– О, Вика…
– Да. А потом мама прикурила сигаретой листок с моим рассказом и сожгла его в пепельнице. Больше я не пишу.
Мне так понятно это. И так больно за нее.
Иногда близкие люди щедро дарят нам шлагбаумы. Это один из их способов любить нас – террор барабанными палочками бесконечных шлагбаумов. А еще это их способ защитить нас от возможных разочарований и оградить от потерь.
Но эта защита становится со временем якорем, который невозможно сдвинуть с места. Поросшими мхом времени баррикадами, за которые никто и уже никогда не захочет заглянуть.
А все потому, что…
Любовь – это не ножницы, обрезающие крылья. Любовь – это безусловная территория поддержки, иногда даже самых глупых и бесперспективных начинаний.
Шлагбаумы – это табу, это нельзя, это обесценивающий смех и пепел первого рассказа.
А любовь – это мелодия, живущая внутри, поющая и окрыляющая.
Любовь – это солирующее чувство, в котором нет фальши и ни одной лишней ноты.
Простите меня, но…
На муромско-о-ой доро-о-ожке-е-е…
Заботиться
Семья – это оркестр.
Но оркестр – это люди, каждый со своим характером. Они не всегда попадают в ноты и совпадают настроениями. Поэтому иногда мелодия получается кислая, как недозревший крыжовник.
Я собралась в магазин.
Я люблю ходить в магазин одна, выбирать продукты не спеша и вдумчиво.
Пока я обувалась, в замочную скважину с обратной стороны нырнул ключ. Пришел муж.
– О! Ты в магазин? Пойдем вместе!
Я стала его отговаривать. Мол, да ты устал, да зачем, посиди дома, отдохни, я туда и обратно.
– Нет, моя жена не должна таскать тяжести, – назидательно сообщил муж. – Раз я пришел сегодня пораньше, помогу тебе донести покупки… Погнали!
«Ты мудрая, – говорю я себе. – Не ломайся. Уступи. Он заботится о тебе, а ты нос воротишь».
– Ну ладно, давай, – говорю я вслух.
Мы пошли вместе.
Однажды, будучи на гастролях в городе N. буквально проездом, мы с организаторами, убивая время до самолета, зашли в клуб, а там был розыгрыш призов. И я, неожиданно для себя, не успев войти, выиграла главный приз – абонемент на год в фитнес-клуб в том городе.
Вот. Было приятно, конечно, но не надо. Зачем мне фитнес в чужом городе?
Сейчас похожее состояние.
– О! Бедро индейки! Смотри! – воскликнул муж, заметив красный скидочный ценник. – Давай возьмем, потушишь мне с овощами, баклажаном там, как ты делаешь. Я очень люблю, ты давно не делала.
Я сегодня не планировала готовить что-то сложносочиненное. У меня в планах были макароны с сосисками. Я устала от готовки.
Но муж хочет индейку с овощами…
И она явно полезней макарон.
А я люблю быть хорошей женой.
«Ты мудрая, – сказала я себе. – Не ломайся. Уступи».
– Ну ладно, давай, – говорю я вслух, и беру упаковку индейки.
Мы набираем тележку с продуктами.
Пока он расплачивается, часть продуктов я убираю в свой рюкзак. Я люблю рюкзаки, они дарят свободные руки.
Муж упаковывает продукты в пакеты. Не поймет, где кефир и молоко, растерянно оглядывается.
– Я убрала к себе в рюкзак, – подсказываю я.
– Зачем? Давай сюда!
– Да все уже, пойдем, тут идти-то…
– Ну что я, зря пошел, что ли? Зачем тебе тащить?
– Слушай, да я уже убрала, мне не тяжело, вот не хочу лезть, перекладывать…
– Зачем таскать тяжести при живом муже? – он тянет руки к рюкзаку.
Я слегка раздражаюсь.
«Ты мудрая, – сказала я себе. – Не ломайся. Уступи. Он заботится, а ты нос воротишь».
– Ну ладно, давай, – говорю я вслух и протягиваю рюкзак.
Мы перекладываем молоко к нему в пакеты. Я иду домой с легким рюкзаком и тяжелым сердцем. Причем даже не понимаю, что такое неуловимое меня раздражает.
Чувствую себя бабушкой, которую вежливый пионер переводит на другую сторону улицы, а ей не надо.
Мы приходим домой. Я хочу быстрее разделаться с готовкой, начинаю резать индейку.
Нож тупой, индейка жилистая. Я злюсь.
Надо бы наточить нож, но мне лень.
Я уже почти все порезала.
На кухню входит муж.
– Ой, а что ты не сказала? Нож тупой! Давай поточу.
– Да я уже почти дорезала.
– Да давай, чего мучиться.
– Да тут осталось-то…
– Дай сюда!
«Ты мудрая, – сказала я себе. – Не ломайся. Уступи. Он заботится, а ты нос воротишь».
– Ну ладно, давай, – говорю я вслух и отдаю нож.
Спустя пять минут я, вздыхая, режу баклажан острым ножом.
Баклажан нельзя добавлять в блюдо сразу: в нем горечь. Надо порезать его, подсолить и дать полежать. Хозяйки говорят «заставить отдать горечь».
Я немножко баклажан. Я лежу в комнате, присоленная раскаянием, и отдаю горечь.
