«Ты – один из самых популярных авторов как минимум в нашей стране. Ты… Давай так: миллион – есть?» – «Ха, есть. Но нужно сказать, что заработал я его не только с книг. Писатель в нынешнее время питается еще и подножным кормом. Я пишу сценарии…» – «К фильмам?» – «Не только. Вот сейчас, например, я заканчиваю сценарий для игры. Есть такие простенькие с технической точки зрения игры, они называются интерактивные новеллы…»
Сзади меня, за одним из столиков, – группа молодых людей. Подростки. Два парня и две девушки. Я их всех знаю. Они живут в домах по соседству со мной. Короткие, с трудом сдерживаемые смешки долетают до меня. Подростки перешептываются. Я слышу их весёлое бормотание.
– Здравствуйте, мистер Блисдейл, – обращается один из них ко мне.
Кто-то из компании цыкает на него, а потом – хохот на все кафе.
«А как ты сам оцениваешь экранизацию? Вот если честно, по-моему – муть. Я, когда его смотрел, думал: «Блин! Они умудрились засрать даже те моменты из романа, которые, казалось, невозможно было испортить…» – «Слушай, я тебе честно скажу, это был последний раз, когда я согласился отдать роман под фильм, не участвуя в нем как сценарист. Но в целом я думал, будет хуже…»
Уже у дома я вспоминаю, что нужно было купить молоко и зеленый чай. И на всякий случай еще пачку сигарет: ночь длинная, работы много. Проклятый эпилог никак не хочет собрать всю книгу воедино.
«Твои, скажем так, собратья по перу, не буду называть имен, говорят про тебя, цитирую: «Блисдейл, прости господи, – явление временное и очень быстро забывающееся. Впрочем, не удивлюсь, если следующий его роман также сумеет занять высокие позиции в литературных чартах. Среднестатистический читатель сегодня – это человек с плохим литературным вкусом, потребитель фастфуда. И Блисдейл, надо отдать ему должное, прекрасный повар, умеющий делать гамбургеры. Согласен ты сам с такой оценкой своего творчества?» – «Видишь ли, мне, в отличие от автора этих строк, достает ума не делить литературу на высокую и низкую. И уж тем более я никогда не стал бы оскорблять тех, кто обеспечивает тебя хлебом, – читателя. Литература, как и еда, если уж мы сравниваем их между собой, бывает качественной и некачественной. Гамбургеры – гениальная кулинарная находка, завоевавшая любовь во всем мире. Дешевые, чертовски вкусные, доступные, они выручают миллионы людей, экономя их время и деньги. Так что не стоит принижать роль гамбургеров в современном обществе…»
Терминал для безналичного расчета издает противный писк. Мерзкий, громкий звук, чтобы все вокруг узнали – у этого парня закончились деньги на карте.
Странно. Зарплату должны были перечислить еще утром. Нужно подключить пуш-уведомления. Тогда не придётся стоять перед кассиром в идиотском недоумении.
Я расплачиваюсь второй, кредитной, картой и ухожу.
«…Ох, старик, не люблю вспоминать те годы. Денег не хватало ни на что. Чтобы прокормить свою семью, мне приходилось работать на стройке, грузчиком, продавцом пластиковых окон… Признаться честно, я был тогда в отчаянии. Перспектив не видел, выхода не видел, книги мои не издавали: я разругался с издательством, и они расторгли со мной договор. Короче, задница полная». – «Так. И что? Но ты продолжал писать? То есть все-таки рассчитывал на что-то?» – «Конечно. Писать я не переставал, хотя с каждым днем видел в этом все меньше и меньше смысла. Но не писать я не мог. Это единственное, что я умею и люблю делать. Когда я перед монитором, когда обдумываю идею нового романа, ты не представляешь, какое это удовольствие. Высшее. Сравнить его ни с чем нельзя».
Возле дома, на лавке, – миссис Брикман и ее выводок котов. Она выгуливает их ежедневно. Шлейки нет ни на одном из питомцев: коты миссис Брикман умные, как черти, дрессирует она их, что ли?
Она приветствует меня улыбкой. Я рассеянно киваю в ответ и вхожу в подъезд.
«…Два. Ну можно еще мансарду посчитать за этаж. Нам с семьей хватает…»
«Что он все время одно и то же спрашивает? Полтора часа только о доходах говорить?»
Лифт сломан. Да и бог с ним. Перехватываю пакет в другую руку и шагаю по лестнице наверх.
«Твои книги переведены на…»
«Да к черту его. Где же зарплата? Неужели до понедельника не придет? Впрочем, ладно. Главное, чтобы хотя бы в понедельник пришла. А то начнут потом «завтраками кормить»: позвоните в воскресенье после среды сразу же в пятницу во вторник».
«В одном из интервью ты как-то сказал, что… что… В одном из интервью ты как-то сказал, что… Ты рассказывал…»
«Что? Что я там рассказывал?»
Линнет встречает меня на пороге. Я подставляю щеку для поцелуя, рассеянно улыбаюсь, отдаю пакет с продуктами.
– Обедать будем? Ты голоден?
– Что? А, нет, не очень. Садись без меня, дочь степей, я забыл сигарет купить. Пойду схожу…
Я брожу до глубокого вечера. Нарезаю круги по району. По привычке хожу быстро, словно опаздываю куда-то. Бесцельно и быстро. Я не сразу замечаю, что говорю вслух.
«…Да, конечно. В подарок я принес вот этот вот брелок. Это фигурка в виде…»
– Кофе, пожалуйста. На двойном эспрессо. Да, как всегда.
