– Он меня отпустил домой, – сказала она тихо. – Учитель сказал, что я могу, если хочу, уйти домой, но я решила, что лучше вернуться в класс. Потому что…
Она осеклась. «Потому что…» Я, впрочем, все поняла. Она решила встретить унижение лицом к лицу, зная, что все всё видели. Заставила себя вернуться и начать все строить заново.
Я подумала: насколько же Ли Лэй отважнее меня.
Лю Пин посмотрел на нас. В основном – на Ли Лэй.
– Вы здесь потому, что вы все очень одаренные ученики, вы все – гордость Китая.
Ли Лэй посмотрела на него с робкой влажной улыбкой, глаза ее снова засветились.
– Одна из задач, которые мы решаем на этих занятиях, – подготовить вас к следующему жизненному этапу. В школе рассчитывают, что все вы поступите в университеты и в конечном итоге совершите что-то великое на благо своей страны. Особую важность мы придаем последнему заданию, которое вы выполните в рамках этой программы. Вам предстоит написать сочинение объемом в пять тысяч слов. Закончить его нужно к двадцать восьмому января следующего года. Если вы достойно справитесь, это сочинение будет приложено к вашей заявке на поступление в университет, вне зависимости от того, на какой факультет вы решите поступать. Иными словами, оно откроет вам двери лучших институтов Пекина. Понятно, что к этому заданию нужно отнестись очень ответственно и добросовестно.
Из класса будто бы выкачали весь воздух. Все взгляды устремились на учителя. Я посмотрела на Цзиня. Похоже, слова Лю Пина тронули даже его: обычные беспечность и безразличие на несколько секунд с него слетели.
Лю Пин расслабил плечи, улыбнулся.
– Зря вы так пугаетесь. Ничего страшного. Задание следующее. Нужно своими словами объяснить, что для вас значит «человек». Понимаю, звучит высокопарно. Но на деле это не так. Можете писать о том, что составляет вашу собственную личность. Про свои хобби и интересы. Можете писать о ком-то другом, кого вы хорошо знаете. Кто служит для вас примером. А можно в более общем смысле. В чем сущность прожитой не зря, созидательной жизни? На мой взгляд, важно вот что: о чем бы вы ни писали, пишите искренне. С воодушевлением. Вот и все. Урок окончен.
Цзинь первым выскочил из класса. Я смотрела ему вслед. Каждый раз, как взор мой устремлялся на него, я ощущала один и тот же болезненно-сладкий трепет. Я поспешила следом, сердце так и стучало. Зашагала за ним, по одной улице, по следующей, стараясь набраться храбрости и заговорить, не выдав при этом беспомощности и отчаяния. Наконец мы поравнялись, я слышала гул собственного пульса. Попыталась придать голосу беззаботность.
– Привет!
Он посмотрел на меня.
Улыбнулся.
– Привет, – сказал он.
Мне полегчало.
– Привет, – повторила я с довольно дурацким видом.
Он снова улыбнулся, а потом отвел взгляд.
Я разглядывала его, пока он этого не видел. Густые темные волосы, чуть курносый нос, но главное – отрешенное выражение лица, как будто он не до конца с нами. А где-то в другом месте. Я смотрела на него и вспоминала, как… гладила его там, и снова будто чувствовала на ладони теплую влагу. В тот момент мне казалось, что мы только вдвоем во всем мире. Почему же сейчас он так далеко? Почему мы друг другу едва ли не чужие?
Цзинь повернулся ко мне – взгляд неуверенный, но устремленный мне в лицо.
– Эй, а ты помнишь нас маленькими? Много лет назад.
Мы никогда не говорили с ним о детстве.
– Помню, конечно.
– Помнишь, как мы играли на заброшенной парковке? Мы с тобой, с Чженом, Вань Фанем и А-Лам, с Цзянем?
– Еще бы!
Цзинь явно расслабился.
– К вечеру, когда солнце садилось, мы расходились по домам, в разные стороны. Но иногда, попрощавшись с вами, я выжидал и возвращался на парковку, где уже никого не было. Потому что вы все ушли.
– Зачем?
Цзинь нахмурился.
– Толком не знаю. Видимо, я уже чувствовал, какой холод царит в моем доме. Как мои родители отличаются от других родителей. Папа гораздо старше мамы. Они почти не разговаривают. Мне страшно было возвращаться в этот дом, такой холодный. Я думал о том, что у вас у всех замечательные семьи, вы много времени проводите вместе, смеетесь, играете, вам очень хорошо. У тебя такая семья. Я заметил, когда приходил в гости.
Я не знала, что на это сказать. Это, пожалуй, было единственное подобие комплимента, какое я за всю свою жизнь слышала от Цзиня.
– А у меня в семье все было не так. Мне очень нравилось с вами. Но когда вы расходились… я иногда оставался, застревал там и только потом шел домой.
Он снова посмотрел на меня и слабо улыбнулся.
– А ты помнишь, что там на парковке было старое корявое дерево? Фань однажды на нем застрял. Ну он и орал тогда! Мы все смеялись, а Чжен пытался сманить его вниз!
Я кивнула, ухмыльнулась. Я успела забыть, вспомнила только сейчас, зато во всех подробностях, очень ярко. Я рассмеялась.
– Да, конечно!
Напряжение ушло с его лица.
– Знаешь, – сказал он, глаза светились от абсурдности собственных слов, – когда вы все уходили, я иногда прокрадывался обратно и залезал на это дерево!
