На следующий день я вернулся в этот магазин. Я надеялся встретить там ее. И, разумеется, не встретил. Я сделал слабую попытку отыскать нить, которая могла бы привести меня к ней – спросил у продавца, работавшего вчера. Может быть, он знает, кто была та девушка, видел ее раньше, ну хоть что-то. Я не Эркюль Пуаро. Получив ожидаемый отрицательный ответ, я прекратил поиски. Не судьба, значит.
Купив «Деревушку» Фолкнера в мягком переплете, я отправился в университет. Дневная студенческая суета закрутила меня, и к вечеру, в компании однокурсников, я уже и думать забыл о «дочери степей». Веселой гурьбой мы перетекали из одного бара в другой, пьяные и шумные, мололи чушь и признавались друг другу в вечной дружбе и любви.
То было в пятницу. А в субботу, проснувшись за полдень у одного из приятелей, с кем мы пили накануне, я сразу же принялся представлять себе средневековую гильотину, под которую так сладостно мечталось подставить шею. С чудовищной головной болью, щурясь от убийственно ярких лучей солнца, я пошел в ближайшую аптеку. По ту сторону оргстекла в обтягивающем белом халате стояла… она.
– Здравствуйте, – нацепив на мятую морду то, что должно было быть улыбкой, протянул я. Впрочем, возможно, это сейчас мне кажется, что выглядел я тогда не бог весть как: с похмелья, мятый, с растрепанной копной волос. Похмелье уродует человека, если ему за тридцать. Когда ты молод, оно порой даже придает некий шарм, вид бунтарской небрежности.
– Добрый день, – она улыбнулась в ответ.
– Вы меня не узнаете?
Мне показалось, она немного смутилась: потянулась зачем-то за упаковкой бинтов, повертела ее в руках, положила на место.
– Узнаю. Позавчера вы хотели купить книгу «В пути». А мне понравилась ее обложка.
– «В дороге», – поправил я машинально.
Она кивнула:
– Да, «В дороге». Как вы меня нашли?
– Да я и не искал вас. Я искал таблетку от головной боли. Ночь выдалась весьма бурной.
Клянусь, именно так я и сказал: «Ночь выдалась весьма бурной». Ну и придурок. Господи, вспоминать смешно и стыдно. Лексикон молодого человека всегда уродлив, вне зависимости от его материального богатства. Проклятые буковки еще нужно уметь правильно сложить, чтобы фразы выходили складными и уместными. Хе-хе, смешно: «Ночь выдалась весьма бурной». Байрон местного разлива. Ну, разумеется! Ведь я уже тогда был «великим» писателем.
Однако, несмотря на свою тупость и жуткую головную боль, я все же вовремя спохватился и замямлил:
– Ну, вернее, я вас и вправду искал, только вчера. Даже продавца спросил, не знает ли он, где я могу найти «дочь степей».
Она удивленно вскинула бровь:
– Кого? Вы правда так сказали – «дочь степей»?
– А вам не нравится?
Она негромко засмеялась:
– Нравится.
У нее были белоснежные зубы. Не идеально ровные, но белые до умопомрачения.
Я представился и спросил, как ее зовут. Она слегка выпятила левую грудь, на которой был нацеплен бейдж с именем.
Мы познакомились. Чаще всего, если мне удавалось разузнать у девушки имя и назвать свое, к вечеру мы забирались голые в кровать в моей комнате в общаге. Просто, как правило, свое имя я произносил пьяным голосом в ночном клубе. И отвечали мне таким же пьяным голосом. Короткое приветствие как условный знак: сегодня мне не хочется засыпать в одиночестве. Иногда приходилось и одному, а имя – просто имя, легкий флирт, не обещающий ничего за пределами ночного клуба.
Но с Линнет я чувствовал, что моя обычная нахрапистость не сработает.
Распустился павлиний хвост.
– Вчера, – сказал я, – я вылакал четырнадцать шотов. Четыре последних меня уговаривал выпить мой приятель, но я долго отказывался. Теперь же мой долг – посвятить свою жизнь тому, чтобы увековечить его светлый образ в бронзе. Ведь если бы я тогда остановился и не стал больше пить, я бы не увидел вас сегодня.
Хвост заиграл цветами бензиновых разводов. Даже тогда мне показалось эта тирада ужасно пошлой. Пожалуй, на этом бы наше общение с Линнет и прекратилось, если бы не какой-то мужик, которого я не заметил. Он вошел в аптеку и встал у меня за спиной, дожидаясь своей очереди. Когда я произнес свою пафосную речь, он негромко, по-доброму, хмыкнул, умиляясь моей молодости и ее «брачным танцам». Я коротко глянул на мужика и смутился. Точно помню, что смутился я тогда не на шутку. До того сильно, что перешел в защиту. Я сделал серьёзное лицо, потер пальцами виски и сказал:
– Ладно, дайте от башки что-нибудь. Сейчас сдохну.
Этот самый мужик сыграл важную роль в моей судьбе. В нашей судьбе. Если бы не его смешок, Линнет могла и не стать моей женой. Смущенный, я показался ей трогательным. Настоящим. Самовлюбленная спесь слетела с меня за мгновение. И она увидела, что я – «хорошенький». Все это Линнет мне расскажет в будущем. И я буду делано возмущаться: «Хорошенький? Да я был неотразим!» – «Как скажешь».
Потом мужик ушел, и мы снова остались вдвоем. Я попросил стаканчик воды – запить таблетку.
– От похмелья хорошо помогает чашка кофе, – сказала Линнет.
