Как всё близко – литература и смерть, искусство и убийство. Колин Питчфорк, первый в истории маньяк, чья вина была установлена с помощью генетической экспертизы, родился в Бристоле, в том самом городе, куда Стивенсон приводит героев своего романа «Остров сокровищ». Сквайр Трелони, доктор Ливси и Джим едут нанимать «самую лучшую команду». Во времена расцвета мореплаванья там, надо полагать, слонялись тысячи кандидатов, но им достаются именно бывшие пираты Флинта. Сколь надуманно это выглядит всякий раз, но таковы законы жанра. Как в фильмах про Джеймса Бонда: чем у́же у девушки талия, тем более высококлассным физиком-ядерщиком она является.
А Питчфорк… Уже в тюрьме, отбывая два пожизненных срока за изнасилования и убийства девочек, он получил музыкальное образование и стал специалистом по переводу нотных партитур в шрифт Брайля. Какое гуманное и человечное занятие! Удивительно, но переводом на язык слепых после ареста занялся и Деннис Нильсен. Питчфорк же вдобавок сам стал художником, сделав инсталляцию в виде сцены с музыкантами из листов девятой симфонии Бетховена.
В своих внутренних монологах и диалогах Горенов называл маньяков «людьми» и «человеками», но всякий раз сомневался в том, что это правильно. Многие, включая Булгакова, сразу бы возмутились и высказали резкое негодование, но мыслей Георгия никто не слышал. Доносился ли шёпот до того, кто подсказывал буквы и точки?
Долгое время в Генри Ли Лукасе не замечали монстра. Точнее, окружающим просто не могло прийти в голову… «Маска нормальности» – общепринятое понятие в среде криминалистов. Так и в случае Горенова: кто из числа читателей или знакомых мог бы представить, что у него возникнет подобный замысел? Сам же Георгий теперь думал о своём намерении как о чём-то уже свершившемся или по крайней мере принятом и осуществляемом. Определённые детали, подробности ещё оставались неясными, но «псы войны» уже мчались по весь опор, а маховик совершал методичные движения. Горенов был человеком, помещавшим в центр мироздания слово, а значит, написав «убить», он сразу принял смертный грех. Хотя никто пока, взглянув на него, не почувствовал бы запах крови и не увидел несмываемый багрянец на руках.
Значительно труднее винить в чём-то Лукаса, если принимать во внимание подробности его детства и жизни с матерью. Она регулярно избивала их с отцом – безногим инвалидом. Занималась проституцией на глазах сына, морила голодом… Потом Генри Ли прикончил её. Здесь вновь никаких кавычек – убил мать не в смысле философии чань-буддизма, а ножом в живот.
Лукаса на его страшный путь толкнули обстоятельства судьбы… Так и Горенова тоже! У него нет выбора и возможности свернуть, отказаться! Однако в биографии американского психопата имелось множество деталей, которые были неприемлемыми: наркотики, тюрьма, попытки суицида, сожительство с сестрой… Немыслимо! Да и нет у Георгия никакой сестры…
Меж тем в тюрьме с Генри Ли произошло многое из того, что вызывало неподдельный интерес автора. Сначала Лукас ценой невероятных усилий добился разрешения пользоваться архивом. Зачем? Что искал там этот страшный человек? Он изучал дела, проникая в специфику работы полиции, с целью создать схему идеального преступления, совершенного убийства!
А потом случилось едва ли не чудо: совет по помилованиям каким-то образом постановил выпустить Генри Ли, приговорённого к сорока годам заключения. Поразительно, но маньяк сразу начал протестовать, настаивая, что тогда он обязательно снова прольёт кровь. Он сам называл себя тяжело больным. Кричал, будто свобода ему противопоказана! Тем не менее врачи были непоколебимы: «Здоров!»
С одной стороны, Лукас планировал идеальное преступление, исключавшее ошибки и последующее разоблачение, но с другой – не хотел его совершать. Кому-то могло показаться, что здесь заключено противоречие. Кому-то, но не Горенову. Он как раз очень хорошо это понимал.
По сути, Генри Ли выдворили из тюрьмы чуть ли не насильно, и следующий раз монстр пролил кровь уже через два часа. Далее случилось то, что потрясло автора. У Лукаса появились сообщники, и один из них как-то от скуки взял с полки книгу. Это произошло в доме случайных людей, который компания заняла для очередного ночлега. Там могла находиться любая библиотека или не быть её вовсе. Но в руки Генри Ли попало именно издание, посвященное обычаям и ритуалам людоедов, которое полностью изменило характер дальнейшей деятельности банды. Случай определяет книгу, книга определяет всё! Судьбу каждого человека, убийц и жертв! Решительно всё! И ничто не в силах этого изменить.
Оказавшись за решёткой в очередной раз, на допросах Лукас рассказывал, как они с подельниками были наняты сатанинской общиной для того, чтобы вызывать у местного населения страх и потребность в вере. То же самое было нужно и Горенову! Согласно показаниям Генри Ли, посредством многочисленных убийств секта привлекала в свои ряды новых членов. Он подробно описал все культы, дал словесные портреты руководства, правда, следствию так и не удалось найти никаких следов существования такой организации сатанистов. Но это не столь важно. Или, наоборот, это важнее всего!
– Эй, мил человек, знаешь, в Москве тюрьма – Бутырка, а в Петербурге – Бутылка, – неприятный скрипучий голос прервал размышления Георгия.
