— Ну да. И тогда они вполне могут потерять эти материалы. Или изъять из них то, что, по их мнению, нам не стоит видеть. Нет, я думаю, нам нужно проявить добрую волю.
— Что — отправляться в Белфаст?
Килпатрик кивнул:
— Я хочу, чтобы вы оба полетели. За день уложитесь. — Он посмотрел на часы. — Без двадцати восемь рейс «Логанэйр» на Белфаст, так что поторапливайтесь.
— Даже за путеводителями не успею съездить, — сказал Ребус.
Два давних страха обожгли его изнутри.
Самолет лег на крыло, закладывая вираж над гаванью Белфаста, — это напоминало какой-нибудь аттракцион для мальчишек вроде русских горок, когда дух захватывает. Кофеин все еще гудел в ушах Ребуса.
— Красота, а? — сказал Смайли.
— Да, красота.
Ребус несколько лет не садился в самолет. После службы в десантных войсках он боялся летать.
Его уже мутило от страха при мысли о возвращении. Нет, сам полет не вызывал у него опасений. А вот взлет и посадка, вид земли, которая так близко и одновременно достаточно далеко, чтобы ты разбился в лепешку. Ну вот опять — самолет снижался быстро, слишком быстро. Ребус вцепился пальцами в подлокотники. Их теперь будет не разжать, подумал он. Он представил себе хирурга, ампутирующего ему руки по запястья…
Наконец самолет коснулся земли. Смайли быстро поднялся. Сиденье для него было узковато, да и для ног места не хватало. Он подвигал шеей и плечами, потер колени.
— Добро пожаловать в Белфаст, — сказал он.
— Мы хотим провести для гостей экскурсию, — сказал Йейтс.
Инспектор Йейтс служил в КПО — Королевской полиции Ольстера, но не только он, а и его машина были в штатском. На его лице запечатлелись следы кулачных драк или какой-то инфекции, перенесенной в детстве, — зажившие шрамы, смещенные мышцы. Нос свернут влево, мочка одного уха свисает ниже другой, а подбородок перекроен в нечто скорее менее, чем более, единое. Увидишь такое лицо в баре — и поскорее отведешь взгляд, не рискуя разглядеть его повнимательнее, чего он вполне заслуживал. И еще одно: шея у него отсутствовала. Голова сидела на плечах, словно валун на вершине холма.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала Смайли, когда они ехали в город, — но мы бы хотели…
— Так вам будет понятнее, с чем мы имеем дело. — Йейтс все время поглядывал в зеркало заднего вида и разговор вел именно с ним. — Два города в одном. В любой зоне военных действий та же картина. Я знал одного парня, его в самый разгар потасовки в Бейруте пригласили туда поработать крупье. Вокруг рвутся фугасы, трещат автоматные очереди, а казино открыты как ни в чем не бывало. Вот здесь, — он мотнул головой в сторону лобового стекла, — вербовочные пункты.
Аэропорт остался позади, они проехали мимо коммерческого центра, а теперь за окнами простирался пустырь. До этого момента невозможно было сказать, в каком британском городе вы находитесь. Вдоль причалов прокладывали новую дорогу. Старые жилые кварталы, не хуже, чем Гар-Би, сравнивали с землей. Как сказал Йейтс, линия разделения иногда проходит непонятно где. Неподалеку в небе кружил вертолет, наблюдая за кем-то или чем-то. Вокруг уже целые улицы были расчищены бульдозерами. Дорожные бордюры покрашены в зеленый с белым.
— В других районах вы увидите красно-бело-синие.
На фронтоне, которым заканчивался ряд домов, они увидели тщательно выписанные фигуры в масках, с высоко поднятыми автоматическими винтовками. Над ними вздымался триколор,[70] из пламени воспаряла птица феникс.
— Неплохая пропаганда, — сказал Ребус.
Йейтс повернулся к Смайли:
— Ваш приятель знает, о чем говорит. Настоящее произведение искусства. Кстати, это, пожалуй, беднейшие улицы в Европе.
На взгляд Ребуса, они выглядели не так уж и плохо. Фронтон снова напомнил ему Гар-Би. Только здесь строительство велось интенсивнее. На месте старых кварталов возникали новые.
— Видите эту стену? — спросил Йейтс. — Она называется экологической, ее возвело жилищное управление. — Перед ними была стена из красного кирпича, выложенного определенным рисунком. — Там прежде были дома. Территория по другую стороны стены, когда проезжаешь пустырь, протестантская. По мере сноса домов стену продлевают. Есть и официальная линия раздела — старая уродина, сооруженная из железа, а не из кирпичей. Такие улицы — это идеальная питательная среда для вооруженных формирований. То же самое можно сказать и про районы, где проживают лоялисты.
За их неторопливой машиной следили глаза подростков и детей, кучкующихся на перекрестках. В этих глазах не было ни страха, ни ненависти — одно недоверие. На стенах кто-то давным-давно намалевал краской послания, напоминающие о тюрьме Мейз и Бобби Сэндсе,[71] к ним были добавлены новые надписи, которые восхваляли ИРА и обещали месть вооруженным формированиям лоялистов, в первую очередь ОДС и АОО.