Не думаю, что это в действительности так. И тогда не думал. И Линнет – вряд ли. То было незатейливое приглашение провести время вместе.
– Правда? – спросил я, глупо улыбнувшись.
Она кивнула.
Ее смена заканчивалась через час, к трем должна была подойти сменщица – ее мама. Аптека принадлежала ей. Линнет работала там по выходным, если не было завалов по учебе в художественном колледже. Или в будни, но значительно реже, когда отменяли какую-нибудь пару. В общем, Линнет работала там все свое свободное время.
А кофе все же помог. Я забыл о головной боли.
Хотя, конечно, не в нем было дело.
Глава 6
От Дилана не было вестей вот уже несколько дней. Грейс чувствовала вину перед мужем за тот вечер, когда Эрик пришел пьяным, и Дилан ударил его. Но она не звонила ему, потому что все же видела в случившемся возможность наладить отношения с сыном. Между ними что-то образовалось, какая-то слабая, но все же связь. Ей казалось, что Эрик наконец стал немного доверять ей. Сейчас им нужно быть вдвоем, только вдвоем.
Дилан, с его темпераментом, с его отношением к Эрику, сможет все испортить. Не специально, разумеется. Он любит Грейс, она это знает, но горькая ирония заключалась в том, что именно его любовь сейчас способна разрушить, разбить в щепки тот хлипкий мост, который протянулся между ней и Эриком. Он хочет защитить ее, но не понимает одного: Грейс не нуждается в защите от Эрика. Ей необходима помощь и поддержка, но не защита. И если Дилан не способен дать этого, то, как ни горько это осознавать, их ссора – в настоящее время единственный выход. Они помирятся, безусловно помирятся, во всяком случае, иного выхода Грейс представлять себе не хочет и, пожалуй, не может.
Сегодня они с Эриком решили устроить ужин. Весь день Грейс провела на кухне. Она редко готовила, хотя и весьма недурно умела это делать, если верить отзывам Дилана. Но сегодня она надела фартук с большим удовольствием. Две бутылки вина стояли на столе. Грейс открыла их обе, чтобы вино насытилось кислородом. Они стояли открытыми вот уже около двадцати минут, но Грейс не сделала ни глотка. Ей не хотелось.
Впервые за несколько последних лет ей не хотелось вливать в себя вино просто так, без повода, просто потому, что бутылки стоят перед ней, открытые и манящие. Нет, она ждала Эрика. Правда, он немного задерживался. Обещал быть к семи, а сейчас уже без четверти восемь. Грейс поймала себя на мысли, что поглядывает на часы каждые пять минут.
Она улыбнулась. Может быть, это и есть материнская тревога? Какое волнующее и одновременно с этим приятное чувство – ждать сына на ужин и беспокоиться из-за того, что он немного задерживается.
Впрочем, улыбка недолго играла на ее лице. Эрик был не простой парень, который мог задержаться у приятелей, заигравшись в иксбокс. Эрик мог задержаться по куда более страшной причине. Но он поклялся, что завяжет. И действительно, все эти дни Грейс не видела, чтобы он был под действием наркотиков или алкоголя. Может быть, ему удастся? Конечно. Ну конечно, ему удастся! Однако уже без двух минут восемь.
В дверь застучали в половине девятого. Открыв, Грейс обомлела. Эрик стоял перед ней бледный, с перекошенным от ужаса лицом. Он глубоко и часто дышал, приоткрыв рот, было видно, что еще секунда-другая, и он свалится в обморок от страха и волнения или закричит что есть мочи.
– Господи, – Грейс пропустила его в квартиру, – что случилось, Эрик? Что с тобой?
Эрик быстро прошел в гостиную, бросился к дивану, сел, но тут же вскочил на ноги. Он стал лихорадочно ходить по комнате, что-то неразборчиво и очень тихо бормоча, потом схватил стакан, налил в него воды из-под крана и, обливаясь, выпил его большими глотками. Глубоко задышал, стараясь успокоиться.
– Что случилось? – снова спросила Грейс.
Эрик поднял на нее глаза:
– Я ему говорю: «Я в завязке, понимаешь, чел, все – баста». А он улыбается. «Ну, – говорит, – в завязке так в завязке, хорошее дело. Закрывай кредит и иди с богом». Я ему: «Как же так? У нас ведь уговор. Верну все в конце месяца. Так мы договаривались». А он: «Нет, браток, договор наш утратил силу, раз ты собрался покинуть наше общество. Я, – говорит, – только рад за тебя, браток, ей-богу, рад. Но вот в чем соль: давая тебе в долг, я всегда знал, что ты вернешь деньги. Ведь я твой старинный друг, верно? К кому, как не ко мне, ты пойдёшь за кайфом? А теперь, стало быть, ты решил начать новую жизнь. А новую жизнь начинают, закрыв все долги в старой».
Эрик налил еще стакан воды, потом заметил вино, стоящее на столе, выплеснул воду в раковину, трясущимися руками, пачкая красным рукава рубашки, наполнил стакан вином и осушил его, давясь и громко глотая. После чего продолжил:
– У меня нету сейчас, я ему говорю. Нету! Но я верну. Ведь всегда возвращал, черт возьми. Всегда! Да и сумма-то, господи – двести баксов всего, понимаешь, Грейс, всего-то двести. И я… я… ну, в общем я тебе хотел позвонить. Попросить. Потом вспомнил те цацки, ну, те, что я украл у вас, ну, короче говоря, не смог я. Ты бы бог весть что стала думать. Решила бы, что я снова сорвался, ищу деньжат на дозу. А я и правда на грани срыва, но я не стал бы, честно, не стал, ведь я твердо решил…