Когда кто-нибудь увидит этот свет, тогда и жадно движется к нему и радуется. Ведь и в отношении здешнего, чувственного тела Эрос стремится не к телесному субстрату, а к представляемой в нем красоте. Ибо каждое есть то, что оно есть, только если оно берется само по себе. Предметом стремления оно является только тогда, когда Благо сообщит ему свои краски. Поэтому и душа, воспринимая на себя исходящее оттуда истечение, приходит в движение, ликует, наполняется неистовством и становится Эросом. До этого она не движется к Нусу, хотя он и прекрасен. Ведь его красота, до того как она воспримет свет Блага, бездеятельна. Когда же приходит к душе оттуда как бы теплота, она укрепляется, пробуждается, воистину окрыляется и хотя жадно стремится к тому, что рядом и близко, но все же поднимается к иному, как бы большему по воспоминанию.
— Благо, как абсолютно-трансцендентное, и является тем Первым, к чему стремится все и от чего, именно как от Единого, зависит все. Даже умственная реальность, Нус, еще не есть Единое. И абсолютная полнота бытия — именно в Благе, в достижении самого источника жизненных стремлений.
Благо можно считать эйдосом, но для этого надо представлять себе постепенное восхождение эйдосов, которое есть возрастающее отхождение от того, что не есть эйдос, то есть от бесформенности, неопределенности, от умственной материи.
Абсолют означает отсутствие вообще эйдоса как такового. В телах эйдос уже появляется, но он очень связан с материей, неопределенностью. В душе эйдос уже свободнее от неопределенности. А еще свободнее в Нусе. Но и в умственной реальности есть неопределенность, материя, хотя и внутренняя, хотя и прозрачная и ясная. Если теперь исключить даже эту красивую неопределенность из самого Нуса, то отпадает сама возможность всяких противопоставлений в умственной реальности. Ибо то, что в чувственном мире есть внеположность, в Уме есть только различенность. Однако с отпаданием различений, прозрачной неопределенности отпадает и сам эйдос в его форме, иначе говоря, пластичности. Поэтому эйдос, абсолютно свободный от всякой неопределенности, материи, есть эйдос, свободный от самого эйдоса. А это и есть Единое.
— Но дело вот в чем: если все зависит от Единого, которое притом мыслится как абсолютный, трансцендентный принцип, то можно ли говорить вообще о свободе? И в какой степени эта свобода не будет иллюзорной? Можно ли сказать, что ты свободен, если ты по необходимости, в конечном счете, стремишься к Благу, Единому?
— Давай сначала определим понятие свободы. Добровольно, свободно все, что не по принуждению, сознательно зависит от нас, то, что мы властны сделать. Что значит «зависит от нас»?
— Или иначе, чем обусловливается самоопределение?
— Да, стремлением или рассуждением? Если стремлением, например, желаниями или страстями, тогда самоопределение, то есть «власть над» нужно приписать и детям, и животным, и ненормальным.
— Ну а если все же некое желание — правильное, естественное, в соответствии с природой?
— Но это не дает действительного свободного самоопределения. Желание не дает самоопределения, поскольку не мы в этом случае владыки над своим телом, а наш телесный организм как часть материальной природы ведет, обусловливает нас.
Кроме того, природосообразность и свобода несовместимы еще и потому, что ведь в таком случае и неодушевленное сможет обладать свободой над чем-либо. Ведь, например, огонь действует так, как ему врождено природой.
— Таким образом, ни естественное желание, ни рассуждение в смысле правильного, природосообразного желания не является причиной свободы воли.
— Да, только рассуждение, мышление, как интеллектуальное знание, обусловливает нашу свободу.
— То есть, в конечном счете, свобода — в уме. Но свободен ли ум, который ведь неизбежно, по необходимости стремится к Благу?
— Стремление ума является следствием его сущности, как направленной к Благу активности. Нарушением свободы скорее являлось бы удаление от Единого. Но если ум действует в соответствии с Благом, то тем самым все более зависит от себя (то есть свободен), так как имеет стремление к нему из самого себя и в себе самом. А выражаясь проще, стремящийся к Благу ум стремится к единственному источнику своего стремления в самом себе.
— Таким образом, свободу в поступках и власть над вещами надо возводить не к внешнему, а к внутренней активности, мысли и созерцанию Единого как такового, как абсолютного, порождающего принципа. Свободно то, что не связано с неопределенностью, и именно с этим и надо определять нашу зависимую от самой себя волю… Воля есть сила мысли… мыслить же истинно значит быть свободным, быть во Благе.
— Итак, Плотин, все получает свою власть и свои потенции от Блага. Но свободно ли Единое? Не подчинено ли Оно своей судьбе и своей необходимости — необходимости быть Единым?
