– Привет, пришла узнать, не хочешь ли ты…
Она заметила меня, лицо вытянулось. Тон голоса из интимного, ласкового, игривого сразу стал вежливым и опасливым.
– А… я попозже приду. Это… совсем не срочно.
Мне запомнились ее глаза. Красивые, выразительные – куда до них моим собственным, совершенно не примечательным.
Цзинь на несколько секунд замер, устремил взгляд в потолок.
Я сразу поняла, что они вместе. Поняла в ту же секунду, когда увидела сперва ее лицо, а потом и его, – у меня не осталось ни малейших сомнений. Тем не менее я попыталась этого не выдать.
– Твоя знакомая? – Я старалась говорить непринужденно.
Он ничего не ответил. Как будто не хотел ни признавать свою с нею связь, ни отрицать ее.
Мне на глаза навернулись слезы. Я этого не хотела, но не справилась.
Он посмотрел на меня.
– Послушай…
Я не хотела, чтобы он заканчивал фразу. Меня захлестнуло отчаяние. Она для меня ничего не значила. А вот наши с ним отношения значили всё. И я решила в кои-то веки взять инициативу в свои руки. Придвинулась к нему, сказала, что все хорошо – меня это «не колышет» и я прекрасно его понимаю – что-то в таком духе. Не помню, что именно. Помню только, что внутри у меня что-то медленно умирало. И я чувствовала неутолимую горечь утраты.
Цзинь отодвинул мою руку. И, не глядя на меня, прошипел:
– Ты знаешь, что ты много для меня значишь. Но этого больше не надо.
Мои щеки намокли от слез. Я не смогла их сдержать. Только пыталась не разрыдаться.
Голос Цзиня зазвучал мягче.
– Нам нужно каждому жить своей жизнью. Ненормально для людей нашего возраста так западать друг на друга.
Я поднялась. На него смотреть не могла. Побрела прочь. Он не стал меня останавливать.
В определенном смысле это было даже занятно. Худшее случилось – и ты чувствуешь некоторое облегчение. Тебе очень тяжело, но зато возникает ясность. Теперь я знала наверняка, что у Цзиня есть другая. Гадала, занимаются ли они сексом по полной программе или она только трогает его там, где раньше трогала я.
Подозревала, что по полной программе. Мне трудно было себе это представить, но картинка все время стояла перед глазами. Девушка, которую я увидела у Цзиня на пороге, сильно превосходила меня по внешним данным, и у них явно было полное взаимопонимание.
Глава двадцать девятая
С мадам Макао мы увиделись примерно через неделю. К этому времени я полностью окаменела. До тех пор мне всегда удавалось находить разумные объяснения поведению Цзиня. Я говорила себе, что он по природе своей скрытен и даже высокомерен – живет только по собственным правилам, и все же, несмотря на черствость и самоуглубленность, ко мне он относится очень бережно и ощущает глубинную нерасторжимую связь, которая возникла у нас еще в детстве. Или, говоря простыми словами, что бы ни случилось, я всегда сохраню для него особое значение. Но ведь он даже и не попытался отрицать, в каких именно отношениях состоит с этой щеголеватой красоткой. Не дал себе труда в чем-то меня разуверить. Между нами раз и навсегда пролегла пропасть.
Меня в то время обуревали совершенно смехотворные мысли – сейчас, оглядываясь вспять, я могу над ними лишь похихикать, но мне тогдашней они казались совершенно реальными – совершенно непререкаемыми. В моих мыслях Цзинь произносил восхитительные речи, привлекая своим красноречием все больше и больше сторонников. Я думала о том, какой его ждет успех, как он станет автором целого ряда либеральных реформ, направит энергию студентов и других в нужное русло и добьется изменения статус-кво. Я видела в нем звездного политика – а рядом с ним эту его фифу. А я к тому времени превращусь в малозначительную сноску, смутное воспоминание о скромном начале его карьеры, от которого пришлось отделаться, чтобы шагнуть в будущее. Придать форму и импульс жизненному вектору, причитающемуся ему по праву.
Я бросила попытки встретиться с Цзинем в кампусе. Больше не ходила к нему в общежитие. Не писала писем. Держалась в стороне. Но давалось мне это мучительно. Я поймала себя на том, что стала больше пить. После лекций и семинаров, когда зимнее солнце таяло в сером пекинском небе, я забиралась в какой-нибудь бар за пределами кампуса, чтобы опрокинуть пару кружек пива или рюмку байцзю, потому что мысль о возвращении домой казалась мне невыносимой.
И вот в один из таких вечеров мы с мадам Макао договорились о встрече. Я впала в полную хандру, и мне совсем не хотелось ни с кем общаться. Однако Аньна – в своей странно-бесшабашной манере – постоянно проявляла ко мне доброжелательность и интерес, причем тогда, когда я уже ни от кого этого не ждала. Поэтому я все-таки отправилась на место встречи. Аньна дала мне адрес, прямо в кампусе: корпус Ху Ши, четвертый блок.
Был вечер пятницы, в учебных помещениях студентов почти не осталось, и когда я шагала через центральные здания, то слышала эхо собственных шагов. Я нашла корпус Ху Ши, но странным образом четвертого блока там не оказалось. На схеме кампуса – а я остановилась с ней свериться – значилось только три постройки. В первый момент я подумала, что мадам Макао ошиблась. Однако, попав в третий корпус, увидела в дальнем конце стеклянную дверцу. Открыла ее, вышла в травянистый дворик.
