[759][760]. Дзержинский был рад стараться. Приведем лишь один пример: 23 сентября 1919 года были расстреляны без суда и следствия 67 человек, заподозренных в контрреволюционной деятельности. Их список возглавил Николай Щепкин, либеральный депутат Государственной думы – парламента, созванного после 1905 года. О казни сообщалось в самых резких выражениях: Щепкин и его якобы сообщники, “притаившись, как кровожадные пауки… расставляли свои сети повсюду, начиная с Красной армии и кончая университетом и школой”[761][762]. С 1918 по 1920 год было совершено не менее трехсот тысяч подобных политических расправ[763]. Расстреливали не только представителей партий-соперниц, но и своих же собратьев большевиков, которые оказывались настолько безрассудны, что критиковали новую диктатуру партийного руководства. К 1920 году было создано уже более сотни концентрационных лагерей для “перевоспитания неблагонадежных элементов”. Места для них старательно выбирались, чтобы заключенные оказались в самых суровых условиях, – например, в бывшем монастыре в Холмогорах, на ледяных просторах вблизи Белого моря. Так возник ГУЛАГ.
Иосифа Виссарионовича Джугашвили, взявшего себе говорящий революционный псевдоним Сталин, совсем не прочили в преемники Ленину в качестве вождя, который возглавит советскую систему. Ему недоставало харизмы и чутья, свойственных другим лидерам большевиков. Однако Ленин, назначив в апреле 1922 года Сталина генеральным секретарем ЦК, сильно недооценил его бюрократические способности. Оказавшись единственным человеком, занимавшим место во всех трех важнейших партийных органах – Политбюро, Оргбюро и секретариате, – и сделавшись аппаратчиком с самым обширным штатом подчиненных, Сталин принялся устанавливать контроль повсюду, пуская в ход и строгие административные меры, и личную изворотливость. Вскоре он посадил преданных ему людей на местах и, что важно, в тайной полиции. Он составил список высокопоставленных функционеров, получивших собирательное название “номенклатуры”, чтобы (как объяснял сам Сталин на XII съезде РКП(б) в апреле 1923 года) “на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие их проводить в жизнь”[764][765]. Полномочия управленца дали ему возможность контролировать не только расходы чиновников: секретный отдел секретариата, скрытый за стальными дверями, сделался органом внутрипартийных разоблачений и расследований. А закрытая система правительственной телефонной связи – “вертушка” – и телеграфный шифратор предоставили ему контроль над коммуникациями и в том числе средства для подслушивания чужих разговоров.
Как и Ленин, Сталин был продуктом подпольной революционной сети. В молодости, при царском режиме, он был заговорщиком и вволю хлебнул положенных лишений в ссылке. Примечательно, что диктаторы ХХ века – возможно, в силу собственного подпольного прошлого – повсюду видели заговоры против самих себя. Мнимые шпионы и саботажники, осужденные на показательных процессах – по Шахтинскому делу (1928), по делу Промпартии (1930) и по делу инженеров из “Метро-Виккерс” (1933), – стали жертвами лишь самых зрелищных из бесчисленного множества псевдоюридических и внеправовых действий. Усматривая в малейших проявлениях недовольства государственную измену или контрреволюцию, созданная Сталиным система гурьбой и гуртом отправляла советских граждан в ГУЛАГ. Папки с делами осужденных, доступные теперь для изучения в Государственном архиве Российской Федерации, позволяют понять, как именно работала система. Ленинградская старушка Берна Клауда совсем не походила на “подрывной элемент”, однако в 1937 году ее приговорили к десяти годам заключения в пермских лагерях за антиправительственные высказывания[766]. “Антисоветская агитация” была наименьшим из политических преступлений, за которые могли осудить человека. Куда серьезнее было обвинение в “антисоветской деятельности”, еще хуже – в “контрреволюционной террористической деятельности”, а хуже всего – в “троцкистской террористической деятельности”. На деле же подавляющее большинство людей, осужденных за подобные преступления, были виновны (если, конечно, это вообще можно назвать виной) лишь в мелких проступках: неосторожное слово начальству, случайно услышанный анекдот про Сталина, жалоба на ту или иную сторону вездесущей системы, в крайнем случае мелкое экономическое правонарушение вроде спекуляции (покупки и перепродажи товаров). Лишь мизерная доля политических заключенных были истинными противниками режима. Что характерно, лишь чуть более 1 % лагерных заключенных в 1938 году имели высшее образование, а треть была вовсе неграмотной. К 1937 году появились квоты, или нормы, на аресты – в точности как существовали нормы производства стали. Чтобы исполнить положенное количество наказаний, преступления просто фабриковали. Заключенные становились очередным видом продукции, и в НКВД[767] их называли просто “делами” (если речь шла о мужчинах) или “досье” (если речь шла о беременных женщинах). В пору расцвета ГУЛАГа по всему Советскому Союзу существовало 476 лагерных зон, причем каждая состояла из сотен отдельных лагерей. Всего при Сталине через систему ГУЛАГа прошло восемнадцать миллионов мужчин, женщин и детей. С учетом еще шести или семи миллионов советских граждан, приговоренных к ссылке, доля населения, подвергшегося при Сталине тому или иному виду каторжных работ или тюремного заключения, приближается к 15 %[768].
