…По-разному происходили занятия у Аммония. Иногда это неторопливая, без эмоций и страсти, беседа, во время которой ткалось новое в своей неожиданности полотно мысли. А порой обсуждение какого-либо вопроса происходило в форме прямой, жесткой полемики двух взглядов, двух подходов. Кто-то — сам Аммоний, Филострат или Ориген — произносил в виде монолога заранее подготовленную, тщательно аргументированную речь, в которой неявно нападал на наши общие положения. Другой же — чаще всего то были Герений и я, — в ответной, без подготовки, спонтанной речи должен был не только опровергнуть выставленные доводы и аргументы, но и показать нечто новое в красоте Нуса.
И я всегда там восхищался Герением: он был, пожалуй, наиболее талантлив и замечателен в этой роли. Мы были близки, я, он и Ориген, — наверное, в силу именно несхожести наших характеров… Во всяком случае, и Аммоний именно Герением восхищался более, чем кем-либо, утверждая при этом, что истинное искусство оратора и философа заключено в способности попеременно контролировать свою мысль и отбрасывать этот контроль.
Герений обычно начинал медленно, запинаясь, не отрывая глаз от какой-либо незаметной для посторонних точки в зале или в саду. Затем его речь постепенно становилась все более пульсирующей, все более внутренне пронизанной силовыми молниями. Неожиданно он поднимался, начинал ходить взад и вперед, не замечая слушателей, как бы направляя свой взор куда-то вовнутрь себя. Он словно погружался в некий упругий и горячий поток.
— Если сравнить представления, которые иудеи и христиане считают истинными, и те предания, которые мы имели искони от отцов, то наша мифология как бы не знает специального творца этого мира. О богах, которые были до сотворения мира, Моисей вообще ничего не говорит, и даже о существе ангелов он ничего не решился сказать. Он во многих местах часто говорит, что они славят бога, но рождены ли они от него, не созданы ли они другим богом, а приставлены славить другого, или как-нибудь иначе — ничего не сказано. Моисей рассказывает о том, как устроены были небо и земля и все, что на земле: одни вещи, по его словам, созданы по приказанию бога, как свет и твердь; другие бог сотворил, как небо и землю, солнце и луну. Третьи существовали раньше, но были скрыты, пока он их не разделил, как воду и сушу. При этом Моисей ничего не решился сказать о происхождении или сотворении духа, — он только говорит: «И дух Божий носился над поверхностью воды». А изначален ли он, дух божий, или рожден — этого он не разъясняет нисколько.
И вот что говорит Моисей: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над поверхностью бездны, и дух Божий носился над поверхностью воды. И сказал Бог: „Да будет свет“, и стал свет. И увидел Бог, что свет хорош. И отделил Бог свет от тьмы. И назвал Он свет днем, а тьму назвал ночью. И был вечер, и было утро, день один. И сказал Бог: „Да будет твердь посреди воды“. И назвал Бог твердь небом. И сказал Бог: „Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да появится суша“, и стало так. И сказал Бог: „Да произрастит земля зелень, траву и дерево плодовитое“. И сказал Бог: „Да будут светила на тверди небесной, чтобы управлять днем и ночью“».
При этом Моисей не говорит, что бездна, тьма и вода созданы богом. А ведь раз он говорит о свете, что он явился по приказу бога, то следовало как-нибудь сказать и о тьме, и о бездне, и о воде. А он ничего вообще об их происхождении не говорит, хотя часто их упоминает. К тому же он не упоминает ни о происхождении, ни о сотворении ангелов, ни о том, каким образом они были обольщены, а говорит только о материальном, касающемся неба и земли. Таким образом, согласно Моисею бестелесного бог не создал, а лишь упорядочил существовавшую до того материю. Ведь слова «земля же была безвидна и пуста» означают не что иное, как то, что жидкое и твердое вещество у него — материя, а бога он выводит лишь как организатора ее.
Здесь, если хотите, сопоставим с этим высказывание Платона. Посмотрим, что он говорит о Творце и какие приписывает ему слова при сотворении мира, и таким образом сравним между собою космогонию Платона и Моисея. Тогда станет ясно, кто лучше и более достоин Бога — «идолопоклонник» Платон или тот, о ком в еврейском писании сказано, что «лицом к лицу Господь говорил с ним».
Итак, вот что говорит о мире Платон в своем «Тимее»: «Действительно, все небо, или космос, существовали всегда, не имея никакого начала, или же возникли, имели некое начало? Мир имеет начало. Ибо он доступен зрению и осязанию и обладает телесностью. А все такое — нечто чувственное; чувственное же, воспринимаемое рассудком и ощущением, возникает и является смертным… Итак, по правильному рассуждению, надо признать этот мир живым существом, одушевленным и разумным, которое в самом деле родилось по промыслу Божьему».
Сопоставим еще вот что: какую речь произносит Бог у Моисея и какую у Платона.
«И сказал Бог: „Создадим человека по образу нашему и подобию; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всей землей, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле“. И сотворил Бог человека, по образу Бога сотворил его; мужчиной и женщиной сотворил он их и сказал им: плодитесь, и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всеми животными, и над всей землей».
