– Я могу быть свободен?
– В смысле? Не надо так официально, – улыбнулся следователь. – Спасибо за помощь! – он протянул руку.
Попрощавшись, Горенов вышел из квартиры и побрёл вниз по лестнице, вляпавшись в остатки стресса второго горе-понятого. Навыки, знание темы и множество хорошо известных сюжетов позволили понять кое-что в сути преступления, но ему было совсем нечего сказать о тех двоих, которые жили в окружении пластмассы, стружечных панелей и прекрасной посуды. В их собственном доме о хозяевах не говорило ничего. Георгий узнал только, что кто-то боролся с пагубной привычкой. Но какие это были люди? Почему их убили? Мотивы и связи не возникали. Их нетрудно было придумать, привнести, но реальность не давала подсказок. Возможно, причина в том, что на полках не стояло ни одной книги.
– Подожди! – Горенов услышал приближающийся голос следователя и быстрые шаги. Он остановился и посмотрел назад.
– Слышь… – несколько мгновений полицейскому потребовалось, чтобы отдышаться. Много курит, наверное. – Андрей, – он вновь протянул руку недавнему понятому, на этот раз для знакомства.
– Георгий.
– Да я знаю. А ты правда писатель?
– Правда.
Собеседник хмыкнул.
– И про это напишешь?
– Слушай, я уже столько раз про это писал… А что там случилось, ты знаешь?
– В смысле? Да с соседом поругался. Тот курил на лестнице, как паровоз, а парень сделал ему замечание. Он вообще не простой парень-то, сын депутата какого-то, что ли. Там остальные квартиры в подъезде – коммуналки почти все. А сосед бухой был, взял нож да и пошёл разбираться, воспитывать. Разобрался… Дерзкий, наверное, парень был. Привык, чтобы всё, как он хочет.
Горенов задумался. Никакой литературы, никакого смысла, ничего не было в этом сюжете, кроме злобы и случайности. Показалось, будто Георгий выпал из жизни и провалился в один из собственных детективов. Зачем он здесь, если не в качестве автора?
Значит, всё-таки сочинение Карра сыграло свою роль. Можно было догадаться или хотя бы предположить. Обидно. Словно книга его и убила – бросал курить, распсиховался. А вот что сын депутата имел мебель из ДСП – это странно. Напиши Горенов так, Люма бы заставила исправлять. Как бы он ей тогда возражал? Может, парень с характером? Хотел жить с девушкой на свои? Сам зарабатывал, а не сидел на отцовской шее. Не верится.
– Завтра газеты растрезвонят. Громкое дело. Народ у нас любит такое.
– Какое? – не понял Георгий.
– Ну, когда «богатые тоже плачут». Девку только жалко очень. Она-то, понятно, просто под горячую руку попала.
Горенов кивнул.
– Его нашли уже?
– В смысле? Убийцу? Конечно. Он прямо в подъезде сидел и выл, когда мы приехали. Слушай, а чего ты пишешь?
Георгий рассказал вкратце примерно то же, что и на презентациях. Потом он решился спросить Андрея, не согласится ли тот сообщать ему о каких-то особо интересных случаях и приглашать на места преступлений.
– Да ничего такого у нас… Всё – пьянка, бытовуха, наследство, баба не дала… Ты звони. Если будет – расскажу… Только фамилии не пиши…
– А ты мне их не говори, – усмехнулся Горенов. – Придумать, как звали людей – плёвое дело.
Ему показалось, будто следователь польщён просьбой. По крайней мере Андрею было то ли приятно, то ли интересно. Наверное он, как и все, хотел когда-нибудь оказаться на страницах книги.
– Я, кстати, никогда не видел живого писателя… До тебя. Думал, они все умерли давно.
– Да видел, точно… Ты не представляешь, сколько их вокруг.
– Вот, знаешь, я уже два десятка лет работаю, и у нас никогда такого не было, чтоб потерпевший или преступник из ваших. Что ж, писатели не как все люди что ли?
Они проболтали ещё несколько минут, обменялись телефонами и разошлись. Андрею предстояло встречать убитого горем депутата, а Горенов отправился домой. Что хотела всем этим подсказать ему его недобрая Истина, так и оставалось загадкой.
9
Георгий вернулся значительно позже, чем планировал. На пороге его встретила Надя в переднике.
– Ты мог хотя бы сегодня не опаздывать? – спросила она так, словно Гореновы и не расставались.
– Как можно опоздать к себе домой?
И почему «хотя бы сегодня»? У него, понятно, особый день, но она-то что может знать об этом?
– Тут Боренька. Между прочим, он не ел ничего. Сидит, ждёт тебя. Ну и мы, естественно, тоже голодные. Мой руки быстро, я вам накладываю. Ленка приготовила лобио. Я сама не буду. Пучит меня от фасоли.
– Спасибо, что сообщила… А чего ты возмущаешься, если всё равно есть не будешь?
Георгию показалось, будто Надя тем не менее рада его видеть. Похоже, она соскучилась и сейчас растеряна, поскольку совсем не может этого скрывать. И про фасоль небось упомянула, как бы намекая: дескать, есть человек, перед которым ей важно не оконфузиться.
У Горенова, разумеется, совсем вылетело из головы, что он приглашал гостя.
– Лена, я рыбу купил. Привет, Боря.
Они пожали друг другу руки.
– Сом, – удивилась дочь, – я это есть не буду. У меня же аллергия. И чистить не стану!
