Одного такого не существует.
То есть существует – и это ты.
Есть только ты, и мне понадобилось десять лет, чтобы понять: все – не ты.
Я ищу в них тебя, а ты есть только в тебе…
Я выбрала в итоге из всех самого яркого, самого страстного, самого верного. Ни у кого не вызывает вопросов, почему я выбрала его: он прекрасен.
Он соткан из достоинств, главное из которых – он меня любит.
А его главный недостаток – он не ты.
Подруги говорят: «Ты странная… У вас же ничего не было». Это про тебя.
Смешные.
Мне достаточно закрыть глаза – и у нас все было.
Было так, как не было ни у кого.
Я хотела стать для тебя всем миром.
Но стала лишь песчинкой.
Потому что ты создан для всего мира, а не для меня. Ты сможешь изменить его, этот весь мир, а для этого тебе рядом нужен кто-то, кто не отвлечет тебя от миссии.
А я – отвлеку.
Я затяну тебя в себя, ты утонешь во мне и не сможешь исполнить то, для чего ты создан.
Великие люди не должны быть абсолютно счастливы. Абсолютное счастье – это финиш, это когда ты уже все нашел.
А ты, когда нашел меня, все понял.
И испугался.
И я поняла, что мы созданы друг для друга. Но ты не можешь отнять себя у мира. А я не могу принуждать тебя к этому.
И ты не выбрал меня.
Я уважаю тебя за это твое решение.
Оно правильное, хоть и сложное, противоречивое. И оно больно рикошетит в мою жизнь.
Я – муза, которая вынуждена всю жизнь играть с тобой в прятки.
Притворяться, будто меня и в помине нет в твоей жизни.
Живи спокойно, твори активно, ищи меня, будто меня не существует.
И я нашла другого человека, для которого я – весь мир.
И это, кстати, проблема.
Если я умру, он – тоже.
Ему никто, кроме меня, не нужен.
Потому что все – не я.
И это тоже манипуляция – быть для кого-то всем миром.
Так бывает: два человека созданы друг для друга, а живут с другими. Потому что мир так неидеален и несправедлив.
Я точно знаю моменты, когда ты думаешь обо мне. Я чувствую это.
Чувствую, как ментально обнимаешь, как заглядываешь в мои сны, как я нужна тебе именно сейчас.
Понимаю: ты устал без меня…
Я тогда пишу тебе что-то неважное, ерундовое, неподозрительное.
А между строк написано: я тут.
Я знаю: ты все услышал и понял.
Точнее ты в очередной раз поразился, как я почувствовала тебя и написала именно тогда, когда…
Когда в твоем мире появилась прореха, в которую утекает смысл, и я тут же бетонирую эту дыру пластилином своего существования.
Я есть, есть, не бойся, я тут… Твоя муза.
Иногда я смертельно устаю от этих пряток.
В такие моменты я бы обменяла всю свою добротную и сладкую жизнь на возможность рвать аорту в крике: «Где ты?»
Но я знаю, что ты услышишь. И придешь.
И этот несовершенный мир не простит мне, если я отниму тебя у него…
Мы созданы не совпадать.
Когда-нибудь ты сам устанешь спасать этот мир от нелюбви – и найдешь меня.
Нарушишь все заветы, перепишешь правила, позвонишь в мою дверь.
Скажешь:
– Я тебя нашел.
– Это несложно, я живу по месту прописки, – улыбнусь я.
– Можно войти?
– Нет.
– Почему нет?
– Потому что ты потом пожалеешь.
– Ну и что? Это будет потом. А прямо сейчас я буду счастлив.
– Ты мне нужен навсегда. А не на короткое «сейчас». И получить тебя навсегда я могу только вот так. Через «нет».
Ты сядешь на пол, прислонившись к холодной стене моей лестничной клетки.
– Кто там? – крикнет мой хороший муж из глубины квартиры.
– Соседка! – крикну я в ответ, а тебе добавлю тихо. – Иди к жене…
Ты встанешь и подойдешь ко мне вплотную. Нас обоих бьет крупная дрожь, вулканическая страсть кипит внутри.
– Спасибо за это «нет», – скажешь ты, наклонившись к моим губам. – Я еще сильнее хочу тебя.
– Иди… Умоляю…
– И да, просто знай, что я найду тебя, независимо от того, где ты будешь жить. Ты навсегда прописана в моем сердце…
Бежать
Этот разговор случился в 2014 году на даче у друзей.
Тогда тоже был кризис – резко ослабел рубль.
Было тревожно, неуютно и нестабильно.
Имена героев я изменила и разговор привожу схематично, ведь прошло шесть лет, и я помню лишь его смысловые очертания.
Но мне он кажется важным, потому что тактика всплытия тонущего человека, описанная в разговоре, оказалась в итоге эффективной.
Возможно, таковой она будет не для всех.
И все же в зеркале этого разговора многие могут рассмотреть что-то важное для себя.
Итак, загородный дом друзей; мы с подругой, укутанные в пледы, глубоко за полночь сидим в беседке, смотрим на догорающий костер, болтаем.
Мужья и дети давно уложены, мы тоже сонные, но ценим возможность приватного общения.
– У нас заканчиваются деньги, а он спокоен как танк. Сидит себе дома, варит борщ, – Настя обиженно поджала губы. – В стране кризис, надо бежать…
– Куда бежать? Кому надо, Насть? – уточняю я.
– Ой, всем надо. Всем, кто хочет выжить.
