению с Вегасом, — говорю я, останавливаясь и наблюдая за людским потоком.
Здесь нет блеска и гламура, просто скромная уличная ярмарка. Люди, участвующие в ней, украсили ее фонариками. Они торгуют товарами ручной работы, а местные магазинчики, которые обычно закрываются с наступлением сумерек, демонстрируют свои товары, и их двери гостеприимно распахнуты. В воздухе витает запах травки, с залива дует приятный бриз. Это просто по-тря-сающе!
— Тоскуешь по дому? — спрашивает Брук.
Большая джаз-группа тихо и проникновенно исполняет сладкую песню перед зрителями. Я смотрю на девушку рядом со мной, на ее облегающий с оборками розовый топ, и мне виден кусочек черного кружева ее лифчика. Ее незагорелые ноги имеют красивую форму и очень сексуально смотрятся в сапогах, в которые обулась Брук.
— Черт, нет.
Я тащу ее сквозь толпу, маневрируя среди людей, пока мы не добираемся до пивного бара, расположенного перед сценой. Заказываю нам по две пинты местного пива и веду Брук к одному из высоких столиков в центре. Люди пьют и танцуют, качаются под музыку. Воздух наполнен смехом. Мы с Брук чокаемся кружками и разделываемся с отвратительным на вкус местным пойлом. Но, черт, я наслаждаюсь вечером, и мы только приехали. А теперь я представляю, какой финал ждет нас с Брук позже…
— Хочешь потанцевать? — предлагает она, удивив меня, когда допивает свое пиво и протягивает мне руку.
Я поднимаю бровь и принимаю ее руку, позволяя ей отвести меня в «бой». Она располагает мои руки там, где ей хочется — на своих бедрах, а сама обнимает меня за шею. Теплое прикосновение ее тела к моему так опьяняет. И мне нравится-нравится-нравится тот факт, что я выбрался с ней на публику. И теперь вся эта публика видит, как мы танцуем вместе. Мне хочется заявить на нее свои права перед всеми.
Хм. Что? Господи боже, Зэйден.
Я ставлю огромный красный знак «СТОП» на всю эту хренотень и фокусируюсь на движении груди Брук возле своей. Ее руки, как клеймо с обеих сторон, выжигают отпечатки на коже моей шеи, пока мы кружимся и отплясываем, как неумехи, делая все возможное, чтобы попадать в такт музыке.
Она улыбается мне все время, а ее длинные волосы повторяют каждое наше движение. Губы Брук накрашены игривым персиково-розовым цветом, из-за которого она выглядит на несколько лет моложе, хотя ей это совершенно не нужно. Но, боже мой. Эти губы полные, манящие, и они так греховно изгибаются. У нее длинные темные ресницы, а в глазах, которые они обрамляют, светится ум. Она, типа, гораздо умнее меня, и это даже не смешно.
Когда песня заканчивается, Брук отстраняется, смеется и исполняет дурацкую джигу, которую я могу записать на счет выпитого алкоголя.
— А ты легка на подъем? — интересуюсь я, упираясь локтями в поверхность высокого столика и наблюдаю, как она допивает остатки моего пива.
— На самом деле нет, — говорит она мне, пока со стуком ставит пустую кружку на стол. — Просто я ощущаю, словно это последняя ночь, когда я смогла выбраться куда-то, и новый выход случится очень нескоро. С новой работой, занятиями и девочками станет только сложнее, особенно, когда ты уедешь, — она замолкает и переводит свой взгляд на меня, немного покраснев, прежде чем отвернуться. — Ну, знаешь, потому что мне придется опять искать няню, — снова пауза, прежде чем она возвращает взгляд на меня и улыбается. — И нового любовника. — Брук тянется над столиком прямо ко мне, и я позволяю ей прижаться ртом к моему уху. — Потому что… думаю, что я начинаю чувствовать зависимость от секса.
— Притормози-ка, детка. Только послушай себя, ты грязная шлюшка, — подмигиваю ей, и она смеется, хватая меня за руку, и тянет обратно на улицу.
Мы прогуливаемся по главной улице, заглядываем в киоски и растворяемся в переполненных магазинах, наполненных черно-белыми фотографиями, статуэтками драконов, стеклянными кальянами и всевозможными предметами искусства, вдохновленными океаном.
Брук покупает себе глупую шерстяную шапочку, украшенную розовыми цветами, несколько цветных вертушек на палочках для детей у местного художника, запихнув их в вязанную коричнево-оранжевую сумку, которую только что купила у другого продавца.
— Я знаю, что не должна тратить деньги, — говорит она, но я отмахиваюсь от ее извинений, прежде чем они звучат.
— Хватит. Остановись. Послушай, тебе всего двадцать два, Брук. Расслабься, повеселись и не надо оправдываться, — смотрю на нее в этой странной шапочке и думаю, что она выглядит так чертовски мило, что я сую пятьдесят баксов ей в сумочку, пока она не видит. Я, вроде как, должен ей, потому что упиваюсь ее чудаковатым видом, словно это какой-то лимонад, детки. Сладкий и кислый одновременно.
Я покупаю нам с Брук по буритто в одной из продуктовых тележек, и мы идем дальше по набережной. Тихий шепот воды на берегу смешивается с музыкой и болтовней. Для небольшой городской тусовки — это, определенно, успех.
— Каково это, жить в Лас-Вегасе? Я могу представить, каково это — приехать туда ненадолго, но жить там? Разве там не сумасшествие все время?
Я смеюсь и жую свое буритто, чуть разворачиваясь на звук саксофона, пока Брук хихикает и сминает обеими руками фольгу, в которую завернута еда.
— Это обычно крики и гудки автомобилей, понимаешь? Наш салон расположен прямо… — я разрезаю ладонью воздух, — на Стрипе. Поэтому там уйма туристов, шатающихся туда-сюда часами. Мы открыты двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Ночью происходит до фига странного.
— Ты прокалываешь… все части тела? — спрашивает Брук, вскользь поглядывая на меня, пока мы проходим мимо луж света от уличных фонарей, и пар, собирающихся на скамейках и обжимающихся, как подростки. — Я имею в виду что-то вроде… — она машет одной рукой в сторону своей промежности, — …вагины.
Я снова смеюсь и трясу головой, стуча своим высоким красно-черным конверсом по бордюру, потом запрыгиваю на скамейку и бросаю взгляд на залив. Факт, который я забыл об этом месте, — изумительный вид на воду. В Вегасе, конечно, тоже есть вода: в виде фонтанов, искусственных водопадов и долбанных искусственных озер. Но это все такое показушное. Посреди проклятой пустыни… в общем, всей этой хрени там не место. Виды города никогда до этого не напрягали меня, но, если быть честным, прямо сейчас они меня, вроде как, раздражают.
— Ага. Конечно, я прокалываю киски. А также члены. И много-много сосков. Я имею в виду, до хера гребаных сосков. Еще пупки, губы, носы, брови, уши, короче абсолютно все. — Смотрю на Брук и улыбаюсь. — Фактически, еще, когда впервые тебя встретил, я обратил внимание на твои брови, — указываю на свое собственное лицо и сую пальцы в задние карманы. — У тебя изумительные брови, ты знаешь об этом?
Брук подносит руку к своему лицу и гладит одну из них.
— Нет, я никогда об этом не задумывалась. Почему?
— Потому что я хочу проколоть ее.
Щеки Брук вспыхивают, и она отводит взгляд на темную гладь воды. Сейчас на воде качается несколько лодок, огни мерцают в ночном темно-синем небе.