Если взвесить все блага, которые перепадают «фостерным» семьям за их заботу о детях, лишенных родителей, и за те хлопоты, с которыми связан уход за грудным ребенком, можно смело предположить, что Рендолы имели в своих действиях истинное желание помогать несчастным младенцам обрести новый дом и вообще выжить в этом суровом, несправедливом мире.
Эрику суждено было остаться в семье Рендолов. Полтора года его не могли пристроить в приёмную семью, за это время Брайан и Мария по-настоящему привязались к нему. Они полюбили Эрика, как собственное дитя.
Однажды утром Мария с ужасом поняла, что если сегодня ей позвонят и сообщат, что найдена подходящая кандидатура для усыновления Эрика, она вряд ли найдет в себе силы отдать мальчика. Оказалось, муж уже давно разделял ее страхи.
Они усыновили его.
Эрик Рендол. Приемный сын торговца и психолога.
У Джастина, так звали родного ребенка Марии и Брайана, появился брат. Одногодок.
Саймон, Саймон-простофиля
Вышел на рыбалку:
В бочку удочку закинул,
Вытащил мочалку.
Джастин узнал, что Эрик – приемный, еще в дошкольном возрасте. В маленьком городке сплетни рождаются и разносятся по всем без исключения домам с чудовищной быстротой.
Прекрасно осознавая, что рано или поздно братья узнают правду, Рендолы решили не скрывать ее, полагая такое решение вполне разумным, если цель – здоровая психика детей.
Шестилетний Эрик принял эту новость совершенно спокойно. В силу его возраста и тех слов, какими пытались сказать ему правду Мария и Брайан, Эрик даже не смог уловить существенной разницы между ним и Джастином. Ну и что такого, что Джастина принес аист прямиком к крыльцу их дома, а аист Эрика заблудился, не смог отыскать нужного адреса и оставил его неподалеку? Мама и папа нашли брата рано утром, а его – лишь спустя несколько дней. Разве это что-то меняет? В конце концов, обоих принес аист, оба оказались здесь, в этом – их – доме. Эрик пропустил через себя эту историю, но ничего, что могло бы пошатнуть его детское мироощущение, не услышал.
А вот Джастин…
Правда засела в нем занозой. Она долго гноилась в его душе. И, став старше, когда в аистов стало сложно верить, когда ежесекундно взрослеющий мир в лице сверстников, любознательных и любопытных, впитывал в себя и делился с ним новой информацией, когда он перешагнул рубикон между ребенком и подростком, правда-заноза к этому времени успела окончательно отравить его.
Эрик – подкидыш. У них разная кровь. Чужой, чужой, чужой. Это слово маленьким молоточком стучало в голове Джастина все время. Когда они всей семьей сидели за ужином и обсуждали поездку на пикник в ближайший уикэнд; когда мама (его, Джастина, мама!) целовала их обоих, провожая в школу; когда распаковывали рождественские подарки; когда играли на заднем дворе дома; когда они засыпали в одной общей комнате; когда просыпались.
Джастин ревновал, хотя веских причин для этого не было: родители не выделяли из братьев любимчика, они одинаково строго наказывали их за провинности и одинаково же хвалили за хорошие поступки. Дети часто ревнуют друг друга к родителям. Но у Джастина эта ревность множилась на десять, ибо соревноваться за любовь мамы и папы ему приходилось с чужим ребенком, не нужным настоящим родителям, которого почему-то мама и папа называют «сыном», называют «своим», «родным солнышком». Родным!
На сосну взобрался Саймон
Собирать коврижки,
Но достались простофиле
Ссадины да шишки.
И вот им по восемь лет. Джастин подмечает то, чего не видел раньше. Колени сильнее сбиты у Эрика. Всегда. Их дольше и тщательнее промывают и обрабатывают антисептиком. Двойка по математике, которую Джастин получил в прошлый четверг, страшнее, чем двойка по математике, схваченная Эриком вчера. Какой бы спор ни случился у него с Эриком, заканчивается он одним и тем же: «Джастин, прекрати немедленно, хватит вам спорить, вы же братья». Он боролся за родительскую любовь не просто с посторонним, совершенно чужим ребенком, он боролся с чужим ребенком, который родителям дороже его. И роднее!
Эрик же, наоборот, очень любил Джастина и никак не мог понять, почему они поругались из-за какой-то совершенно несправедливой, на его взгляд, ерунды. Например, однажды, когда мама отправила их в магазин купить йогурт и тостовый хлеб, Джастин, ни с того ни с сего, сказал Эрику, чтобы тот отдал деньги ему, потому что он вовсе не уверен, что Эрик сумеет правильно посчитать их на кассе. «Почему?» – спросил удивленный Эрик. «Потому, – ответил брат, – что тупость передается по наследству, а кто его настоящие мама и папа, неизвестно, вполне возможно, что круглые дураки, и вообще, скорее всего, так и есть, потому что только круглые дураки выкидывают своих детей». А подумав, добавил, что, может быть, он и ошибается, может быть, как раз таки все наоборот, родители его – люди умные, ведь только умные люди обязательно избавятся от такого придурка, как Эрик.
«Ты совсем, что ли?!» – заплакав, закричал Эрик и бросился на брата с кулаками.