– Насть, слушай, разным людям надо разное. Тебе надо бежать, суетиться, взбивать вокруг себя пространство. Ты – такой деятельный миксер. Жужжишь, носишься, нервничаешь. Я такая же, кстати. А он иначе проживает это: качественно, медленно и вдумчиво. Он такая мялка для картофеля – бесшумный, не суетливый, работающий тогда, когда есть горячая – с пылу, с жару – картошечка. Глупо ждать от него миксерской энергии, он же даже к электричеству не подключен.
– Знаешь, чего я боюсь?
– Чего?
– Что ему просто нравится сидеть дома. Не работать.
– Почему не работать? А с ребенком занятия? А в огороде все это вот?
Не работа, что ли? – я махнула рукой. – А дом ваш: все починено, все работает.
– Все работает, а муж – не работает, – Настя вздохнула. – Он после аварии как сел дома, так все долечивается, долечивается, долечивается. Стал такой… увлеченный своими болячками. Раньше был увлечен проектами, глаз горит, придет домой, я ему ужин накрою, а он не ест – рассказывает. Все остыло уже, а он все говорит, говорит. Потому что ему рассказывать интересней, чем есть.
А сейчас он всегда дома. И ничего не говорит, потому что не о чем говорить. Зато ест. Поправился уже вон на десять кило, у мужиков не так заметно, но все же. Просто ничего не происходит дома, и он тонет в этом «ничего».
– Слушай, Настен, он же чуть не погиб. Пережил стресс. Долго восстанавливался, вставал на ноги. Это самое сложное испытание в его жизни. Ты хочешь, чтобы он раз – и из реанимации на работу?
– Оль, он уже давно встал на ноги. Но костыли не выбросил. Понимаешь, в чем фишка? Он держится за свои чертовы костыли, потому что с костылями он – пострадавший после аварии, благородный страдалец. А без костылей – неудачник, не способный после простоя работу найти.
Мы молчим. Мне кажется, Настя несправедлива к мужу. Человек ехал по трассе, а потом авария: его крутануло несколько раз между жизнью и смертью и надолго выбросило на обочину. Он там выжил, починился, но сразу выехать на трассу не готов.
– Когда он чуть не погиб, я думала, с ума сойду, – продолжает Настя. – Я же люблю его. По-настоящему люблю. И я поставила себе цель: вы́ходить его. И начался этот наш путь. Где я к нему как к ребенку. Когда он капризничал на ЛФК, я его так же, как нашего Семена, уговаривала. Я с ним на все реабилитации. Везде поддерживаю, везде хвалю. Весь период его восстановления я радовалась каждой его победе, хлопала в ладоши.
Потом он вернулся домой. Ожил. Я тоже радовалась. Вон, сам дошел до кухни. Вон сам помылся. В первый раз после аварии приготовил завтрак. И все такое.
Знаешь, в одну из суббот я проснулась оттого, что Семен нарисовал мне лошадку, пришел, разбудил и показывает. И я спросонья такая: «Сема, да какой ты молодец! Да какой ты умница! Да это лучшая лошадка в моей жизни!»
А спустя минуту в комнату входит муж с подносом, на котором кофе, пряники самодельные, цветочек. И я, не меняя тона: «Ой, Леша, да какой ты молодец, да какой ты умница, да это лучший завтрак в моей жизни…» Понимаешь, о чем я?
– Да. После аварии ты его нянчила как ребенка.
– Ага. А недавно я поняла и ужаснулась. Оль, авария была три года назад. Тысяча дней. Все позади. Проехали. А мы не проехали, мы ее с собой взяли. И тащим. И если что, прячемся в нее от жизни. И это ужасно.
– Хм. Ну смотри. К вопросу ребенка и похвалы. Думаю, тут твоя ответственность тоже есть. Леха долгое время зависел от тебя. Во всех смыслах. И ты с полной отдачей была ему и женой, и мамой. И продолжила ею быть, несмотря на то, что больше нет необходимости. Это как мамочки, которые до совершеннолетия гладят малышам своим штанишки и греют бутербродики, не замечая, что малыши давно выросли. А «малыши» половозрелые не сопротивляются: поди, им плохо? И это же тоже вариант созависимости. Тут не только в ребенке проблема. Если ребенок «маменькин сынок», тут оба виноваты – и мамочка, и сын. Хочется подойти и сказать маме: «Оставь его в покое!»
– Это ты мне, да? Я должна оставить мужа в покое?
– Не «оставь в покое», а «дай мужу пространство снова быть мужем».
Не ребенком. Ты же сама ему костыль. Продолжаешь заботиться, хвалишь, оберегаешь, финансово все вопросы закрываешь. Авария выбросила его из обоймы. Вернуться в нее сложно и страшно. Там могут накостылять, там никто не ждет, там все давно уехали вперед, и проблемы его – болит не болит – никому не интересны. А дома безопасно. Теплица такая, как у вас вон, для помидорчиков.
И он дома как в тепличке. Жена оберегает, вникает, хвалит. Он и рад стараться. Сегодня вон какой борщ сварил, я чуть с тарелкой не съела.
– Что делать-то? С этим генералом борщей?
– Поправочка: любимым генералом борщей. Ну, во-первых, понять: это точно тебя не устраивает? Поди как плохо: ребенок на нем, дом на нем, огород на нем. Он дома, но он работает, закрывает тылы. А ты развивайся, делай карьеру. Все ж в плюсе. Хороший вариант партнерства.