– А у тебя есть?
На лицо ее набежала грусть.
– Вроде как да, но только не для здесь и сейчас.
Эти слова она произнесла тихо и очень серьезно. Мне даже в голову не пришло расспрашивать дальше.
– Ну, хотя бы скажи, Зайчишка-Плутишка, зачем тебе весь этот чирк-тырк?
Я моргнула.
– Чего-чего?
Она закатала рукав и начала театрально тыкать себе в запястье, напевая мелодию из фильма Хичкока «Психо».
А я уж и забыла, что она видела меня в один из самых тяжких моментов.
Хотела заговорить, но губы дрожали, глаза застилали слезы. Ярость и беспомощность нахлынули одновременно. Решила ли я хлопнуть дверью? Не помню. Помню другое – она умела до этого довести. Вот вы сидите и непринужденно беседуете, а в следующий миг она словами вырывает из тебя внутренности.
– Не знаю, что ты думаешь про то, что видела… – промямлила я.
Она смотрела на меня секунду-другую. Потом выбросила вперед руку, сжала мою ладонь. Пожатие оказалось крепким, теплым.
– Эй, – сказала она. – Я тебя не сужу. Твои выходки – ерунда в сравнении с тем, что иногда выкидываю я. Я-то профи, а ты отжигаешь разве что на любительском уровне. Но ты все равно меня заинтриговала.
– Чем заинтриговала? – неохотно пробормотала я.
– Собой, – ответила она и улыбнулась с явной доброжелательностью.
Голова у меня налилась свинцом. Если честно, я никогда не задумывалась о том, зачем я это делаю. Иногда замечала, что гладкая, карамельного цвета кожа на моем левом запястье вся испещрена крошечными белыми шрамами. Знала, что поступаю странно. И все же делала это на автомате, повинуясь инстинкту – как пробиваешь головой поверхность воды, чтобы глотнуть воздуха.
Я глянула на мадам Макао, отвела глаза. Отхлебнула еще густого коктейля. И вдруг полились слова:
– Когда я была маленькой, у меня иногда возникало это чувство. Противное чувство. Что я – ничто. Будто на меня давит огромный вес и не дает дышать. Душит. Учащалось сердцебиение. Я задыхалась. А потом произошла одна вещь. Я взяла нож. И сделала… это. И тут же снова смогла дышать. Вот как все просто.
Она смотрела на меня этими своими бередящими душу зелеными глазами.
– А что это было?
– В смысле?
– Что с тобой случилось, Зайчишка-Плутишка? Почему в тот первый раз ты взяла нож?
Я заглянула ей в глаза, алкоголь разливался по телу, фигуры на заднем плане размывались: старики в темных костюмах, сумрачный бар, мягкие тени. Я хотела что-то сказать, но тут раздалось:
– Вуаля! Вот и мы! Подержи нам места, а мы возьмем выпить!
Явились те самые парни – у Миня на лбу розовела небольшая шишка, вид он имел обиженный. Лань, куда более крупный, застенчиво улыбался – его дородное тело казалось неповоротливым, неуместным в уютном полутемном зале, а еще он выглядел потерянным, точно заблудившийся ребенок. Он покорно пошел за Минем к бару – контраст между ними выглядел почти комически.
Я заметила, что мадам Макао разглядывает меня, улыбаясь залихватской кошачьей улыбкой, полной лукавого восторга.
Я еще немного посмотрела на нее, чувствуя, как начинают рдеть щеки. Постаралась говорить без неодобрения:
– Зачем им это?
– Хулиганы они, – пробормотала она тихо.
– Хулиганы?
– Так это в полиции называют. Есть такое понятие – «хулиганство». Это считается правонарушением. Ланя в шестнадцать лет посадили в тюрьму, потому что застукали вдвоем со сверстником. Досталось им… здорово. Его на несколько дней заперли в камере. По счастью, отец его довольно влиятельный человек. Лань там долго не просидел. Но, насколько я понимаю, ему хватило. Он никогда про это не говорит. Он вообще мало говорит. Видимо, есть вещи слишком ужасные, чтобы о них говорить.
В голове мелькнула картина, давнее воспоминание. Ярко освещенное официальное здание. Силуэты мужских фигур. Боль, раздирающая плечо. Страх, от которого я вся трясусь, точно маленькая зверушка.
– Почему же он продолжает рисковать? – спросила я негромко.
Мадам Макао взглянула на меня – глаза сурово блеснули. А потом заговорила тихо, почти шепотом:
– Видимо, скрывать свою подлинную природу – это самое ужасное из всех чувств. Омерзительное. Как будто на тебя давит огромный вес, не дает дышать, душит…
Она повторяла мне мои же слова. Комок встал у меня в горле.
– Так нечестно, – обиженно произнесла я.
– Да, нечестно, – чуть слышно согласилась она.
Я поняла, что речь не обо мне.
Нас снова прервали. Вернулись молодые люди. Лянь время от времени нервно поглядывал на меня. Застенчиво улыбался и молчал. А вот Минь, напротив, все время жизнерадостно болтал.
– Ты как, уже играла на сцене? Нет, не говори ничего, тебе больше подойдет быть режиссером – ты тихая и вдумчивая, я это сразу увидел. А может, я ошибаюсь. Я часто спешу с выводами. Ты такая нормальная! Я это не в плохом смысле, просто мы, актеры, мы все такие восторженные, а ты… ты какая-то с виду невосторженная. Скорее нормальная. Или я это уже говорил?
Минь так и сыпал словами. Я поняла, что улыбаюсь.
