– Успокойся, – сказала Грейс. – попробуй взять себя в руки. Ты сильно взволнован, твои мысли путаются, я не…
– Конечно, путаются. У меня вообще никаких мыслей сейчас нет. О господи, что же теперь будет?
Грейс почувствовала пробежавший по спине холодок. Смутное предчувствие начинало зарождаться в ней, предчувствие чего-то очень нехорошего.
– Что произошло, Эрик?
– Я послал его, сукина сына! Послал к черту. Сказал, что верну его драные деньги, как договаривались, а сейчас пошел он к черту, так не делается. Тогда он ударил меня, Грейс. Он здоровый, ублюдок, кабан такой. А в кармане припрятан стальной шарик. Я-то знаю, не первый год общаюсь с этой сволочью. Видел, как он этот шарик использует. Зажмет в кулаке и… Одного при мне отделал так, что тот потом месяц зубы выплевывал и кровью мочился. Он мне врезал! Я не знаю, как так вышло… – Грейс похолодела. – Я просто его оттолкнул. Я хотел, чтобы он отстал от меня, чтобы не лез за своим проклятым стальным шаром. Я просто оттолкнул его, понимаешь, Грейс. А он… он упал. Откуда во мне силы нашлись, вообще?! Такого борова пихнуть так, что он повалился. Когда он упал, я тут же дал деру, но обернулся, машинально. Я был уверен, что он уже встал на ноги и бросился за мной. А он лежал. Лежал, Грейс. И не шевелился. Совсем. И звуков никаких не издавал. Тогда я осторожно подошел к нему. Из-под его затылка растекалась кровь. Он бошку себе разбил, когда падал! Я его убил!
Грейс почудилось, будто пол под ее ногами пошел ходуном. Она что есть силы сжала кулаки, зажмурилась и медленно досчитала до десяти. Она всегда поступала именно так, когда случалось что-то страшное. Точно так же, двадцать с лишним лет назад, она стояла перед «бэбибоксом», собираясь оставить новорожденного сына. Но теперь она его не оставит. Это не Эрик убил наркодилера. Это она его убила. Она. Руками Эрика. По крайней мере, ее вины в случившемся ничуть не меньше, чем вины ее сына.
Эрик заплакал, опустился на корточки.
Грейс машинально потянулась за бутылкой, но отдернула руку. Ей нужна трезвая голова.
– Ты уверен? – наконец спросила Грейс тихим и даже спокойным голосом.
– Что? – Эрик поднял на нее красные от слез глаза.
– Ты уверен, что этот человек мертв?
– У него вся голова в крови! И он не шевелился! Совсем не шевелился, словно чучело, набитое соломой.
– То есть пульс и дыхание ты не проверял?
– Нет, конечно! Какой пульс! Я не помню даже, как я оттуда свалил. Все словно в тумане. А что? – Эрик взглянул на Грейс с надеждой. – Ты думаешь, он не умер?
– В любом случае нам нужно позвонить в полицию…
– Нет! – Эрик вскочил на ноги. – Какая полиция? Мне же тогда точно конец. Торчок, убивший человека. Меня упекут лет на двадцать, в самом лучшем случае. О господи!
– Мы расскажем все, как было. Дилан поможет. Он один из лучших юристов города.
– Дилан ненавидит меня. Ага, поможет он, как же! Небось, только руки потирать будет, узнав, что избавился от меня.
– Глупости. Дилан не ненавидит тебя. Он очень хороший человек. И мой муж. Поверь, он сделает все возможное…
– Чтобы что? – Эрик говорил сквозь слезы. – Чтобы меня упекли не на двадцать, а на десять лет? Я сдохну в тюрьме. Я в ней с ума сойду! Грейс, умоляю тебя, не звони копам.
Грейс и сама понимала, что ни в какую полицию она не позвонит. Просто не сможет этого сделать. Эрик прав. Каким бы замечательным юристом ни был Дилан, он не сможет вытащить Эрика. И от одной только мысли, что она вновь потеряет сына, Грейс сделалось дурно.
Она все же выпила глоток вина. Всего один. Необходимый глоток для принятия решения.
– Поехали, – сказала она уверенно. – Эрик, поехали.
– Куда? – он вытаращил глаза.
– Туда, где все это произошло.
Вряд ли Грейс сумеет когда-нибудь забыть ту ночь. Кошмарная ночь. Страшная.
Мужчина действительно был мертв. Он лежал на старом складе на выезде из города. Место его работы. Его мрачный офис. Глаза его остекленело смотрели на проржавевшие своды складской крыши. Багровая кровь лужей растекалась от его головы.
Всю дорогу Грейс морально готовилась к тому, что собиралась сделать. Она говорила себе, что иного выхода нет, что в первую очередь ей необходимо спасти Эрика, спасти, чего бы ей это ни стоило. Она убеждала себя, что это случайность, что мертвый человек (а может быть, все же живой? Господи, хоть бы это было так!) был подонком, наркоторговцем. Он продавал смерть и спал, нужно полагать, крепким, здоровым сном. Она говорила себе, что десятилетие в тюрьме – слишком высокая плата за случайное убийство одной сволочи, и вообще, это была самозащита, ведь он первым набросился на Эрика, выбивая из него свои грязные деньги.
Много чего говорила себе Грейс, пока они ехали к старому складу. И все это слабо помогало. И чем ближе они подъезжали к месту убийства, тем труднее становилось поверить в происходящее. Страшный сон. Жуткий в своей реалистичности. Сейчас бы проснуться. Резко, одним рывком, вскочить с кровати, в поту, с бешено колотящимся сердцем. И облегченно выдохнуть. Но это был не сон. Нет, не сон.