В безопасности не был никто. Первым регулярно проводить партийные “чистки” предложил Ленин – чтобы избавиться от “бездельников, хулиганов, авантюристов, пьяниц и воров”[769][770]. Сталин, страдавший маниакальной подозрительностью по отношению к соратникам по партии, пошел еще дальше. Мало какие группы подвергались более беспощадному преследованию в 1930-х годах, чем те самые старые большевики, которые были близкими товарищами Сталина в решающие дни революции и гражданской войны. Высокопоставленные партийные функционеры жили в постоянной тревоге, не зная, кто из них в любой момент станет очередной жертвой сталинской паранойи. Вернейшего из верных коммунистов могли арестовать и бросить в тюрьму, словно опаснейшего преступника. Верных ленинцев клеймили “вредителями”, шпионами империалистических держав или “троцкистами” – сторонниками главного соперника Сталина, объявленного врагом и жившего за границей Льва Троцкого (с которым наконец удалось расправиться в 1940 году, подослав к нему убийцу). То, что начиналось в 1933 году просто как крутые меры против коррумпированных или некомпетентных чиновников, после убийства руководителя ленинградской парторганизации Сергея Кирова в декабре 1934 года переросло в кровавые и нескончаемые чистки. Одного за другим старых коммунистов и коммунисток, которые когда-то составляли авангард революции, арестовывали, пытали и допрашивали до тех пор, пока те не сознавались в каком-нибудь “преступлении” и не доносили на других своих товарищей, после чего несчастных расстреливали. С января 1935 года по июнь 1941-го в Советском Союзе было произведено около 20 миллионов арестов и не менее 7 миллионов расстрелов. Лишь в 1937–1938 годах квота на “врагов народа”, подлежавших расстрелу, составляла 356 105 человек, хотя количество людей, погибших в действительности, превысило это число более чем вдвое[771]. Из 394 членов Исполнительного комитета Коммунистического интернационала, насчитывавшихся в январе 1936 года, к апрелю 1938 года 223 стали жертвами террора, как и 41 из 68 лидеров немецкой компартии, бежавших в СССР после 1933 года.
На пике сталинских репрессий “благо общества” оборачивалось тотальной личной уязвимостью. Буквально никто не мог чувствовать себя в безопасности, и меньше всего – люди, возглавлявшие сам НКВД. Генриха Ягоду расстреляли как троцкиста в 1938 году; его преемника Николая Ежова расстреляли как британского шпиона в 1940-м; Лаврентия Берию расстреляли вскоре после смерти Сталина. Те же, кто уцелел, живя под прицелом, вовсе не обязательно являлись конформистами. Им просто очень повезло. Среди множества арестованных оказались 53 члена Ленинградского общества глухонемых. Этой якобы “фашистской организации” предъявили обвинение в том, будто она в заговоре с германской разведкой замышляла в день годовщины революции при помощи самодельной бомбы взорвать Сталина и других членов Политбюро во время парада на Красной площади. 34 человека были расстреляны, остальных сослали в лагеря на десять или больше лет. В действительности же произошло вот что: председатель донес на нескольких членов общества, которые, чтобы свести концы с концами, торговали кое-какой мелочью по пригородным поездам. Этим доносом заинтересовались в НКВД. Впоследствии самого председателя объявили причастным к якобы готовившемуся заговору и расстреляли. Спустя год энкавэдэшники решили, что само по себе расследование вызывает подозрения. Тогда пришли уже за теми службистами, которые раздули это дело[772].
К концу 1930-х годов Сталин успел превратить Советский Союз в огромный лагерь рабского труда, а сам сделался его комендантом. Он мог сидеть на балконе своей сочинской дачи и диктовать приказы, которые немедленно телеграфировались в Москву, а там их превращали в официальные постановления, которые затем спускались вниз по всем каналам партийной иерархической пирамиды, а в случае необходимости направлялись и иностранным компартиям. Местные чиновники не смели игнорировать эти приказы из страха, что их неисполнение впоследствии вскроется, и это неизбежно повлечет расследование, преследование, приговор и, вполне возможно, расстрел