Он усмехнулся:
– Ну что ты так смотришь, выпучив глаза? Не рада видеть сына? Снова решила сбежать от меня? Бросить, как двадцать лет назад?
Грейс попыталась унять дрожь:
– Я не бросала тебя. Сейчас – не бросала. Меня подозревают в убийстве. Дилан сумел вытащить меня под залог и увез сюда.
Грейс хотела сказать ему, что она все знает. Она знает, что он хотел подставить ее и подставил; что он намеренно убил Прайса, выдав его за наркоторговца; что он вовсе ей не сын, а больной психопат, присвоивший себе чужое имя, имя ее сына, погибшего много лет назад, играя с газовым баллоном. Грейс хотела все это сказать ему прямо в лицо, прокричать. Но она понимала, чем это может ей грозить. Джастин нездоров, это очевидно. Он психопат, хладнокровный убийца. Не стоит его злить. Нужно постараться выиграть время.
– Мы собирались сообщить тебе, где я нахожусь…
Джастин рассмеялся:
– Спасибо. Ха-ха. Только, как видишь, это лишние хлопоты. Я знаю о тебе больше, чем ты можешь себе представить. Деньги, ма. Деньги – великая сила. С ними все возможно. Например, имея неприлично много денег, ты можешь отыскать свою мать, бросившую тебя младенцем. Ты можешь разыскать ее и узнать о ней абсолютно все: где она живет, где проводит зимние вечера, катаясь на коньках по замерзшему озеру. Ты вообразить себе не можешь, что можно сделать, имея полтора миллиарда долларов. Например, ты легко заменяешь художников на предстоящей выставке в «Центр Холле». Знаешь, в чем броня, ма? Телефон, на который ты все время поглядываешь, ты хочешь написать Дилану? Ты хочешь написать ему в «Золтон»? Удобное приложение, согласись? Немного глючное, я его не успел толком доработать, но и не нужно. И так забрали. Бедная, бедная ма мучилась по ночам, думала, что сынок ее стал наркоманом по ее вине, неудачником, необразованным ничтожеством. Нужно ему помочь! Спасти! Вытащить из трясины, в которую его затянуло с головой! Ха-ха. У-у-х, ну не весело ли?
– Мой сын погиб, сукин ты сын. И ты прекрасно это знаешь, – прошипела Грейс. Нет, ей не овладела ненависть. – А ты мне никто, никто! – Нет, ей не овладела апатия. – Ты всего лишь сопляк, возомнивший себя всемогущим богом.
Нет, она не хотела, чтобы он набросился на нее и убил, и тогда все закончится. Она била его словами, потому что в этом доме никогда не было гостей; потому что гостевую комнату они с Диланом использовали как большой чулан; потому что Грейс смотрела вовсе не на телефон, как думал Джастин, она смотрела на блестящее лезвие коньков, валявшихся неподалеку.
– Сплю я, – улыбнувшись, сказала Грейс, – как младенец.
Лицо Джастина перекосилось от ненависти. Он кинулся на Грейс, но она, схватив конек, наотмашь ударила его лезвием по лицу. Джастин взвыл, закрыл лицо руками. Сквозь пальцы потекла кровь. Он повалился на колени.
– Сука!
Грейс бросилась к выходу. В темноте дороги было не разобрать. Страх гнал ее вперед! Следом, с воплем раненого дикого зверя, из дома выскочил Джастин. Он побежал наудачу: Грейс не было видно в черноте ночи.
Трасса уходила от них влево. Они бежали к тропе, ведущей к ближайшим домам. Жертва и охотник.
– Гре-е-йс! – орал Джастин во все горло. – Мама!
Грейс бежала, налетая на ветки деревьев, царапая руки и лицо. Голос Джастина становился все ближе. Он догонял ее.
Луна скрылась за деревьями – исчез под ногами слабый контур дороги. Грейс бежала во тьме. Наугад, по памяти. Вот тут дорога должна уходить резко вправо, а дальше – деревья расступятся, и станет немного светлее.
Она ухватилась за ветку в последний момент, когда ноги ее уже шагнули в бездну. Глубокое ущелье тянулось треть мили. Грейс вцепилась в ветку обеими руками и судорожно старалась нащупать землю под ногами. Удалось. И в этот самый момент Джастин схватил ее сзади за шею. Рывком бросил на землю и, придавив руки коленями, сел сверху.
– Ма, ты чего, ма? Чего ты кричишь? Успокойся. Хочешь, я спою тебе песенку. Мы с братом знали ее наизусть. Нам ее пела мама перед сном. Тише, тише.
Пальца Джастина сжимали ее шею. Грейс хрипела, пытаясь сделать вдох, но не выходило. Кровь и пот Джастина капали на лицо Грейс, попадали в глаза.
Саймон, Саймон-простофиля
Вышел на прогулку,
Видит булками торгуют:
«Ну-ка, дай-ка булку!»
«Доставай монету!»
Отвечает простофиля:
«Вот уж чего нету!»
– Подпевай, Грейс. Мы с братом часто пели ее. Только он не любил меня. Из-за тебя – не любил. Понимаешь? Из-за тебя. Тогда он так же, как и я сейчас, сидел сверху и бил меня по лицу. Подпевай, Грейс. «Саймон, Саймон-простофиля вышел на рыбалку…»
Последним усилием, в отчаянии, Грейс сумела повернуть голову набок и вцепилась зубами в руку Джастина. Он вскрикнул и разжал пальцы. Она высвободила ноги, уперлась ступнями ему в живот и, закричав, что есть силы оттолкнула Джастина назад. Так же, как и Грейс, он попробовал ухватиться за ветку дерева, растущего над обрывом. И он ухватился. Но лишь на мгновение: ветка с хрустом отломилась от ствола и больше ничем не могла помочь Джастину.
