После этого мадам Макао завязала отверстие. Потянула получившийся «шарик» за собой, вперевалочку перешла улицу, стараясь сохранять равновесие. Добралась до машины, привязала шар к крыше. Он был размером почти с саму машину, качался и подпрыгивал сверху.
Она, пыхтя, вернулась обратно. Вперила в меня взгляд.
– Ну а теперь иди и делай.
– Что делать?
– Знаешь детскую игру «Тинь-тинь помидор»?
– Знаю.
– Больше от тебя ничего и не требуется. Постучи в дверь – и дёру!
– А почему я?
– Если я пойду, он может заметить, как я убегаю. А тебя даже если и увидит, ничего страшного. Он же тебя не знает!
– Не хочется… – пробормотала я.
Она посмотрела на меня.
– Две вещи. Я знаю, что прошу тебя об одолжении, а ты со мною едва знакома. Но он… он действительно падла.
– А вторая вещь?
– Вторая – ты считаешь себя трусихой. А я знаю, что ты храбрая.
Вид у нее сделался очень серьезный.
Я подкралась к дому, сердце бухало в груди. В последний раз я таким занималась еще в детстве, но для меня все изменилось в тот день, когда меня посадили в кутузку, – теперь от одной мысли, что я нарушаю закон, меня начинало мутить. Но я ведь пообещала, пообещала ей – поэтому двигалась вперед и вскоре уже стояла, пригнувшись, за машиной. Посмотрела на наш шарик. На нем уверенными штрихами было выведено: «Профессор Юй Чжаньвэй любит трахать студенток!»
Я замерла. Только тут до меня дошло, что это один из университетских преподавателей, и я почувствовала ледяной холодок страха на затылке. Стипендию отобрать легко, так что всем, кто находился в моем экономическом положении, приходилось вести себя особенно осмотрительно. Но начатого не бросишь. Поэтому я изо всех сил постучала в дверь и пустилась наутек. Помчалась напрямик по улице, потом, запаниковав, развернулась и бросилась в куст, где сидела мадам Макао.
– Он преподаватель? Этот козел преподаватель? – выкрикнула я.
– Цыц, – одернула меня Макао. – Гляди, зашевелились.
Я проследила за ее взглядом.
Профессор вышел из дома. Сгустились сумерки, но надпись на шаре, видимо, читалась легко, потому что, когда он поднял глаза, челюсть у него отвисла, а на лице появился неприкрытый ужас. Следом робко притопало все семейство: безмятежная с виду жена, неуклюжие детки. И все они смотрели на шар, колыхавшийся над машиной. На пару секунд на лице у профессора появилась мерзкая ухмылка – я видела, что он пытается объяснить, что это просто какое-то недоразумение, просто глупая шутка. Но лица у остальных тоже изменились, когда они прочитали надпись на шаре, да и его выражение к этому моменту сменилось полным отчаянием. Он вытащил из кармана ключи от машины и запрыгал на месте, точно обезумев, пытался схватить изобличительный шар, как будто, если его уничтожить, удастся стереть из сознания родных пятно беспощадных слов.
А мадам Макао жарко шептала:
– Ну, давай, еще немножко, постарайся, все получится!
Живот у профессора колыхался, лицо побагровело, но вот наконец он достиг цели и удовлетворенно крякнул.
Дотянулся до шара.
Шар лопнул.
И на бедолагу потоком хлынули внутренности.
Он моргнул. Низкорослый, кругленький пожилой профессор весь в крови и слизи, а рядом изумленно и испуганно моргали его родные. И он не выдержал.
Выскочил на улицу.
– Сука! Сука вонючая!
Он размахивал руками.
Пробежал в одну сторону, в другую – поношенное тело и отвисший живот колыхались от неистовой ярости.
В какой-то момент он оказался с нами совсем рядом.
Мадам Макао второй раз дотронулась рукой до моих губ. Мы прижались в кусте друг к другу. Сейчас, оглядываясь назад, я не испытываю ни страха, ни трепета – профессор выглядел просто абсурдно, – но тогда я вся тряслась под бременем страха. И тем не менее, хотя именно мадам Макао и втравила меня во все это, когда в ухе у меня раздался ее шепот, я внезапно успокоилась.
– Порядок. Ты же со мной!
В конце концов профессор ушел обратно в дом, закрыл за собой дверь, в гостиной зажегся свет. Так и сидя под кустом, мы вслушивались в визгливые голоса, но через некоторое время все стихло. Тогда мы с мадам Макао осторожно вылезли из своего укрытия, деловито зашагали по улице и зашли в соседний бар. Когда мы вступили в прокуренный полумрак, я поняла, что сердце мое все еще несется вскачь. При знакомстве с мадам Макао меня совершенно очаровали ее странноватая харизма и масштабы ее личности. Сразу же захотелось произвести на нее впечатление. Но сейчас, вымотанная, перепуганная, я испытывала одну лишь досаду, а может, и злость. Я понимала, что мы легко могли бы попасться. А в Китае, если тебя откуда-то выгнали, твое имя заносят в черный список. При наличии денег и родителей со связями можно все начать заново в другом месте. Но у меня не было ни того, ни другого. Мое обучение в университете, ради которого я столько трудилась, могло завершиться прямо в тот вечер. Причем из-за дурацких выходок девицы, с которой я была едва знакома.