А послушайте теперь речь, которую Платон приписывает Творцу Вселенной, который обращается к порожденным им богам:
«Боги богов, все то, чему я — творец и Отец, будет неразрушимо, такова Моя воля. В сущности, все связанное разрушимо, но то, что прекрасно, гармонично слажено и хорошо организовано, было бы грешно желать разрушить. Поэтому, поскольку вы созданы, вы не обладаете абсолютным бессмертием и полной неразрушимостью, однако вы не погибнете и не получите смерти в удел, так как Моя воля выше тех оков и сильнее тех свойств, которыми вы были ограничены, когда возникли. Теперь вникните в те указания, которые Я вам даю. Есть еще три вида смертных, но не рожденных. Если бы их не было, небо было бы несовершенным, ибо оно тогда не заключало бы в себе всех видов живых существ. Но, если Я создам и они получат жизнь от меня, они станут равны богам. Поэтому для того, чтобы существовало смертное и чтобы вселенная эта в действительности была всем, займитесь вы, в соответствии со своей природой, творением живых существ, подражая моей силе, которой Я создал вас. При этом, поскольку им полагается иметь нечто от бессмертия, то божественное начало, которое руководит их желанием следовать справедливости и вам, это Я посею в них, Я доставлю и передам им. А все остальное вы дадите; присоединяя к бессмертному смертное, отделяйте и производите живые существа, растите их, давая им пищу и вновь восстанавливайте гибнущих».
И пояснить слова божественного Платона мог бы я таким образом. Платон называет богами видимые солнце, луну, звезды и небо, но они — подобия невидимых. Видимое нашими глазами Солнце, как вы знаете, подобие умопостигаемого и невидимого. Опять-таки являющаяся нашим глазам луна и каждое из светил — подобия умопостигаемых. Вот этих-то умопостигаемых, невидимых богов, находящихся в них и с ними и рожденных самим Творцом, Платон и имеет в виду: «боги (то есть невидимые) богов» (очевидно, видимых). Общий Творец их — тот, кто устроил небо, землю, море и звезды и породил их прообразы в умопостигаемом мире.
Итак, смотрите, как мудро и дальнейшее рассуждение Платона. «Есть еще, — говорит он, — три вида смертных» — очевидно, люди, животные и растения, ибо для каждого из видов установлены свои законы. «Если бы, — говорит, — любой из них произошел от Меня, то, безусловно, необходимо, чтобы он был бессмертен». Ведь и для умопостигаемых богов, и для видимого мира причиной их бессмертия служит то, что они рождены Творцом. «Ведь то, что есть бессмертного, — говорит он, — по необходимости дано им от Творца», — речь идет о разумной душе, «остальное же, смертное, присоедините к бессмертному вы».
Таким образом, ясно, что боги-творцы, восприняв творческую силу от Отца своего, породили на земле то смертное, что есть в животных. В самом деле, если бы не должно было быть никакой разницы между небом и человеком и даже, клянусь Зевсом, между небом и пресмыкающимися или плавающими в море рыбами, тогда и творец должен был быть у них один. Но раз есть большая разница между бессмертным и смертным, которая не становится ни больше, ни меньше, то причина должна быть у одного одна, у другого — другая.
Итак, поскольку Моисей, очевидно, не разобрал всего относящегося к подобающему Творцу этого мира, то и следствием этого является различие между мнением евреев и наших предков насчет народов.
Моисей говорит, что создатель мира избрал еврейский народ, заботится только о нем, только о нем думает, ему одному отдал свое попечение. Об остальных же народах он и не вспоминает, как бы они ни жили и каким богам ни поклонялись.
Я покажу, обратившись отчасти к тому, что говорил до меня Ориген, что и сам Моисей называет своего бога богом только Израиля и Иудеи, а евреев — избранниками, то же говорят бывшие после него еврейские пророки и Иисус Назорей. Послушаем их речи, и прежде всего Моисея: «И скажу фараону: так говорит Господь: Израиль есть сын мой, первенец мой. Отпусти сына моего, чтобы он совершил мне служение». И несколько дальше: «Они сказали: бог евреев призвал нас; отпусти нас в пустыню на три дня пути, принести жертву господу, богу нашему». И ниже опять в таком роде: «Господь, бог евреев, послал меня сказать тебе: отпусти народ мой, чтобы он совершил мне служение в пустыне». А вот что говорит Иисус Назорей: «Один из книжников спросил его: какая первая из всех заповедей? Иисус отвечал ему: первая из всех заповедей: „Слушай, Израиль! Господь наш есть Господь единый; И возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всей душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею: вот первая заповедь!“ Или вот что говорит обманщик и шарлатан Павел, называющийся апостолом: „Итак, спрашиваю: неужели Бог отверг народ свой? Никак. Ибо я израильтянин, от семени Авраамова, из колена Вениаминова. Не отверг Бог народа своего, который он наперед знал“.