Вряд ли все поймут, насколько это было беспрецедентное событие. В коммунистическом Китае все газеты подвергались безжалостной цензуре; то, что и в средствах массовой информации зазвучали голоса несогласных, свидетельствовало о размахе нашего движения. Оно уже не сводилось только к студенческому протесту. Оно перерастало в революцию.
Но ответом на эту революцию оставалось отсутствие реакции со стороны властей. Бойкот занятий, судя по всему, оказался не слишком эффективным. Независимый союз студентов Пекина предлагал перейти к более радикальным действиям. Нас призывали к протестной голодовке.
Мы сидели в каком-то баре. Все Налетчики в полном составе: Лань и Минь, Цзинь Фэн, Ли Синь, Пань Мэй и Ай Сю. А еще мы с Аньной. Она стойко держалась.
– Вы же понимаете, насколько все это глупо? Понимаете, что это безумие?
– Переломные времена требуют переломных действий! – провозгласил Цзинь Фэн и рассмеялся со своей обычной самоуверенностью.
Макао обратила на него презрительный взгляд зеленых глаз.
– Переломные времена требуют переломных действий?
Цзинь Фэн криво ухмыльнулся.
– Ну, типа того.
– И ради этого стоит морить себя голодом? Да уж, болезненный мы этим нанесем удар властям!
Заговорила Пань Мэй. Как всегда робко – она заколыхалась всей массой, с явным усилием выталкивая из себя слова: ведь она решилась возразить Аньне, которую явно любила. И все же она заговорила.
– Аньна, посмотри на меня.
Она произнесла это совершенно спокойно.
– Если у тебя лишний вес… если ты очень толстая женщина, одна из твоих проблем заключается в том, что все видят, насколько ты огромная. Все – даже те, кого ты совсем не знаешь, – считают совершенно нормальным отпускать в твой адрес неприятные замечания. Но дело в том, что они видят только твой физический облик, а саму тебя нет. Им неведомо, что ты за человек. Я понятно говорю?
– Да, – кивнула Макао, – я только не понимаю, какое это имеет отношение к…
Пань Мэй ее перебила.
– Не понимаешь – и ладно. Но в этих протестах есть определенный смысл. Мы пытаемся добиться признания нашей подлинной сути. Знаешь ли ты, что в ближайшие дни в Китай должен приехать Михаил Горбачев? Глава Советского Союза будет здесь, в Пекине. Голодовка протеста очень даже осмыслена. Если мы на нее решимся, нас заметят. Мы поставим власти в неловкое положение. Если мы на нее решимся, они уже не смогут от нас отвернуться!
– А ведь точно, мать их так, – пробормотал Цзинь Фэн.
Кажется, то был единственный случай, когда Аньну на моих глазах загнали в угол.
– Вы просто тупые козлины. Еще и чокнутые. Даже не надейтесь, что я к вам присоединюсь.
Она поднялась и вышла. Мы сидели опешив. Макао была нашим центром притяжения. И все же мне кажется, что после ее ухода – притом что мы этого почти не обсуждали – решимость наша только окрепла. Да нам, по сути, ничего другого и не оставалось. Много лет назад в Китай приезжал с дипломатическим визитом Бжезинский, американский политик польского происхождения. И в тот день – в тот вечер – в мое детское сознание вторглась взрослая жизнь с ее беспредельной жестокостью, вторглись представители правопорядка. Мне причинили сильную боль. И я всегда подозревала, что те же самые люди много раньше причинили такую же боль моему мягкому и робкому отцу.
Вот только теперь им самим было страшно. Власть, пусть она и была сильна, испугалась наших протестов. Тогда, много лет назад, речь шла о нескольких детишках, решившихся на приключение – приключение, которое превратилось в кошмар. Теперь все выглядело иначе. Нас были тысячи, сотни тысяч, причем не только студентов. Еще и рабочих. А с ними журналистов, пенсионеров, лавочников – самых разных людей. Приближался визит Михаила Горбачева. Представители властей могут подчеркнуто не замечать наших протестов, но под угрозой международного скандала им придется к нам прислушаться. Очень этот визит пришелся кстати. Именно благодаря ему наша голодовка может увенчаться успехом.
С Макао мы не виделись несколько дней. Возможно, она почувствовала, что у Налетчиков появились собственная воля и направление мысли. Она всегда была центром группы и, скорее всего, ощутила, что постепенно утрачивает над ней власть. Впрочем, при следующей нашей встрече она мне не показалась особо встревоженной. Я вышла из дома и собиралась ехать в университет – и тут увидела ее снаружи. Никогда я не давала ей своего адреса. Макао была в кожаной куртке и темных очках, а еще она сидела на мотоцикле. Я, помнится, подумала, как она потрясающе выглядит – ну прямиком из фильма. С обычной своей томной харизмой она коротко скомандовала:
– Садись!
Мне и в голову не пришло перечить.
Я в жизни своей не ездила на мотоцикле. Волосы трепал ветер, а меня обуревал восторг. Мотоцикл с ревом пронесся по городу, вырвался за его пределы, на пустынные ветреные дороги – мы мчались к северу.
– Я понятия не имела, что ты умеешь водить такие штуки! Даже не знала, что он у тебя есть, – выпалила я.
До меня долетел ее голос – вместе с ветром, вздымавшим мне волосы.
– Ну, все зависит от того, что понимать под «у тебя есть».