Он неуверенно протянул мне руку.
– Рад знакомству!
Рука у него оказалась теплой и слегка потной, но глаза так и сияли, как будто он действительно был просто счастлив со мной познакомиться. Может, все дело было в воздействии алкоголя, но я почувствовала себя свободнее. Оба они смотрели на меня так, будто я – не пустое место.
И тут мадам Макао вдруг громко пукнула.
Взрывной звук резко ворвался в наш разговор.
Я опешила. Женщинам такие вещи полагалось делать скрытно. И уж никак не прилюдно. Выпутывайся как знаешь, дабы предотвратить хлопок в публичном месте, уж постарайся как-нибудь скрыть тот факт, что твое тело порой выпускает ветры. Меня всегда учили быть не столько телом, сколько метафизической сущностью, как и моя мама – тщательно причесанным надушенным существом, которое идет по жизни, не испуская никаких неприятных запахов. Женщине полагалось быть только такой. Я посмотрела на мадам Макао, и мне стало за нее стыдно.
Она же, судя по виду, ничуть не смутилась. Просто закинула руки за голову и медленно, удовлетворенно выдохнула: «Ах-х-х!» Посмотрела на нас, подмигнула.
– Не стоит такое в себе держать, мальчики и девочки!
Я опешила во второй раз. Но почувствовала не отвращение, а изумление и восторг. Внутри стало щекотно от абсурдности случившегося, я захихикала.
И перестать было очень трудно.
Минь посмотрел на мадам Макао.
– Ну ты и вонючка!
– От вонючки слышу, – фыркнула она.
А потом лицо ее стало серьезным.
– Это явно был знак. Высший уровень боеготовности. Скоро явно что-то будет. Схожу-ка я в комнату для девочек!
Я с изумлением проводила ее взглядом. Впереди меня ждали много недель и месяцев, когда это станет повторяться снова и снова. Она бросает скандальную фразу, я, опешив, смотрю на нее и мысленно восторгаюсь.
Я перевела взгляд на парней.
– Кто, черт возьми, она такая? – спросила я удивленно.
Минь улыбнулся, явно понимая, почему я так ошарашена и откуда взялся такой вопрос.
Но заговорил не он, а Лань. Он воинственно расплылся по стулу всем своим жирным телом, но голос звучал мягко и даже пискляво.
– Ну, – начал он, – на самом деле она очень славная. Рядом с нею всегда можно быть самим собой.
Я с удивлением посмотрела на него.
– Я что-то не понимаю. Она, судя по всему, заставляет вас надевать костюмы и разыгрывать сцены какого-то там европейского драматурга пятнадцатого века. Это что, значит быть самими собой?
Тут вмешался Минь.
– На самом деле шестнадцатого. Но это не принципиально. Дай-ка я задам тебе один вопрос. Что ты думаешь про Бэтмена?
Здорово он меня озадачил.
Я стала искать в его словах осуждение, подвох. Но, судя по тону голоса, ему действительно было любопытно. Он, в отличие от Цзиня, не искал прорех в моих словах, когда я ошибочно высказывалась о каком-то поэте или писателе.
– Бэтмен? Ну, он это… вообще классный!
Я вступила в эту «вообще классную» фазу – так говорили все.
Но уловка не сработала.
– Но на самом-то деле его звали Брюс Уэйн, верно? И это была его тайна, – добавила я в отчаянной надежде заработать очко.
Я ждала сарказма и издевок. Я почти ничего не знала про Бэтмена и понятия не имела, чем он так знаменит.
Но Минь смотрел на меня добродушным взглядом.
– На самом деле его звали Брюс Уэйн, да?
– Ну, как мне кажется, – зачастил Минь, – по своей истинной натуре Брюс Уэйн был человеком, похожим на летучую мышь. А человек по имени Брюс Уэйн на деле был подлогом. Только в образе Бэтмена он становился тем, кем был на самом деле. Так вот, некоторые люди могут стать самими собой, только надев маску.
Я задумалась. Мысль показалась мне занимательной.
– А зачем вообще человеку маска?
Минь и Лань переглянулись. Видимо, им мой вопрос показался невыносимо наивным. Теперь-то я это понимаю.
Минь посмотрел на меня.
– В кампусе с каждым днем все труднее и труднее быть самим собой, – заметил он серьезно.
– Почему?
– Потому что все меняется. Ты слышала, что администрация ввела систему «гасим свет»?
– Нет, а что это такое?
– В Пекинском университете принято решение, что с начала этого месяца все должны после десяти вечера гасить свет. То есть после этого времени нельзя встречаться, разговаривать. Разумеется, в администрации говорят, что они просто экономят электричество. Но дело в другом. Они хотят нас контролировать. И вот еще: в Треугольнике…
– Треугольнике? – переспросила я.
– Да, – кивнул Минь. – Треугольник – это сад в центре кампуса. Очень, кстати, симпатичный.
– Очень симпатичный, – согласился Лань.
– Да, и там под деревьями стоят доски объявлений. Можно узнать, что происходит на кампусе, как течет жизнь.
Я кивнула.
– Но в последнее время там происходят разные вещи. После того как администрация решила разогнать все наши организации, там стали появляться плакаты с надписью «Не будем гасить свет!». Никто не знает, кто их изготавливает и распространяет, но в Треугольнике их очень много. Там призывы бороться за наши права и свободы. Написано, что взрослые люди сами могут решать, куда им ходить по вечерам и когда ложиться спать. И нечего держать студентов в темноте как нашкодивших детей.