. Конечно, европейцы первыми установили правило, согласно которому американские компании не могут действовать на их территории независимо от национальных или общеевропейских законов. Француз Марк Кнобель первым заявил о том, что Yahoo не имеет права рекламировать нацистскую атрибутику на сайте своего аукциона, и не в последнюю очередь потому, что сервер, через который французские пользователи попадают на этот сайт, находится в Европе (в Стокгольме), а еще потому, что Yahoo способен (вопреки его утверждениям) отличить французов от пользователей из других стран[1450]. Ряд европейских стран – не только Франция, но и Британия и Германия – приняли законы, которые требуют от интернет-провайдеров блокировать запрещенный контент (например, педофильское порно), делая его недоступным для граждан этих стран. Вместе с тем европейская политическая элита сегодня фактически зависит от американских компаний вроде Facebook, которые, как ожидается, будут осуществлять цензуру от их имени, и при этом она явно забывает о возникающем риске: а именно что “стандарты сообщества”, принятые в Facebook, могут в итоге оказаться суровее европейских законов[1451].
Китайцы же, напротив, сделали выбор в пользу конкуренции. Американцы не ожидали такого – они предсказывали, что Пекин просто попытается “контролировать интернет”, а президент Билл Клинтон даже заранее сравнил эту попытку с “попыткой приколотить к стенке желе”[1452]. “Интернет – губчатая сеть, – писал в 2003 году один американский профессор, – и если люди в Китае… захотят получать информацию из Кремниевой долины, даже самое всесильное правительство не сможет им помешать”[1453]. Он оказался не совсем прав. Конечно, цензура вводилась. С 2012 года, когда Центральный комитет по делам киберпространства возглавил Лу Вэй, Китай повысил эффективность своей “Великой огненной стены”, которая блокирует доступ к десяткам тысяч западных веб-сайтов, а также “Золотого щита”, который осуществляет интернет-надзор, и “Великой пушки”, которую можно использовать для атак на враждебные сайты. За микроблогами и социальными сетями вроде Sina Weibo ведется самое пристальное полицейское наблюдение, и тем, кто размещает в интернете лживую или провокационную информацию, грозят тюремные сроки. Достаточно привести всего один пример того, как действуют китайские власти: в сентябре 2016 года правительство заставило Netease закрыть все онлайн-форумы, кроме тех, что были посвящены недвижимости и обустройству дома[1454]. Хотя правительство мирится с тем, что в интернете его вовсю критикуют, цензура быстро пресекает все призывы к любым неофициальным коллективным действиям[1455].
Однако цензура – не главное в китайской реакции на наступление сетевого века. Суть китайской стратегии состояла в том, чтобы всеми силами, пуская в ход честные и нечестные средства, ограничивать крупным американским IT-компаниям доступ на китайский рынок и, напротив, всячески поощрять местных предпринимателей, чтобы те создавали китайскую альтернативу FANG. Если Yahoo и Microsoft приняли навязанную китайским правительством “самодисциплину”[1456], Google ушел из Китая в 2010 году, после неоднократных пререканий с китайскими властями из-за цензуры и из-за атак на почтовые ящики сервиса Gmail местных борцов за права человека. Facebook же пытался укорениться в Китае с 2005 года, когда он только зарегистрировал доменное имя www.facebook.cn, но его заблокировали в 2009 году, когда китайские власти обвинили западные соцсети и их руководство в том, что они разжигают волнения в Синьцзяне – провинции с преимущественно мусульманским населением[1457]. В итоге в китайском интернете сегодня господствует триада BAT: Baidu (поисковик, основанный Робином Ли в 2000 году), Alibaba (ответ Джека Ма Amazon – компания, учрежденная в 1999 году) и Tencent (ее создал годом раньше Ма Хуатэн, и эта компания известна прежде всего своим приложением для обмена сообщениями WeChat). Эти конгломераты – отнюдь не клоны американских аналогов: каждая компания оказалась новаторской на свой лад, и поскольку их совокупная рыночная стоимость превышает 473 миллиарда долларов, а годовые доходы составляют 20 миллиардов, то по масштабу они вполне сопоставимы с американскими аналогами. Мессенджером WeChat пользуются 86 % китайских интернет-пользователей, и он быстро вытесняет некогда обязательные азиатские корпоративные карточки с удобными QR-кодами. В 2015 году доходы Alibaba в Китае превзошли доходы Amazon в США; его доля в общем объеме доходов от розничной торговли в Китае (более 6 %) вдвое больше, чем аналогичная доля Amazon в США[1458].