Я ощутила уже знакомое беспокойство. Хотя я все активнее и самоотверженнее участвовала в протестах, сама мысль о нарушении закона приводила меня в ужас.
– Хочешь сказать, ты его угнала?
– Ну, все зависит от того, что понимать под «угнала», – с хитрецой откликнулась Макао. – «Позаимствовала» – это ближе к истине!
Она повернула ручку, мотоцикл с ревом рванул вперед, смех мой улетел вместе с ветром. Мы мчались по полям и равнинам, по гладкой пустынной дороге, мотоцикл гудел, тучи над головой расступались. Ехали мы долго – я никогда еще так не удалялась от города, – но мне показалось, что прошло лишь несколько мгновений.
А потом гладкая дорога превратилась в пыльный проселок, Аньне пришлось сбросить скорость – мотоцикл подпрыгивал на выбоинах. Мы попали в рощу деревьев с тонкими длинными стволами – они уходили ввысь, где раскинулись светло-желто-зеленые кроны, мягкие и пушистые, как птичье оперение. Оказавшись под древесным пологом, мы тут же погрузились в тень. Солнце стояло высоко, между деревьями мелькал свет. Я поморщилась – по неровной тропке мы ехали на приличной скорости, а деревья обступали нас все плотнее, ветки и листья хлестали по лицу, однако Аньна, судя по всему, хорошо знала дорогу. Прошло несколько секунд – и мы вылетели на плотный серый песок пляжа, спускавшегося к кромке огромного озера.
В этот послеполуденный час вода была гладкой, без ряби, она отсвечивала бирюзой и тянулась насколько хватало глаз – а дальше вздымался изломанный горный хребет охристого цвета, оттененный у основания темными полосами мха и диких трав. Я слезла с мотоцикла, голова кружилась – не только потому, что я резко встала на ноги, но и потому, что надо мною раскинулся огромный купол неба, бескрайний простор, рядом красовалось чистое изумительное озеро, вдали проступал контур гор. Я многие годы читала описания самых разных изумительных пейзажей, оставаясь при этом в четырех стенах своей спальни. Здешний воздух – напоенный ароматом цветов и листьев и при этом студеный, ибо его целовали воды и выдыхал ветер, – оказался одновременно и бодрящим, и пьянящим. Меня охватила радость. Я в изумлении посмотрела на Аньну.
– Что это за место?
Она равнодушно пожала плечами.
– Исконное название – монгольское, но древнее, на устаревшем варианте языка. На нем говорили во времена Чингисхана. Что именно оно означает, уже не знает никто. Вот и называют это место Безымянным озером.
– Как тут дивно, – выдохнула я.
– Да, наверное, – откликнулась Аньна, хотя, похоже, мое восхищение ей польстило.
– И что мы здесь будем делать?
– Ну, так – поедим, выпьем, потусуемся.
Она отстегнула от багажника свою сумку. Вытащила упаковку бутылок пива. Перебросила мне сверток из фольги.
Я механически его поймала. Открыла. Там лежали сэндвичи с тунцом.
Я посмотрела на Аньну с изумлением.
Она прищурилась – солнце било в глаза.
– Что? Скажешь, я плохо подготовилась?
– Пиву я не удивляюсь. Но плохо представляю тебя на кухне за изготовлением сэндвичей, – ухмыльнулась я.
Думала, что и она засмеется. Но вместо этого она тихонечко улыбнулась, с толикой смущения.
– Ну, сама понимаешь. Мне много что приходится делать для папы. Этот лентяй в последнее время совсем разучился себя обслуживать!
Подумала – а ведь я к ней несправедлива. Начала мямлить какие-то извинения, но Аньна оборвала меня смешком.
– Ешь давай!
Я откусила. Может, все дело было в обстановке, в чистом и студеном воздухе, но сэндвичи показались мне удивительно вкусными – мягкий рыбный паштет наполнил рот ощущением свежести.
– Замечательно. Правда!
– Подумаешь – сэндвич!
Она улыбнулась снова – мягко, таинственно.
И вновь она предстала мне совсем другой, да и себя я почувствовала другой, потому что была с нею. Я смутилась, как будто мы – незнакомые люди, решившие разделить трапезу.
Аньна положила мотоцикл набок, указала мне местечко на песке. Мы растянулись, открыли пиво, стали жевать сэндвичи.
Я немного полежала, вслушиваясь в звук ее дыхания – в звуки и ритмы своего собственного тела под этой бескрайней лазурью, в тихий плеск волн у самых наших ног. Аньна усмехнулась.
Я посмотрела на нее.
– Чего?
Она тряхнула головой. Усмехнулась громче прежнего. Потом рассмеялась.
Я невольно рассмеялась тоже.
– Ну правда – чего?
– Помнишь тех двух типов в отеле?
– Ага.
– Тот, который мой. Когда он… ну, почти кончил. Он так…
Она расхохоталась до слез. Никогда я не видела ее такой. Я и сама тряслась от смеха.
– Ну давай, рассказывай!
– Он такой… блин, и произнести-то не могу… он такой… он… заухал. Прямо как сова. Ну прямо во время… сама понимаешь! Ху-у-у-у-у! Ху-у-у!
Я рыдала от смеха.
– Я в ту ночь… действительно… слышала… очень странные звуки… не скрою, – выдавила я сквозь слезы.