Ребус вспоминал, как патрулировал по этим или похожим улицам в те времена, когда здесь было больше домов и больше людей. Он часто был замыкающим, то есть прикрывал тыл патрульной группы, направляя винтовку на тех, мимо кого они только что прошли, — взрослые стояли, уставя глаза в землю, дети делали неприличные жесты, демонстрируя свою храбрость, матери толкали перед собой коляски.
Патруль шел с такой же осторожностью, с какой ходят в джунглях.
— Ну вот, смотрите, — сказал Йейтс. — Начинается протестантская территория.
Другие фронтоны зданий, теперь расписанные изображениями Вильгельма Оранского высотой в десять футов, скачущего на коне высотой в двадцать футов. Потом более вульгарные изображения, граффити и буквы РППЖ, указывающие, куда следует отправиться римскому папе. Пять минут назад надписи были другие: «Король Билли пошел в жопу» — КБПЖ. Местная рутина. Условный рефлекс. Но за всем этим, конечно, стояло и что-то большее. От этих надписей нельзя отмахнуться со смешком, потому что те, кто их написал, вовсе не шутили. Они продолжали стрелять друг в друга, взрывать друг друга.
Смайли прочел вслух один из лозунгов:
— «Долой ирландцев». — Он повернулся к Йейтсу. — Что — всех ирландцев?
Йейтс улыбнулся:
— Католики пишут: «Долой армию». Поэтому лоялисты пишут: «Долой ирландцев». Они не считают себя ирландцами — говорят, что они британцы. — Он снова посмотрел в зеркало заднего вида. — И они становятся все более злобными. Лоялистские вооруженные формирования убили в прошлом году больше людей, чем ИРА. Такое, насколько мне известно, случилось в первый раз. Теперь нас ненавидят и лоялисты.
— Нас — это кого?
— Королевскую полицию Ольстера. Как они радовались, когда ОДС были объявлены вне закона. А запал поджег сэр Патрик Мейхью.[72]
— Я читал о беспорядках.
— Недавно — в прошлом месяце. Здесь, в Шанкиле,[73] в других местах. Они говорят, мы их притесняем. Мы никогда не сможем победить.
— Я думаю, мы получили представление, — сказал Смайли, которому не терпелось приступить к работе.
Но Ребус понимал, что хочет донести до них Йейтс: это они виноваты в происходящем.
— Если вы считаете, что получили представление, — сказал Йейтс, — то вы не получили никакого представления. Вы несете ответственность за происходящее.
— Как?
— Шотландцы. Вы обосновались здесь в семнадцатом веке. Стали помыкать католиками.
— Не думаю, что нам нужен урок истории, — тихо сказал Ребус.
У Смайли вид был такой, словно он готов взорваться.
— Но тут все дело в истории, — ровным голосом сказал Йейтс. — По крайней мере, на поверхности.
— А под поверхностью?
— Вооруженные формирования заняты заколачиванием денег. Без денег они не могут существовать. Поэтому теперь они стали откровенными гангстерами, другого такого легкого и простого способа добывать необходимые им деньги не найти. Это замкнутый круг. ИРА и ОДС время от времени встречаются за круглым столом. Заседают, как того и хотят от них политики. Но вместо того чтобы говорить о мире, они говорят о том, как им раздербанить страну. Мы обкладываем данью строительные компании, а вы берете себе таксофирмы. Бывают даже случаи, когда украденное одной стороной передается другой для продажи на их территории. Время от времени напряженность возрастает, потом — обычная деловая обстановка. Как в каком-нибудь фильме про мафию — деньги, которые делают эти ублюдки… — Йейтс покачал головой. — Они просто не могут позволить себе мира. Это плохо для бизнеса.
— И для вашего бизнеса тоже плохо.
Йейтс рассмеялся:
— Да, справедливое замечание. Тогда доплаты за сверхурочные не получишь. Но с другой стороны, появляется шанс дожить до выхода на пенсию. Пока это удается не всем.
Йейтс взял рацию.
— Два-шесть-ноль, я в пяти минутах от базы. Два пассажира.
Из рации послышался треск помех.
— Сообщение принято.
Йейтс положил рацию.
— Теперь смотрите, — сказал он, — это тоже Белфаст. Южный Белфаст. Вы о нем почти ничего не слышите, потому что тут почти ничего и не происходит. Понимаете, что я имею в виду, говоря о двух городах?
Ребус уже некоторое время назад обратил внимание на изменившуюся обстановку. Они внезапно оказались вроде бы в процветающем, безопасном месте. Здесь были широкие, высаженные деревьями проспекты, особняки, некоторые из них по виду совсем новые. Они проехали мимо университета — здания красного кирпича, точно имитирующего здания старых колледжей. И в то же время они находились в десяти минутах от районов, охваченных «конфликтом». Ребусу было знакомо и это лицо города. Он пробыл здесь только один срок, но запомнил большие дома, оживленный центр, викторианские пабы, интерьер которых почитался национальным достоянием. Он знал, что город окружен зеленым пригородом, извилистыми дорогами и проселками, в конце которых могут стоять молочные бидоны, начиненные взрывчаткой.