Я посмотрела на него, хихикнула. На его лице тоже показалась улыбка.
– Да зачем тебе это было нужно?
– Сам не пойму. Наверное… это просто было очень здорово. Парковка находилась на возвышении, с дерева было видно весь город. На закате он выглядел удивительно. Небо красное, оранжевое. Вдалеке я различал очертания Запретного города. И даже видел площадь Тяньаньмэнь.
Он опять унесся куда-то далеко. Далеко от меня.
– А почему ты сейчас все это вспомнил? – спросила я.
Он повернулся ко мне. Опять улыбка. За каждую из них я готова была отдать все золото мира.
– Я тогда еще не бывал ни в Запретном городе, ни на площади Тяньаньмэнь. Зато я их видел с этого старого корявого дерева, вдалеке, перед самым наступлением ночи. Это было замечательно, но немного страшно.
– Страшно?
– Да. То, что все это в отдалении. Силуэт императорского дворца, огромная площадь. Сидя на дереве, я чувствовал себя в безопасности. А вот дальше, совсем далеко, лежал целый мир – я его видел, но совсем не понимал. И знал при этом, что рано или поздно я туда отправлюсь. А пока, глядя в ту сторону, на город в свете заката, я как бы заглядывал в собственное будущее. Там целый мир, где я рано или поздно окажусь!
Цзинь покраснел, щеки посмуглели, взгляд метнулся в сторону. Я поняла, что он стыдится своих чувств. Заговорила торопливо, но очень искренне:
– Я тебя очень хорошо понимаю. Правда очень хорошо. Но…
Он метнул на меня быстрый взгляд.
– Но?
– Но я не могу сообразить, почему ты именно сейчас решил мне про это рассказать.
Плечи его снова расслабились.
– А я что, неясно выразился?
Я коротко мотнула головой.
Он улыбнулся, на этот раз тускло, натянуто.
– Просто сегодня, когда учитель… когда Лю Пин рассказывал нам про последнее задание, про то, что к нему нужно отнестись серьезно и вообще – потому что от этого зависит поступление в университет… Обычно мне наплевать на такие вещи. Но сегодня я почувствовал то же самое, что чувствовал тогда в детстве. Когда сидел на этом дереве. Смотрел на площадь Тяньаньмэнь. Ведь все это на самом деле. Мы действительно смотрим в будущее. И теперь ничто больше уже не будет прежним!
Моя рука пробралась в его руку, наши пальцы переплелись. Он ответил крепким пожатием.
– Хочешь я пойду с тобой к тебе? И мы еще поговорим?
Пожатие его ослабло.
– Я бы очень хотел. Но мне нужно записать кое-какие мысли для этого задания. А еще мама, полагаю, не ждет сегодня гостей. Надеюсь, ты меня поймешь.
– Да, конечно, конечно.
Я улыбнулась дурацкой безмозглой улыбкой. Этакая чопорная зануда, сияет тут как идиотка – а внутри что-то ломается.
Цзинь улыбнулся напоследок. Ушел, я проводила его взглядом.
Сама я еще несколько секунд постояла. Возможно, задание было всего лишь предлогом, а он попросту не хотел со мной больше разговаривать. А может, он действительно спешил домой, чтобы взяться за работу. Мои же мысли были далеки от сочинения. Я не могла думать ни о чем, кроме Цзиня. Утешало меня лишь то, как он сжал мою руку, как раскрылся передо мной, поделился самыми сокровенными чувствами. Детскими воспоминаниями.
Но чувство утраты не отступало. Ведь это я стояла и смотрела, как силуэт его скрывается в отдалении. Я не отводила глаз, пока он не исчез. Осень уже заканчивалась, но погода была теплой. Я обливалась потом, одежда внутри отсырела, не только потому, что день выдался погожий, но еще и потому, что я очень много сил потратила на Цзиня. Мне было очень важно, чтобы он хорошо ко мне относился.
Тут я вдруг сообразила, что даже не заглянула в собственное сочинение. То самое, которое мне вернул Лю Пин. Вытащила его из портфеля. Мне он поставил «хорошо» – я решила, что это нормально. Вспомнила его слова – что следующее сочинение должно быть посвящено тому, что делает человека человеком. Я понятия не имела, как взяться за эту тему. И домой идти пока не хотела тоже.
И потому отправилась в книжный магазин. Добралась до места, открыла старую дверь – она скрипнула в тишине, – услышала тихое позвякивание колокольчика, а потом меня объял ленивый запах пергамента. Старик поднял глаза – он сидел в центре торгового зала, водянистые глаза поблескивали в послеполуденном свете, на лице застыло привычное выражение чуть лукавого удовольствия, которым он всегда меня приветствовал. Для меня было большим облегчением оказаться здесь – в месте, о котором не знал никто другой, месте, где мне, судя по всему, всегда были рады.
Книготорговец тут же встал и, шаркая, вышел, потом я услышала, как запел чайник, увидела, как из закутка в дальнем конце змеится струйка пара. Через несколько секунд мы уже сидели вместе за столиком, я вдыхала сладковатый аромат зеленого чая, который он разлил по чашкам. По телу прокатывалось ощущение сонного покоя, тепла и безопасности, очень хотелось свернуться клубочком и заснуть. Я моргнула и почувствовала на себе его взгляд – голубые глаза слегка светились, и мне почему-то вспомнилось море. И тут в голове всплыла тема сочинения. Я посмотрела на старика.