3.0 приведет к “современному кембрийскому взрыву” и станет “рулевым усилителем для нашего коллективного разума”[1484].
У хозяев Кремниевой долины имеется множество стимулов идеализировать будущее. Баладжи Шринавасан рисует заманчивые картины: поколение миллениалов будет совместно работать в “облаках”, не ощущая границ и расстояний, и расплачиваться друг с другом криптовалютой, избавившись от диктата государственных платежных систем. Марк Цукерберг, выступая в 2017 году на церемонии вручения дипломов в Гарварде, обратился к новоиспеченным выпускникам с призывом: помогать “создавать такой мир, где у каждого будет осознанная цель: сообща браться за большие осмысленные задачи, выводить понятие равенства на новый уровень, где у каждого будет возможность преследовать свою цель, и строить сообщество по всему миру”. Однако сам Цукерберг олицетворяет как раз неравенство, присущее экономике суперзвезд. Большинство мер, которые он предлагает для устранения неравенства – “всеобщий базовый доход, доступный уход за детьми и система здравоохранения, не привязанная к какой-то одной компании… непрерывное образование”, – невозможны в глобальном масштабе, они жизнеспособны лишь в рамках национальной политики, какую осуществляли прежние государства “всеобщего благосостояния” ХХ века. А когда Цукерберг говорит, что в наше время борьба идет между “силами свободы, открытости и глобального сообщества – и силами авторитаризма, изоляционизма и национализма”, то, кажется, он сам забывает о том, какую пользу последним силам принесла его собственная компания[1485].
Футурологические исследования почти не дают нам оснований ожидать, что многие (если вообще хоть какие-нибудь) из радужно-утопических картинок, какие заранее рисует Кремниевая долина, действительно осуществятся. Если закон Мура и впредь будет сохранять силу, то компьютеры обретут способность симулировать деятельность человеческого мозга примерно в 2030 году. Но с какой стати мы должны ожидать, что это приведет к осуществлению именно тех утопических сценариев, которые вкратце пересказывались в предыдущих двух абзацах? “Закон Мура” начал действовать, самое раннее, с той поры, когда была (частично) собрана “Аналитическая машина” Чарльза Бэббиджа незадолго до его смерти в 1871 году, и уж без малейших сомнений можно вести отсчет с начала Второй мировой войны. Но нельзя сказать, что при этом наблюдались соответствующие улучшения в нашей производительности или тем более в нашем (как вида) нравственном поведении. Можно убедительно доказать, что достижения более ранних промышленных революций принесли человечеству гораздо больше пользы, чем инновации самой недавней революции[1486]. И если главным последствием роботизации и появления искусственного интеллекта действительно станет масштабная безработица[1487], не стоит ожидать, что большая часть человечества[1488] безропотно посвятит появившийся досуг невинным увлечениям, довольствуясь скромным, но достаточным для выживания базовым доходом. Подобные общественные договоренности сохраняли бы силу разве что в условиях фантастического тоталитарного государства, описанного Олдосом Хаксли, где люди из низшей касты повально подсажены на успокоительные наркотики[1489]. Более правдоподобный сценарий – это повторение тех насильственных беспорядков, которые в итоге ввергли в хаос прошлый великий “сетевой век” и получили в истории название Французской революции[1490].
Кроме того, нельзя отмахнуться от подозрения, что, несмотря на все утопические прогнозы, менее благожелательные силы уже научились не только пользоваться, но и злоупотреблять “когнисферой” в собственных корыстных целях. На деле работа интернета зависит от подводных и оптоволоконных кабелей, спутниковых линий связи и гигантских складов, заставленных серверами. Во владении всей этой собственностью нет ничего утопического, как и в олигополистических соглашениях, которые делают столь выгодным владение крупными веб-платформами. Обширные новые сети сделались реальностью, но они, как и сети прошлых эпох, иерархичны по своей структуре: малое число узлов, к которым сходится чрезмерное количество связей, господствует над массой узлов, имеющих скудные связи. И то, что эту сеть могут использовать в своих интересах морально растленные олигархи или религиозные фанатики, чтобы раздувать в киберпространстве новую и непредсказуемую разновидность войны, – уже далеко не умозрительные опасения. Кибервойна уже идет. Индексы геополитического риска указывают на то, что не за горами обычная или даже ядерная война[1491]. Нельзя исключить и иную возможность – что “планетарный сверхорганизм”, созданный докторами Стрейнджлавами[1492] с искусственным интеллектом, когда-нибудь вычислит – вполне разумно, – что человеческий род представляет собой величайшую угрозу для долгосрочного выживания самой планеты, разъярится и уничтожит всех нас[1493].