Грейс собиралась помочь Эрику скрыть следы преступления. Как? Она понятия не имела. Господи, да откуда ей знать, как прятать труп! Боже! Боже! В холодном поту, с криком, с воплями, но проснуться. Проснуться. Проснуться. Проснуться.
Закопать.
Внутренний голос, произносящий это слово, казался чужим, страшным, зловещим. Низким хриплым басом. Голос дьявола.
«Проснуться. Проснуться», – колотилось в мозгу Грейс, когда она тащила тяжелое тело, ухватив его за ноги, а Эрик, всхлипывая от ужаса, помогал ей, ухватив покойника за руки.
«Проснуться», – когда, замирая от громкого скрежета сдвигаемого люка канализации, лопалась ночная тишина вокруг.
«Проснуться», – когда труп с глухим мерзким ударом свалился на дно канализации.
И она проснулась. Как и хотела. От крика, с вырывающимся из груди сердцем, липкая от пота. Проснулась, поспав лишь пару часов, несмотря на горсть снотворного. Проснулась от кошмарного сна. Но облегчение не пришло. Сну предшествовала явь. И в этой яви был мертвец. Человек, убитый ее сыном и сброшенный ими на дно колодца.
Глава 7
Мы редко ссорились. Мы и спорили-то – едва наберется три-четыре раза за год. С Линнет просто невозможно ругаться. Я по натуре человек темпераментный. Из тех, кто брызжет слюной во время спора, размахивает руками и орет во всю глотку. И друзья у меня такие же. Нам так комфортно. Мы привыкли так. Как бы мы ни рвали глотки, пытаясь отстоять каждый свою точку зрения, мы могли прекратить спор в любой момент и переключиться на другую тему. Со стороны тем, кто не был с нами хорошо знаком, могло показаться, что мы вот-вот вцепимся друг другу в глотку. Но таких мыслей даже близко у нас никогда не возникало за долгие годы дружбы.
С Линнет такая форма «дискуссий» не работала. Как только я начинал заводиться, она немедленно закрывала тему. Если же я продолжал разговор, постепенно усиливая тембр голоса, глаза ее увлажнялись. И я тут же, растерянный, затыкался.
Со временем я привык, и споры прекратились совершенно. Она хотела быть для меня еще и другом, но не вышло. По-разному мы общаемся с друзьями. Помню, еще в первый месяц, как мы стали жить вместе, снимая квартиру на окраине города, я, смеясь, назвал ее «тупицей». Она забыла включить плиту и минут двадцать ждала, когда закипит вода в кастрюле, прежде чем сообразила, в чем дело.
Линнет резко взглянула на меня, идиотская улыбка еще не сошла с моего лица, а в ее глазах уже стояли слезы. Эта ее ранимость первое время сильно раздражала меня. Как же я обрадовался, когда однажды у нее вырвалось вместе со смехом слово «идиот», после того, как я умудрился приделать замок на межкомнатную дверь не с той стороны. С того дня, пускай изредка, мы стали шутливо поддевать друг дружку разного рода комментариями, если кто-то из нас совершал какую-нибудь глупость.
Мы жили в гармонии, каждый мечтал о своем, перекликаясь в главной, финальной картине этих мечтаний: мы стары, как мумии, и мы вместе.
Я вылетел из универа, не доучившись один курс. Просто перестал посещать лекции, вот и все. К слову, об этом я не сожалею. Нужно было раньше бросать. Или вовсе не поступать. Совершенно бесполезная специализация, обучиться которой можно самому за полгода, если есть такое желание. Да и потом, ведь я уже тогда знал, где мое место в этом мире. Оно среди литераторов. Бросил – и слава богу.
Три года назад мы отдыхали с семьей в Египте. Там я встретил бывшего сокурсника. Он бегал в костюме фараона на детской площадке. Детям он был до лампочки.
А чудеса тем временем продолжали происходить в моей писательской жизни, распаляя слюнявые мечты о мировом признании. И месяца не прошло, как вышел в продажу мой дебютный роман. Мне сделали предложение из местного городского театра написать по нему пьесу. Издательство было не против, в том смысле, что позволило поставить спектакль, не взяв себе за это ни копейки. Расчет понятен. Что бы они там поимели, с театра несчастного? Гроши. Больше пользы будет, если «положить» спектакль в портфолио молодого, подающего надежды автора.
К театру я имею слабое отношение. А говоря откровенно – никакого. Но произносишь вслух, и как же приятно уху: «По вашей книге ставят спектакль», «Я – драматург».
В общем, я написал пьесу. Спектакль ставили целый сезон. Прошел он незаметно для всех, в том числе и для актеров, задействованных в нем.
Сам же роман расходился ни быстро ни медленно. Вполне себе ничего, чтобы заключить со мной договор еще на парочку книг, но без необходимого для увеличения тиража взрыва продаж. Пожалуй, тогда-то с меня немного и слетела спесь. Но я был слишком молод, чтобы через этот малый фрагмент настоящего построить в голове перспективу своего будущего. Наоборот! Я, с присущим возрасту романтизмом, принял вызов. Я принялся писать следующую книгу, еще лучше, глубже по смыслу, изящней по языку, больше по объему. И, набивая буквы на ноутбуке, поглощенный новой идеей, я, однако, видел первые строки совсем другой книги, еще никем не написанной. Еще, возможно, и автор ее на свет не родился, а строки газет уже проплывали перед глазами: «…Его дебютный роман не имел особого успеха у читателя. Но уже через год увидела свет вторая книга, которая по праву поставила ее автора в один ряд с такими именами, как…»