– Добрый вечер, мистер Блисдейл.
Та же компания. Весь день они тут просидели, что ли? Хохочут.
– Хватит вам, – девичий голосок.
«…Брелок в виде…»
«В виде жабы слюнявой! Дался тебе этот брелок».
В мгновение, как это обычно у меня и случается, зарождается идея романа. «Это история о неудачнике. Добром малом. Мечтателе. И все у него в жизни идет через одно место, но у судьбы на его счет свои планы…»
Закуриваю.
«Если в понедельник не перечислят – труба. Но у Линнет вроде бы аванс должен быть. Ей обещали, если я ничего не путаю…
«Блиц. Я быстро задаю вопросы, ты – отвечаешь как хочешь…»
Я делаю еще несколько кругов перед тем, как пойти домой. Ноги гудят.
Сигареты я не покупаю. Пачка почти полная.
Бывали в жизни каждого из нас моменты, когда на поверхность сознания поднимались такие мерзкие мыслишки, что и спустя годы, вспоминая о них, делается отвратительно, мы презираем себя на мгновение, ненавидим, морщимся, словно концентрированный гранатовый сок выпили, а потом вроде бы отпускает, минутный, даже секундный приступ проходит.
Линнет стала меня раздражать.
Разумеется, в полной мере осознавая всю несправедливость такого к ней отношения, я ни словом, ни знаком не показывал ей своего раздражения. И странность в том, что я по-прежнему ее любил, любил даже сильнее, чем в первые месяцы сладких закатов. И скучал по ней, когда приходилось уезжать на книжные ярмарки, проходившие в других городах. Мне делалось не по себе, когда жены не было в пределах прямой слышимости, неуютно делалось как-то, тоскливо и необычно.
Но эгоистичная моя душонка так погано скроена, что расходится по швам, оголяя еще более поганое и эгоистичное свое нутро. В нашей крохотной квартире я не мог, физически не мог уединиться, чтобы остаться в компании одних и тех же, повторяющихся по кругу рассуждений о деньгах, о литературной славе, о доме в два этажа с отдельным уютным кабинетом. Одни и те же мысли, с пробуждения и до того, как к ночи разболится голова, вертелись в моей голове.
Если бы не необходимость перезагружать организм, уверен, я думал бы об одном и том же круглыми сутками. Слава богу, сходить с ума я стал уже после того, как подрос Тревор, иначе и он раздражал бы меня. Мы отдали его в детский сад, хотя можно было этого и не делать: его папашка целыми днями ничем толком не занимался. Линнет работала, и я мог гонять по кругу в своей тупой башке кожаное портмоне, распихивая по кармашкам кредитные карты, складывая наличные, находя отделения под магнитный ключ от двухэтажного дома…
Но вечером возвращались Линнет и Тревор. Сын уходил в комнату, и контактировали мы с ним только тогда, когда я сам этого хотел. Я заходил к нему, брал второй геймпад, если, например, он сидел за иксбоксом, и час-другой мы, смеясь и толкая друг друга локтями, играли в приставку.
В такие моменты к нам заходила Линнет и неизменно болела за сына, если игра была соревновательная. Это правда, подобные вечера – не редкость в нашей семье. Вот пишу я эти строки и сам понимаю – реклама йогурта, ни дать ни взять. Но это правда. Ссорились мы редко. А по вечерам любили смотреть фильмы все втроем, и я смешно комментировал происходящее на экране, Тревор хохотал, а Линнет ужасно злилась, она говорила, что не слышит из-за моих реплик ничего, что говорят герои, а мы с Тревором хором отвечали, что она видела Гарри Поттера уже раз эдак двести.
Но я уделял им слишком мало своего «драгоценного» времени. И даже когда уделял, никогда по-настоящему я не переставал думать о том, где мне разжиться состоянием, чтобы никогда больше не волноваться о проклятом банковском счете.
Я сидел за компьютером и набивал текст будущего романа, который должен будет обеспечить нас троих на всю жизнь, а Линнет что-то все время говорила, что-то рассказывала, показывала на телефоне смешных котиков, подходила сзади и подолгу обнимала меня, будто не видела, по меньшей мере, полгода.
Я мог попросить ее не мешать мне работать, мягко попросить, без раздражения, попросить, чмокнув в щеку или укусив за руку. Мог бы. И Линнет оставила бы меня в покое на этот вечер. Но я понимал, что нет у меня такого права – просить не беспокоить меня. Днем я предоставлен сам себе, ночью – тоже. У нее оставались лишь короткие вечерние часы, чтобы провести время с мужем.
Если бы я еще соответствовал уровнем дохода своей вечной занятости! Но ведь я просто сжигал дни, чувствуя, что теряю рассудок. Да что тут размазывать чернила по бумаге, когда можно уложиться в одно короткое предложение. Я превращался в эгоистичную сволочь. А впрочем, может, и не превращался вовсе, а всегда ей был, сволочью. Пороки наши начинают просачиваться сквозь поры, как мясо из мясорубки, когда мы теряем покой, когда приходит нужда, когда рушатся надежды…
Ее присутствие стало раздражать меня. Вернее, ее активное присутствие. Я чувствовал умиротворение только в те вечера, когда Линнет была сильно загружена работой по дизайну и не приставала ко мне с разного рода пустыми разговорами. Она сидела за своим столиком, устремив сосредоточенный взгляд в экран ноутбука, а я – на кухне, с кружкой остывшего кофе с молоком. Тревор – у себя. Идиллия.