— Говорить, что Благо не свободно, потому что Оно необходимо действует сообразно только со своей природой, значит утверждать, что свобода имеет место только в противоестественных вещах. Кроме того, нельзя придерживаться мнения, что Его активность определяется Его сущностью (то есть что он необходимо действует в соответствии со своей природой), так как Его активность и сущность сосуществуют и составляют одно и то же. Единое свободно, причем свобода — это не Его особенность, качество, но само Оно, Единое. Точнее даже, как трансцендентное, Единое выше и свободы. Потому что свобода, как логос, существует для людей, демонов и богов лишь постольку, поскольку есть несвобода. А Единое выше любой дуальности по определению.
Кроме того, у Единого и нет ничего случайного. Относительно Него вообще-то должны употребляться выражения «нужно» или «должно». Единое исключает всякую случайность.
— Ты имеешь в виду, что тот, кто допускает «случилось», отрицает начальный принцип смысла, порядка и определенности?
— Да, случайность может быть госпожой над многим, но не госпожой ума, смысла и порядка. Поэтому истинно то, где нет места случаю.
Мы постоянно повторяем, что Единое выше сущности, но если допустить в Нем составляющую Его сущность активности, тогда активности будут как бы волей Его, так как Оно действует без воли, активности — как бы сущность Его, а воля Его и сущность будут одним и тем же. Но если так, то, следовательно, Оно как захотело, так и существует.
— То есть в Благе воля, выбор и сущность сливаются, и в этом смысле Оно само создает себя.
— Да, Единое, будучи отцом ума, причины и причинной сущности, есть причина самого себя. Оно существует само от самого себя и через самого себя, поскольку и первично само и сверхсущно само. Благо есть начало, базис и корень всего существующего, существуя само от самого себя и через самого себя и творя самого себя.
— И в этом смысле Единое — абсолютное творчество и первая активность, если верно, что активность совершеннее сущности и есть самое первое.
— Более того, Единое — это такая активность, которая не служит сущности, бытию. И потому Оно — чистая свобода. В нем воля и долженствование, свобода и необходимость совпадают как Единое.
— Но ведь Единое не может делать зло. Разве это не ограничение его свободы?
— Нет, ведь иметь возможность делать противоположное есть признак бессилия пребывать при лучшем. А Единое есть абсолютная сила..
…Вдруг что-то меня отвлекло. Я чувствую всем своим телом, что где-то рядом, близко стоит Евстохий и, оцепенев, смотрит на мое недвижимое тело. Я вижу тонкие нити пульсирующих мыслей, исходящие от Евстохия. «Я знаю это… Почему так тоскливо и холодно… Я все понимаю… Но все равно — больно… Я не хочу… Как у него осунулось лицо… Натянулась кожа… Почему я чувствую такую боль, пронзительную и мучительную боль… Я словно умираю вместе с ним… Что мне сделать?.. Как мне облегчить его страдания в эти минуты?.. Но почему я не могу даже пошевельнуться… Почему… Словно некий прозрачный туман окутал его тело… Да, да… я вижу… Жизнь… так бурно и страстно клокочет в божественном Плотине… О, боги…»
— …И все же как несовершенна наша мысль! Мы говорим об Абсолюте — но это все «как бы». А Он совершенно трансцендентен. Он по ту сторону бытия и умственной реальности. Он не есть ни бытие, ни Абсолютный Ум, но выше и Ума, и бытия. О Нем нельзя сказать, что Он мыслит, и даже нельзя сказать, что Он есть. Ведь Единое — одно-единственное. Но если Оно действительно одно, то его никак нельзя охарактеризовать, мыслить. Ибо мыслить значит сравнивать. Если одно есть только одно — значит, нет ничего иного. Если нет ничего иного — значит, одно ни от чего не отличается. Если Оно ни от чего не отличается, Оно не есть нечто. Если Оно не есть нечто, Оно — ничто, которое ВСЕ.
Единое выше умственного мира эйдосов, Абсолют даже не красота, но выше красоты. Он выше жизни и активности. Он выше воли и свободы. Он выше причины и субстанции. Он даже не благо, даже не определенное единство, даже не бог. Он выше, Он абсолютно трансцендентен.
Ведь если есть что-нибудь пространственное, то есть и пространство, которое не сводится к пространственным предметам. Если есть что-нибудь красное, например красный цветок, то есть и сама краснота, которая ничего общего не имеет с цветком. Если есть что-нибудь свободное, то есть и Свобода сама по себе. Если есть что-нибудь истинное, то оно от Истины, которая сама в себе, и на истинное не разделяется. Если есть что-нибудь прекрасное, то есть Прекрасное и само по себе. И если имелись прекрасные моменты умственной реальности, то должна существовать и такая Красота, которая выше всякой эйдетической красоты, и есть ее источник…
…Золотистый переливающийся великолепием свет спросил у Него:
— Вы, Учитель, существуете или не существуете? — но не получил ответа. Вгляделся пристально в его облик, но всю вечность смотри на Него — не увидишь, слушай Его — не услышишь, трогай Его — не дотронешься:
— Совершенство! — воскликнул свет. — Кто мог бы еще достичь такого совершенства! Я способен быть или не быть, но не способен абсолютно не быть. А Он, как Он этого достиг — Абсолютно быть и Абсолютно не быть?..