Там было темно, тенисто. Вдруг раздался вкрадчивый мужской голос:
– Привет, подружка, а классная у тебя задница!
Я почувствовала, как кто-то схватил меня за попу, и в ужасе отшатнулась. В тот же миг зажегся свет. Я развернулась, желая встретиться со своим обидчиком лицом к лицу: при всей своей застенчивости я захлебывалась яростью, а сердце так и колотилось от гнева и недоумения.
Передо мной стоял молодой человек. Даже сквозь ярость я заметила, что он хорош собой, но как-то очень нестандартно. Волосы коротко острижены, зачесаны назад на косой пробор. Тонкие элегантные усики. Заостренные черты лица, а еще он усмехался, будто дивясь собственной дерзости.
Меня захлестнула волна раскаленного гнева. Я шагнула вперед, вскинув руку, и уже собиралась его огреть – это при моей-то извечной робости и пугливости. И тут – даже сквозь электрический накал ярости – я что-то такое в нем заметила и замерла. Удивительные изумрудно-зеленые глаза, в которых светилось лукавство с легкой ноткой жестокости. И эти дурацкие усики – теперь-то я видела, что они не настоящие, а прорисованы густой черной краской.
Тут все встало на свои места. Я поняла, что передо мною мадам Макао. Теперь это казалось очевидным, а вот до того выражение ее лица, пластика тела и даже гортанный голос – все это было изумительным подражанием мужчине. На несколько мгновений я полностью поверила в то, что передо мной молодой человек.
Я стояла, возмущенно вытаращившись на нее. Мне удалось выдавить из себя лишь следующее:
– А ведь четвертого блока в корпусе Ху Ши нет, верно?
Мадам Макао – впервые за наше знакомство – слегка смутилась.
– Ну, по идее нет. Но ты же помнишь, что сказано в этой их западной Библии: где собрались мои последователи, там и церковь!
Я глянула на нее.
– Да… какого… хрена?
Тут распахнулась другая дверь, и на квадратный газон выбежало еще несколько человек.
Лань надвинулся на меня – его крупное тело так и колыхалось от радости – и крепко обнял. От него исходило тепло, да и пахло от него не как от других мужчин, скорее теплым молоком, точно от младенца. При всем отсутствии у меня тактильности я невольно улыбнулась. Посмотрела ему за плечо – там стоял Минь, и он тут же вскинул ладонь к виску и дружески мне отсалютовал.
С ними пришли еще четверо, две девушки и два парня.
Парней звали Цзинь Фэн и Ли Синь. С виду они были как братья – оба коренастые, с густыми бровями. При этом Цзинь Фэн оказался задиристым и многословным, а Ли Синь более вдумчивым. Его подружка Ай Сю иногда пыталась его подколоть и разбередить – выпихивала вперед, игриво щелкала по носу, он же только краснел. Ее приятельница Пань Мэй была девушкой очень крупной, и я сразу испугалась, что ее габариты отвлекут меня от более важных вещей: легко было попасть под очарование ее необъятных форм, всех этих многочисленных слоев, которые время от времени начинали плавно покачиваться – выглядело это едва ли не гипнотически.
Может, я на нее и таращилась, но она никак не дала понять, что обижается. Глядя вспять, я понимаю, что она просто привыкла – на нее таращились всю жизнь. Она оказалась девушкой застенчивой и доброй и при этом с великолепным чувством юмора: совершенно изумительно пародировала известных китайских певцов и актеров. Я очень быстро перестала замечать ее дородность, просто перестала про это думать, потому что с Пань Мэй всегда было весело, но при этом в ее поведении не проскальзывало ни тени резкости и жестокости мадам Макао. Стоило Пань Мэй засмеяться, вы тут же смеялись с ней вместе.
Я еще раз посмотрела на Макао.
– Почему ты меня вечно хватаешь за задницу? И какого дьявола ты так нарядилась?
Она бросила на меня совсем уж смущенный взгляд, потупилась. И тут же снова подняла эти свои искристые зеленые глаза – они впились в меня с магнетически непреодолимой силой.
– А потому… что больно уж у тебя попка аппетитная. А еще ты ни черта не знаешь про Шекспира. В его времена девушек играли юноши. Потому что женщинам не разрешалось выходить на сцену. Ну а теперь одна известная тебе девушка постоянно играет роли. И вот решила стать юношей!
– Слушай, завязывай ты со своими мелодрамами, – остановил ее, саркастически улыбнувшись, Минь. – Сколько можно искать всему высокоумные обоснования? Лучше просто признай, что тебе нравится переодеваться пацаном.
– Пошел ты. Меня просто бесит, когда ты прав! – огрызнулась мадам Макао.
– Это что, тоже из Шекспира? – поинтересовалась я.
Вместо ответа Макао только взглянула на меня, а потом выкрикнула:
– Актеры, по местам!
Оказывается, они собрались репетировать сцену из «Бури» Шекспира. Я все еще не очухалась после выходки Макао, равно как и от знакомства с новыми людьми, этими очаровательными чудиками. До меня постепенно доходило, что они так же не похожи на других, как по-своему не похожа и я – им, как и мне, непросто вписаться в обычную жизнь. Однако под руководством Макао – благодаря ее причудливо-ироничной харизме – из странности и несовместимости проклевывалось нечто новое, то, что всех их связывало. То, что связывало меня с ними.