Его крик оглушил Грейс.
В следующую секунду раздался глухой удар, и все стихло.
Глава 24
Я выходил из дома только за сигаретами. Пытаюсь вспомнить, спал ли я? Логика подсказывает, что спал, разумеется, спал, но вот не могу вспомнить ни единого раза, как ложился. Впрочем, кто запоминает такое? Завтракал ли кто-то в такой-то месяц год назад? Конечно. Наверняка. Запомнились веки – тяжёлые, готовые закрыться в любой момент. Спать-то я спал. Часа по три, надо думать.
За пятнадцать дней я сумел переработать весь роман, можно сказать, написал его заново.
С работы меня уволили, выплатив, однако, за половину отработанного месяца: все же работал я у приятеля. Деньги я отдал Линнет и поклялся себе, что, закончив роман, немедленно выйду на любую работу, какую только смогу найти. Я не засяду за новую книгу, не стану заниматься ее раскруткой, обсуждать обложку с редактором – не стану. Я исторгну из себя рукопись, выдавлю одним резким движением, как выдавливают назревший чирей, выдохну, заклею рану пластырем и будь что будет. Либо заживет, либо загноится.
Моральные и материальные мои ресурсы были на исходе. Их хватало только на завершение рукописи и отправку ее издателю. И если я чего-то стою, если я так хорош, как сам о себе вообразил, – книга будет бестселлером. А если нет, то и дергаться не стоит. Хватит. Нет ничего хуже, чем быть писателем, книги которого можно найти в магазине только путем тщательного исследования дальних стеллажей, где узкими полосками корешков стоят они, притиснутые друг к другу, рядом с такими же никому толком не нужными книгами, таких же никому не нужных авторов. В этом нет ни бессмертия, ни земного рая в виде баснословных роялти. Выходит, бездарная это трата времени и сил – быть таким писателем.
Изучая феномен «лидера продаж», я не увидел никакой закономерности и прямой связи с высокобюджетным маркетингом и, как результат этого маркетинга, миллионными тиражами по всему свету. Стихийно взлетает та или иная книга. Вдруг, ни с того ни с сего, сотни тысяч людей начинают скачивать ее, рассказывать друзьям, оставлять отзывы, где только можно. Тогда книгу эту замечает издатель.
А дальше уже работает маркетинг. Но маркетинг – почти безболезненный для бюджета издательства, ибо армия читателей уже стоит за книгой, и армию эту можно увеличить теперь в разы или продать им же, но уже в долгожданно бумажном виде, продать то, что прочли и полюбили они в электронной версии, бесплатно. Никаких денег, ни у какого издательства не хватит, чтобы запустить цунами продаж по всему миру. Максимум – небольшой импульс к этому. Как крутануть стартер на старой машине. Сил и средств хватает только на это – крутануть проклятый стартер. А дальше – может, заведется, может, нет, черт его знает. У меня не осталось ни сил, ни денег крутить рукоятку стартера. Но я учел все. Если и существуют хоть какие-то правила, то я им строго следовал.
Что еще им всем нужно? Какого, спрашивается? Вот, например, та мура, как ее, да не помню уже, да и кто вспомнит, какая-то чушь собачья про врача какого-то недоделанного, дневник он там в интернете вел, какого черта – миллионы экземпляров по всему миру? Нейросеть написала эту ересь. Языком подростка, сухим, как сценарий к фильму. Какого черта? Кто вы, миллионы незнакомых мне людей, кто в восторге от этого дерьма? Зачем вы вообще интересуетесь литературой, ведь вы только ускоряете процесс ее разложения. Вы задаете вектор направления, и по этому вектору идут бездарные писаки, тянут за собой литературу в Тартар.
Я в сердцах отодвинул ноутбук и посмотрел на Линнет. Она сидела на диване, сложив ноги по-турецки, и читала.
– Что ты читаешь? – спросил я.
– А? – Линнет оторвалась от книги. – Что ты спросил?
– Прочти мне абзац, дочь степей.
– Зачем тебе? Любой абзац?
– Да. С любого места.
– Странно, ну хорошо. «…Я остановился в нерешительности перед входом в священный храм Аркха, ведь придворным вампирам ее святейшества Ирды строго-настрого воспрещается заходить в святилища Изгнанного…»
– Что это за муть? Тебе десять лет, дочь степей?
Линнет мгновенно обиделась. Она заподозрила неладное уже тогда, когда я попросил ее прочитать отрывок, я видел это по ее лицу.
– Не начинай. Вот… вот что тебе нужно? Сидела, читала, настроение было хорошее.
– Ладно, погоди-погоди. Ну пускай вампиры, пускай там «стекло» полкниги будет, допустим. Я что? Я ничего. Но… Скажи, там повествование какое, в эпистолярном стиле? Это герой ведет дневник? Или просто от первого лица книга?
– Просто от первого.
– Ну, а кому тогда герой этот твой поясняет все это? Можно в храм, не можно в храм. Читателю?
– Все, ты пишешь, вот и пиши.
– Ты ведь начитанна, не глупа. Нравятся тебе «стеклянные» вампиры – черт с ними. Но не все же подряд поглощать. Да еще и наслаждаться чтением. Ну графомань же! Графомань! Какой тираж у этого дерьма?