Естественно, Кремниевая долина щерит клыки, злясь на то, что ее не пускают на обширный китайский рынок. Цукерберг еще не оставил надежду – он дает интервью на беглом мандаринском наречии и даже бегает трусцой по затянутой смогом площади Тяньаньмэнь, но недавняя капитуляция Uber наверняка обескуражила его. В прошлом году, понеся годовые убытки, превысившие миллиард долларов, Uber вывесил белый флаг и смирился с тем, что он не в силах победить местную карпулинговую компанию Didi Chuxing[1459]. Отчасти эта неудача объясняется большей энергией и большими финансовыми возможностями Didi, но отчасти и нормативными изменениями, явно нацеленными на то, чтобы поставить Uber в невыгодное положение на китайском рынке[1460]. Разочарование американских компаний, возмущенных этими и другими помехами, вполне понятно. И все же трудно не восхититься тем, как Китай принял вызов Кремниевой долины – и вышел победителем. Это было не только экономически умное решение – оно было умным еще и в политическом и стратегическом отношениях. Теперь “Большой брат” в Пекине сам располагает большими данными, которые нужны, чтобы держать под колпаком всех китайских “граждан сети”. Между тем, если АНБ вдруг понадобится собрать метаданные, касающиеся Поднебесной, ему придется штурмовать китайскую “Великую огненную стену”.
Расхожее мнение на Западе до сих пор гласит, что сетевой век в той же степени враждебен режиму Коммунистической партии Китая, в какой был враждебен Советскому Союзу. Но есть и те, кто думает иначе[1461]. Прежде всего, партия и сама является сложно устроенной сетью: грани, связывающие ее вершины, – это отношения попечительства и товарищества между коллегами или людьми, стоящими на одной ступени. Например, если исходить из принципа центральности по посредничеству, Си Цзиньпин обладает не меньшим могуществом, чем любой из лидеров со времен Цзян Цзэминя, и он намного могущественнее Дэн Сяопина, с которым его иногда ошибочно сравнивают западные обозреватели[1462]. Сетевой анализ позволяет исследователям, изучающим китайское государственное управление, отойти от упрощенческих теорий о партийных кликах и вникнуть во все тонкости современной системы гуаньси. Чэн Ли подчеркивал, что в восхождении Си на вершину власти важную роль играли связи между наставником и подопечными – то есть отношения, существовавшие между высокопоставленными партийными чиновниками и их ближайшими помощниками (мишу). Те, кто проводит различия между элитарным “лагерем Цзян-Си” и популистским “лагерем Ху-Ли”, преувеличивают жесткость фракционных границ. Сам Си начинал карьеру секретарем при тогдашнем министре обороны Гэн Бяо, затем перешел на руководящую работу в провинциях Хэбэй, Фуцзянь, Чжэцзян и Шанхай, а там выстроил собственную сеть подопечных, в число которых вошли столь несходные между собой деятели, как экономический технократ Лю Хэ и консерватор-милитарист Лю Юань[1463]. Как считает Франциска Келлер, Китай проще понять, если смотреть на него с точки зрения сетей попечительских отношений, а не с точки зрения фракций или кланов. К другим важным сетям относятся сеть, куда вошли члены “узких составов”[1464] Си, и сеть, связывающая корпорации с банками через рынок облигаций[1465].
Китай вовсе не собирается “приколачивать желе к стенке”: его подход заключается в том, чтобы узнавать из микроблогов о том, что заботит граждан, и все эффективнее использовать эту информацию. Когда исследователи из Гонконга, Швеции и США обрабатывали массив данных 13 с лишним миллиардов блог-постов, размещенных на Sina Weibo с 2009 по 2013 год, они с удивлением обнаружили, что в 382 тысячах постов речь шла о социальных конфликтах, а примерно 2,5 миллиона содержали упоминания о массовых протестах, например забастовках. Возникла гипотеза, что в настоящее время власти используют социальные сети, чтобы отслеживать проявления инакомыслия, а также выявлять случаи коррупции. Примечательно, что из 680 чиновников, которых обвиняли в коррупции пользователи Weibo, те, кому в итоге предъявили официальные обвинения, упоминались почти в десять раз чаще остальных[1466]. Другой массив данных – о 1460 чиновниках, в отношении которых проводилось расследование по подозрению в коррупции с 2010 по 2015 год, – позволяет получить более четкое представление о сетях, управляющих Китаем. В данном случае речь идет о сети “тигров и мух” (то есть крупных и мелких правонарушителей), чьи преступления и проступки сделались главным объектом внимания правительства Си Цзиньпина