На него смотрел бездомный старик в странном пальтеце, рваных штанах и калошах… Кто нынче носит калоши? Это был настоящий нищий, а не «декоративные» привокзальные побирушки, толпящиеся с протянутой рукой в дублёнках и туфлях, дороже тех, которые Горенов приберегал для публичных выступлений и особых случаев. В окликнувшем его человеке было что-то, не допускающее сомнений. Бутырка, Бутылка… Всё правильно, так и есть. Они стояли молча. Вскоре старик начал нелепо улыбаться. Очевидно, он чего-то ждал от случайного встречного, хотя ни о чём не просил. Георгию казалось, будто ни на что не намекала и его протянутая рука. Горенов смотрел в глаза нищему очень внимательно, даже не моргал.
– Да ну тебя… – проскрипел тот, махнул порожней конечностью и скрылся во дворах.
Когда работаешь над книгой, тщательно и интенсивно пишешь её день за днём, что-то начинает происходить с миром вокруг. Он будто перестраивается, адаптируется под очередной текст. Всё норовит пролезть на страницы. Каждое событие, происходящее вокруг автора, словно примеряется к сюжету и пытается оказаться внутри, порой распихивая уже написанное. Всё, что ты делаешь, всё, что ты знаешь, напирает изо всех сил. Всплывают давние идеи, забытые впечатление. Ничто не хочет пропасть и силится использовать редкий шанс сохраниться в буквах.
Георгий заметил это уже давно, с самых первых своих литературных опытов. Иногда ему думалось, что оттого он и решил переменить жизнь, выбрав игру в слова. Ради этого, ни с чем не сравнимого ощущения. Причём подобные чудеса могли происходить с любым текстом, даже с самым посредственным. В этом, вероятно, и состоит свойство, объясняющее таинственную притягательность литературы: плохой врач довольно быстро поймёт, что он плох. Человек может оставаться в профессии, но место и способности свои осознает. То же касается водителей, строителей, бухгалтеров, пилотов, проституток и представителей всех прочих ремёсел, а также видов спорта. Бегуну совершенно очевидно, бежит он медленнее, быстрее или примерно как все. Но писатели зачастую сходят в гроб, оставаясь совершенно убеждёнными в собственном даровании, имея тому великое множество мистических подтверждений, так и не осознав, чего стоят на самом деле, ведь таинственные события наполняют их жизни вне зависимости от качества произведений.
Мир не гнушался активно вмешиваться и в детективы, навеки запятнавшие фамилию Горенова, почти никогда… А вот если этого не случалось, становилось очень страшно. Значит, что-то не так. Жизнь безмолвствовала, ей не хотелось на страницу, но писать автор вынужден. Выбора никто не давал, имелись лишь обязательства. Это что-то вроде необходимости вдохнуть даже под водой, и никого не волнует, есть ли у тебя жабры.
Имелось несколько книг, которые Георгий начинал или заканчивал в такой ситуации. Он помнил, насколько это жутко. Внезапно и сейчас стало не по себе. К чему этот перебивший мысли дед? Он не вписывался в общую канву сюжета, в филигранный замысел. Тогда зачем он появился здесь? Книга не терпит случайностей. Кто и что хочет этим сказать?
Итак, какова, в сущности, идея Горенова? Придётся убивать… Ну, это ещё не план и уж тем более не самоцель, лишь практические выкладки, средства… Сформулировать придуманное следует иначе: необходимо усилием воли и последующими действиями изменить баланс добра и зла в мире, заставив людей вновь поверить в силу литературы. Уже кое-что. Однако в такой формулировке замысел звучал как намерение штурмовать преисподнюю: амбициозно и вряд ли возможно. Сюжет нуждался в конкретике. Как убивать? Кого именно? Где? Каким образом это будет связано с книгами?
Что, если мстить от лица текстов? Непрочитанных, забытых и прекрасных произведений… Пусть это будут детективы! Действительно, кто сможет распознать отсылки к Джойсу, Прусту или Кафке? Кроме того, всё-таки требуются истории с преступлениями и криминальным антуражем. Точно! Классика опостылевшего ему, но столь любимого публикой жанра!
Да оживут пылящиеся на полках великие романы, ещё хранящие в себе загадку, содержащие тайну, будто застигнутые до того, как прозорливый герой выйдет на авансцену и назовёт истинного убийцу!!! Подлинное имя преступника – Горенова – озвучивать нельзя! Нужно только, чтобы стала ясна причина. В конце концов, он не персонаж, но автор, так что всё в порядке. А вот остальные люди, его современники, узнавшие о произошедшем, окажутся как бы эпизодическими действующими лицами. Сторонними зеваками, праздными горожанами, прохожими, которые словно живут на страницах выбранной им книги и там читают о случившемся в газетах или слышат от знакомых… Так весь мир погрузится в литературу!
Жертв Георгий, как и планировал, будет искать среди тех, кто читает скверные бульварные романы. Именно они виноваты во всём, заставляя его и многих других прекрасных авторов сочинять такие произведения. Что ж, образцы жанра подскажут, как эти люди умрут. Сцены преступлений обязательно должны содержать отсылки к первоисточникам. Кстати, можно просто совершать убийства по описаниям классиков. Важнее всего в этом деле узнаваемость. Нужно добиться, чтобы все поняли смысл: отныне читать плохие книги опасно для жизни! Чтобы стало по-настоящему жутко. Чтобы родители пугали своих детей: «Вот не будешь читать, тебя Фишер и схватит!» То есть не Фишер… Какая разница! Пришёл его черёд! Теперь он должен стать их страхом!