Вернувшись домой, грязные и с синяками, они полвечера простояли в углу. И полвечера Эрик не мог унять дрожь, нижняя губа его предательски подрагивала, а в горле першило от слез. А Джастин, глядя в стену перед собой, довольно улыбался.
Джастин открыл для себя новое удовольствие – дразнить брата его происхождением. От примитивных выпадов, глупых и беспочвенных, он перешел к более изощренным действиям. Эрик мог привыкнуть, мог закалиться, мог научиться парировать. Последнее было бы совсем не сложно, продолжай Джастин свои глупые нападки, высосанные из пальца. Они уже были не сопливые дошкольники. Для того чтобы ранить как следует, мало было просто так, без оснований, на ровном месте ляпнуть какую-нибудь ерунду, вроде той, что Джастин выпалил по дороге в магазин за йогуртом. Теперь он мог по целым неделям не ссориться с Эриком, мог угощать его своим мороженым, играть с ним, весело смеясь, на заднем дворе дома, мог даже заступиться за него перед родителями. «Мама, Эрик ни при чем! Это я предложил поиграть в бейсбол!»
А потом бил. Внезапно. С наивным лицом. С доброжелательным лицом. С лицом любящего брата.
«Спасибо, Джастин». – «Да ладно, не стоит, ты чего, они же не нарочно так себя ведут, ты на маму не обижайся. Конечно, она всегда будет выгораживать меня, тут уж ничего не поделаешь».
Да, они не были сопливыми первоклашками. Но они все еще оставались детьми. И ничего обиднее Джастин пока придумать не мог. А Эрик не мог распознать в его словах подлость и коварство.
Саймон, Саймон-простофиля
Вышел на прогулку…
Ненависть к брату накрывала Джастина волнами. Порой он не испытывал к Эрику ничего, кроме искренней братской любви. Например, в одно рождественское утро, когда к ним в гости приехал папин приятель мистер Салливан и подарил им набор-конструктор, Джастин и Эрик весело провели за его сборкой весь оставшийся день. Глаза их горели, они громко смеялись, подобрав нужную деталь к башне-крану.
Еще Джастину нравилось смотреть, как Эрик умело собирает причудливые электроприборы из разного мусора, выброшенного на свалку. Он мог сделать батарейку из обыкновенного яблока, пары проводов и какой-то металлической пластины. И уж совсем не думал ничего дурного о брате, не мучила его ни ревность, ни злоба, когда Эрик сумел за пару часов снять блокировку некоторых интернет-сайтов на планшете, который подарили им на двоих по случаю перехода в третий класс.
А потом внезапно Джастин начинал ненавидеть брата. И ненавидел он его ровно за те же качества, за какие еще вчера любил. За его таланты, которыми он сам не обладал даже в десятой части. Ах, если бы Эрик был безруким инвалидом или пускал пузыри себе на подбородок, как это делает старый мистер Ричардсон, живущий по соседству. Но Эрик не пускал слюни себе на подбородок. И руки у него были на месте. И этими руками он мог создавать немыслимые вещи. От него отказались! Это его вышвырнули на помойку! А ущербным и неполноценным чувствует себя он, Джастин! Это обидно. До зубной боли обидно.
На сосну взобрался Саймон
Собирать коврижки,
Но достались простофиле
Ссадины да шишки.
– Где ты его взял? – спросил Джастин, с восхищением глядя на красный газовый баллон.
Эрик улыбнулся:
– Я его нашел. Правда-правда. Помнишь пустырь, если свернуть не направо, к нашему дому от старой ярмарки, а налево?
– Конечно.
– Так вот, там я его и нашел. Там их еще много валяется, но все они пустые, я проверил. А этот, – Эрик пнул носком кроссовка баллон, – этот полный. Ну, почти полный. Видимо, его выбросили по ошибке, вместе с другими.
– Я никогда не видел выброшенных газовых баллонов, – признался Джастин.
– Я тоже. Представляешь, как я удивился! Я думаю, это от бродячей ярмарки осталось. Помнишь, весной была?
Джастин кивнул, не сводя восхищенных глаз с баллона.
– Помоги, – сказал Эрик, укладывая баллон на широкий скейт, – я буду катить, а ты придерживай, чтобы не свалился.
Джастин взволнованно спросил:
– А он не рванет?
– Нет. Не бойся, – ответил Эрик, улыбнувшись, но затем нахмурился и осмотрел баллон со всех сторон.
– Ржавчины нет, солнце слабое. Нет, не должен.
– Ладно.
Они с трудом положили баллон на скейт.
– Понимаешь, – говорил Эрик, поудобней берясь за веревку, примотанную к передней подвеске скейтборда, – там внутри пропан-бутановая смесь. Ну, скорее всего. Так вот, эта смесь просто так не взрывается. Для этого нужно нагреть баллон. Очень сильно нагреть. Или еще может быть утечка газа через коррозию в металле. Но, во-первых, баллон целехонький, а во-вторых, вряд ли случится взрыв из-за ржавчины.
Эрик рассказывал и тянул скейтборд за веревку, а Джастин с интересом слушал его и с опаской придерживал газовый баллон, чтобы тот, не дай бог, не свалился.