Мадам Макао принесла напитки. Пододвинула один ко мне через стол. Я на него даже смотреть не могла. Я переживала, но, как всегда, не могла высказать вслух свои чувства. Не могла подобрать нужные слова.
– Да ладно тебе, Зайчишка-Плутишка! Не дуйся. Сознайся – было вполне занятно!
Я посмотрела на нее.
– Тебе же известно, что это не мое имя, да? Мое имя не Зайчишка-Плутишка. И мне… не нравится, когда ты меня так называешь.
Она явно удивилась. То, что я в состоянии выбить ее из колеи, принесло мне некоторое удовлетворение.
– Да не переживай ты! – продолжила она. – И не бери в голову. Самый обыкновенный Несносный Налет, мир нуждается в том, чтобы мы их иногда устраивали.
Меня обуревали самые разные чувства. Невозмутимость Макао, безразличие Цзиня, да и всех остальных, а главное – боль из-за ухода бабушки, единственной, кто умел слышать мой голос.
– Это же просто шутка!
Я посмотрела на девушку, сидевшую напротив. Почувствовала на глазах слезы ярости и обиды. Угрюмо произнесла:
– Все так говорят. Что, мол, не будь ты такой серьезной. Спрашивают, ты что, шуток не понимаешь? В результате ты чувствуешь себя тупой занудой, даже если от их действий тебе действительно больно. Этот тип наш преподаватель. Если бы он меня увидел, меня бы выперли. Университет… сейчас… здесь… для меня это единственный шанс.
Голос мой оборвался. Хотя я в последнее время и пропускала семинары, потому что была слишком занята Цзинем… но в тот момент мне стало ясно, насколько для меня важно получить диплом. Мама относилась к этому скептически, а вот бабушка всегда мечтала о моем поступлении. Она понимала, что университет – пропуск в другую жизнь. И всегда хотела, чтобы я жила иначе.
Взгляд мадам Макао смягчился.
– Единственный шанс?
– Да, – ответила я шепотом.
Она немного подумала, а потом коротко кивнула.
– Кажется, я тебя понимаю, – произнесла она негромко.
За все время нашего знакомства она единственный раз выдавила из себя что-то похожее на извинение. Но, по сути, не извинилась. Просто снова пододвинула ко мне стакан. На сей раз я его взяла. Мне необходимо было чем-то занять руки. Вскипевшие чувства меня просто ошеломили, а теперь я еще и смутилась.
Мы потягивали напитки, настороженно глядя друг на друга. Напряжение спало. А потом отхлынула злость. И я вдруг поняла, что мне всего этого не вынести. Да и Макао, сидя напротив, выглядела подавленной, едва ли не грустной.
– А почему именно он? – промямлила я.
Она, видимо, ушла в свои мысли, потому что глянула на меня с изумлением.
– Заслужил. Дерьмо он.
Я подумала про этого пожилого человечка: залысины, животик, брыли – даже в сумерках он выглядел рыхлым, поношенным, совершенно обыкновенным. Не могла я представить себе мадам Макао с таким.
Посмотрела на нее.
– Да нет… ну, в смысле… Как у вас вообще что-то началось? В смысле, он же гораздо старше и с виду… ну, с виду…
Тут она поморщилась и легонько, невольно прикусила нижнюю губу.
– Когда я поступила в университет, я, как и ты, изучала литературу, ясно? Потом перевелась на драматургию, но сперва была литература. Он у нас преподавал. Поэзию…
Она умолкла. Еще раз пригубила стакан.
– Заинтересовался моей работой. Сказал – у меня есть задатки. И… мне он показался симпатичным!
Она отхлебнула, шумно выдохнула; лицо ее заострилось, снова стало жестоким, язвительным.
– Мне-то на него было глубоко наплевать. У меня тогда находились занятия поинтереснее. Но водить его на поводке оказалось интересно. Ну, и еще мне иногда нравилось немного над ним поиздеваться. Напомнить, кто тут главный, ты, дряблый кусок дерьма!
Она хихикнула – холодно, безжалостно. А потом лицо ее вдруг смягчилось. Она кокетливо посмотрела на меня, только блестящие зеленые глаза так и остались проницательными и буравили, как и обычно, до самых недр души.
– А тебе правда противно, когда я тебя называю Зайчишкой-Плутишкой?
– Даже не знаю. В принципе, ничего страшного. Когда я была маленькой, один мальчишка меня звал вонючей попой – так что второе прозвище всяко лучше первого!
Она хихикнула, и я против воли рассмеялась тоже.
Макао посмотрела на меня, улыбка все играла на ее лице.
– А я ведь так и не спросила, как тебя зовут на самом деле. Как тебя зовут на самом деле?
Собственное имя показалось мне странным, сокровенным. Но, выговорив его, я испытала неподдельное облегчение, как будто все те чувства, что долго копились внутри, наконец-то ослабили хватку.
– Меня зовут… Лай! А тебя?
– А меня Аньна. Рада знакомству, Лай!
Они моргнула и улыбнулась. И в этот момент будто бы увидела меня по-настоящему. Первой из всех в университете.
Глава двадцать восьмая
Тот вечер я помню совсем плохо. И не то чтобы мы так уж много выпили. В какой-то момент сидели и хихикали над этим пожилым преподом с трясущимся животом – как он верещал, что будет мстить. Но мне было важнее другое: впервые за все время, проведенное в университете, я обзавелась по