Над её загадочной непереносимостью рыбы и морепродуктов ломали голову многие врачи. Георгий очень хотел разобраться. Как такое могло возникнуть в его семье? Откуда?! Надька вроде тоже этим никогда не страдала. Эскулапы постановили, что так бывает, и ничего страшного здесь нет. Кому как. Сом очень переживал, ему виделось тут нечто мрачное, противоестественное. Нарушение закона природы, которому подчинялся он сам. Некоторое время Горенов даже сомневался, его ли это девочка… Серьёзно? Из-за аллергии?! Как глупо!.. Но мысли приходили, ничего не поделаешь. Они исчезли после одного случая. Года в четыре дочь прибежала к нему вся чумазая, испачканная фломастерами, гуашью и закричала: «Папа, я искрасилась!» «Каким цветом?» – холодно спросил Георгий, не отрывая глаз от стола. «Всеолетовым!» Она стояла такая довольная, радостная… Сколько нежности разлилось по нему в тот момент. С тех пор, если было грустно, когда грязно-серая петербургская повседневность не давала вздохнуть, он вспоминал, что на самом деле всё вокруг всеолетовое. Как многому Сома может научить ребёнок с аллергией на рыбу. Вообще дети – это испытание для писателя. Тебе как бы сразу показывают твой творческий предел, абсолютный потолок. Прекраснее их ты уже ничего никогда не создашь. Не всякий смирится.
– Можешь мне суп из неё сварить?
– А если костью уколюсь? Проходили уже…
Точно, лучше не рисковать. В прошлый раз от крохотной царапинки при разделке рыбы у неё начался панариций. Много времени тогда потеряли: Лена не сразу рассказала, а потом они с Надей долго соображали, в чём дело. Указательный палец опух, стал жёстким и начал темнеть. Изнутри он наполнился кроваво-гнойной смесью. Стал всеолетовым.
В больнице хирург вывел родителей из палаты и сказал, что, возможно, придётся ампутировать. Жена рухнула в обморок. Горенов её не поймал, поскольку сам был словно парализован. Подхватил врач. По счастью, доктора справились, немного разрезали, откачали гной. Обошлось, хоть и больно Лене было люто, местный наркоз почти не действовал. Остался лишь небольшой шрам длиной два сантиметра. Нет, ни за что! Пропади пропадом эта рыба, какой бы красивой она ни была. Как Георгий мог забыть? Шок тогда оказался настолько сильным, что сознание пыталось делать вид, будто ничего такого никогда не было. Какая аллергия? Нет, не знаю.
Он протянул свёрток Наде.
– Положи, пожалуйста, в холодильник. Я сам потом в духовке запеку… Нет, постой, – он остановил её, чтобы бывшая жена не пропустила момент. – Леночка, это тебе.
Из кармана Горенов вытащил тряпичный мешочек с серьгами. Такую упаковку Вика дала бесплатно. Коробочку он покупать не стал.
– Спасибо, папа, – обескуражено ответила дочь. – По какому поводу?
Как тут объяснишь? Всё представлялось слишком сложным, тесно взаимосвязанным или по крайней мере требовало многословного пространного разговора. Георгий решил, что достаточно просто кивнуть.
– Покажи-ка, – попросила мать, и принялась разглядывать украшение, вернув рыбу мужу. Что ж, пришлось убирать её в холодильник самостоятельно.
Борису, сидящему за накрытым в комнате столом, всё это время было неловко. Ему казалось, что он случайно попал на какое-то семейное торжество, где его присутствие терпят, хоть оно и неуместно. Кстати, до прихода Горенова такого ощущения не возникало.
Гость действительно ничего не ел и уже изрядно проголодался, заливая урчание в животе странной жидкостью с травянистым запахом. Друзья знали эту его «особенность»: он всегда приходил со своим «чаем». Георгий считал такую привычку милым интеллигентским заскоком, а саму заварку называл исключительно «соломой» или «сеном». Запах и цвет намекали, что так оно и есть. Сам же застенчивый Борис никогда не спорил, поскольку совершенно не хотел давать никому пробовать своё дорогостоящее снадобье, а подобная рекомендация Горенова обычно резко сокращала количество любопытных.
Однажды он по секрету всё-таки рассказал Георгию, что этот целебный сбор помогает ему работать… и жить. Готовили гербарий чуть ли не специально для него некие знакомые из средней полосы России. «Из соломенной Рязани?» – пошутил тогда Горенов.
Футболка со словами «Таинственная надпись», которой Борис сам стеснялся, а потому надевал исключительно под кофту, загадочный напиток, страсть к чужим старым вещам… Всё это было каким-то наивным, старательным, а потому пустым, тщетным, формальным заигрыванием с метафизикой. И он ещё станет заявлять, что обсессивные ритуалы друга кажутся ему глупостью?! Никто не признаёт никакие причуды, кроме своих собственных.
Растерянность гостя заметила и Надежда.
– Боренька, ты что-то собирался нам рассказать, когда Гоша придёт?
– Да… – замялся он ещё сильнее. – У меня книга выходит новая. Сегодня днём как раз был в издательстве и подписал договор.
Георгий поник. Радоваться за других ему, безусловно, было по плечу, но в данный момент почему-то не удалось. Он хотел бы сам объявить за столом нечто подобное, такое же отрадное, только про себя… А получилось, будто «его» слова произнёс Борис…