Мне горько и раздраженно оттого, что семья – это не всегда унисон. Иногда я хромаю на левую ногу, а муж – на правую, и, пытаясь идти вместе, мы нелепо бьемся плечами, что явно не прибавляет скорости.
Я думаю о несовпадениях. И о том, что не совпадать – нормально.
Я написала об этом целую книгу.
Людям она понравилась, и они приходили ко мне за автографом.
Я всем писала слова: «Любовь живет внутри» и ставила подпись.
Однажды этот автограф спас жизнь.
Мне протянули книжку, я написала коронную фразу, а владелица книги, молодая девчушка, вдруг расплакалась.
– Откуда вы знаете? Я еще никому не говорила…
Оказывается, она беременна. И хотела сделать аборт. А я написала то, что стало для нее знаком от Вселенной.
Иногда ты, сам того не подозревая, являешься проводником очень важной информации.
Она оставила ребенка.
В комнату вошел муж, лег рядом.
– Тушится? – спросил он.
– Ага.
– Я тебе закачал сериал, завтра будешь лететь – посмотришь в небе…
– Ага.
– Ирригатор свой карманный дай мне, я проверю батарейки…
– Ага.
– Я заказ делаю в аптеку, тебе надо что-то, я видел, у тебя витамины заканчиваются…
– Ага.
Я с любопытством смотрю на мужа. Он для меня в этот момент – проводник важной информации от Вселенной.
О том, как бесценен этот кокон заботы.
Мужчина – это саквояж с поступками.
Мой муж состоит из глаголов. Каждый этот глагол – синоним слова «люблю». Это слово не обязательно говорить ртом.
Муж заботлив и внимателен. И иногда это меня раздражает. Мне же не двенадцать лет!
Но я знаю, что, если это потеряю, я останусь болезненно беззащитна в мире перегоревших лампочек, севших батареек и некупленных микстур.
Из меня никогда не получится сносная феминистка. И несносная тоже.
И я люблю мужа именно за то, что мои лампочки всегда ярко светят, потому что кто-то очень вовремя их меняет.
Я знаю, что, даже если мы очень поссоримся, накричимся-наоремся и разобьем посуду, он все равно раскроет свой зонт надо мной во время дождя.
Я-то свой опять забыла.
Да, семья – это не всегда единая мелодия. Иногда это репетиция, где одна скрипка хандрит, а вторая фальшивит.
Но надо пережить эту репетицию, и другие тоже пережить, и дождаться премьеры.
Ту, на которой чисто зазвучит ваша мелодия любви.
Влюблять
Миша мне сразу понравился. Но я не сразу поняла чем.
Мальчик как мальчик. Вокруг были и покрасивее, и повыше, и покруче.
А он взял – и примагнитил.
Можно смело сказать, что это была любовь с первого взгляда.
Чуть позже я расшифровала эту магию. Препарировала свои чувства и поняла в чем дело.
У любой симпатии есть причины.
Либо люди узнают в другом человеке себя и совпадают волнами. Либо видят в другом человеке то, что у самих в дефиците.
Миша был очень уверен в себе. Настолько, что местами перебор.
А я – наоборот. Настолько неуверенная, что не передать.
Я была так поражена его самоуверенностью, что не могла налюбоваться. Образно говоря, я испытывала дикую жажду в вопросах самодостаточности, а у него этого добра целый колодец.
Я все время старалась держаться рядом. Меня просто лихорадило, если он прогуливал лекции, и мы не виделись. Как это? Сегодня без него? Ни глоточка?!
Рядом с уверенным человеком всегда легко и спокойно. Я смотрела на него с восхищением: если начнется пожар, то все будут бегать, кричать «пожар! пожар!» и создавать панику, а он будет тушить. А я, соответственно, подавать ведра с водой.
Я хотела быть рядом. Пыталась ему понравиться. Ну как пыталась, просто смотрела, смущалась и, если мы встречались глазами, экстренно отводила взгляд. Так себе флирт, конечно.
Но я была Джейн Эйр, а не Саша Грей. Во мне бушевали гордость и предубеждения, а не вот это все.
В один ужасный день я узнала, что у Миши есть девушка. Что он ее встречает и провожает в институт, и живут они вместе, и даже завели котенка.
Мой мир рухнул. Котят заводят как репетицию детей. Значит, у них счастливая и полноценная семья.
А я так… однокурсница.
«А чего, собственно, ты хотела? – спрашивала я себя. – С какой стати он вообще будет на тебя смотреть?»
Моя подруга носила глубокое декольте. Говорила: «Ходить надо с козырей».
У меня не было там козырей. Так… валетики.
Моими козырями были ноги, но я и так на них ходила. Как еще их выпячивать, я не знала. При встрече весело садиться на шпагат? Или закидывать ногу за шею?
Неуверенные люди меня поймут: я совсем не чувствовала себя конкурентоспособной на рынке невест.
Чувствовала, что я среднестатистическая. Никакая. Никакашечка.
Однажды Миша провожал меня вечером домой. Мы, просто друзья, вышли из института, когда уже стемнело, и пошли к остановке. И заметили, как мой автобус уходит. А следующий через сорок минут. Мы бежали, кричали, но не успели.
Он весело мигнул стопарями и уехал.
– Блин, – вздохнула я. – Я тут околею.
Мне было холодно. Миша отдал мне свою куртку, и мне стало холодно за него. Очень хотелось обняться, чтобы согреться, но нельзя, у него есть котеночек. И какая-то женщина, которая убирает за ним лоток.