“Я думал, что как только все смогут свободно высказываться и обмениваться информацией и идеями, мир автоматически станет лучше, – признавался в мае 2017 года Эван Уильямс, один из основателей Twitter. – И ошибся”[1494]. История учит нас тому, что доверять сетям управление миром – значит накликать анархию: в лучшем случае власть достанется иллюминатам, но еще более вероятно, что она попадет в руки якобинцев. У некоторых уже сегодня возникает соблазн поднять “два тоста за анархизм”[1495]. Те, кому довелось пережить войны 1790-х и 1800-х годов, усвоили важный урок, который было бы полезно усвоить и нам: если хочется избежать череды революционных вихрей и ураганов, лучше навязать миру некий иерархический порядок и придать ему легитимную форму. На Венском конгрессе пять крупных держав договорились учредить такой порядок, и образованная ими пентархия служила замечательной гарантией стабильности на протяжении большей части следующего столетия. И вот сейчас, почти двести лет спустя, мы стоим перед похожим выбором. Те, кто отдает предпочтение миру, управляемому сетями, рискуют очутиться не в пронизанном связями утопическом государстве из своих мечтаний, а в мире, поделенном между FANG и BAT и предрасположенном ко всем патологиям, о которых говорилось выше, в мире, где зловредные подсети эксплуатируют возможности Всемирной паутины, чтобы распространять вирусоподобные мемы и сеять ложь.
Есть и альтернатива – если сложится новая пентархия крупных держав, которые признают, что в их общих интересах – остановить распространение джихадизма, преступности и кибервандализма, а также изменение климата. После истории с вирусом-вымогателем WannaCry в 2017 году даже российское правительство должно было понять: ни одному государству не стоит надеяться, что КиберСибирь будет долго оставаться в его власти. Ведь эта вредоносная программа была разработана в американском АНБ как кибероружие под названием EternalBlue, но затем ее украла и слила в сеть группа хакеров, именующих себя Shadow Brokers (“Теневыми брокерами”). Потом один британский программист обнаружил ее “аварийный выключатель”, но к тому времени заражению подверглись уже сотни тысячи компьютеров в Америке, Британии, Китае, Франции и России. Нужна ли лучшая иллюстрация довода, что борьба с анархией в интернете – в общих интересах крупных держав? Удачно, что разработчики послевоенного порядка в 1945 году уже заложили организационную основу для подобной новой пентархии – в форме Совета Безопасности ООН с его постоянными членами, и эта организация по сей день сохраняет исключительно важный элемент легитимности. Главный геополитический вопрос нашего времени – смогут ли эти пять крупных держав найти общий язык и снова, как их предшественники в XIX веке, заключить крепкий союз[1496].
В Сиене шесть столетий назад Торре-дель-Манджа, башня дворца Палаццо-Публико, отбрасывала длинную тень на Пьяцца-дель-Кампо – веерообразную площадь, которая поочередно служила то рынком, то местом собраний горожан, а дважды в год – скаковым кругом. Высота башни была тщательно продумана: она возносилась ввысь ровно на столько же, на сколько и вершина городского собора, стоявшего на самом высоком из городских холмов. Таким образом, вместе они зримо символизировали равенство светской и духовной иерархий[1497]. Почти сто лет назад в ланговском “Метрополисе” иерархическую власть символизировали манхэттенские небоскребы, которые и сейчас бóльшую часть дня отбрасывают тень на южную и восточную части Центрального парка[1498]. Когда в Нью-Йорке построили первые небоскребы, казалось, что эти внушительные громадины как нельзя лучше подходят для контор иерархических корпораций, занимавших господствующее положение в экономике США.
А вот сегодняшние технологические компании-гиганты, напротив, избегают вертикальных форм. Штаб-квартира Facebook в Менло-Парке, спроектированная Фрэнком Гери, представляет собой широко раскинувшийся кампус с офисами открытого типа и площадками для игр. По словам Марка Цукерберга, это “одна комната, где свободно помещается тысяча человек”, или (если сказать точнее) необъятный детский сад для умников. Главное здание в новом Apple Park – штаб-квартире Apple в Купертино – внешне напоминает огромный круглый космический корабль всего в четыре этажа (над уровнем земли). Этот “центр творчества и сотрудничества”, спроектированный покойным Стивом Джобсом, Норманом Фостером и Джонатаном Айвом, как будто предназначен для того, чтобы в нем расположилась решетковидная сеть – с равнозначными вершинами с равным числом граней, зато с единственным рестораном