Кто-то, ссылаясь на известных психологов, заявляет: как только начинаешь ощущать, что живёшь не с тем человеком, надо сразу уходить, не теряя ни минуты. Другие, опираясь на крупных философов, настаивают, будто надо сохранять семью во что бы то ни стало, а отношения могут меняться со временем. Человек – такое устройство, которое для любого своего желания сможет найти доводы и подтверждающую их книгу. По сути, судьбы людей зависят от того, кто, что и когда прочитал.
На полочке в коридоре Георгий заметил новые серёжки. Вот оно! Похоже, дорогие… Значит, мужик точно есть! Надежда смутилась.
– Не переживай, слышишь? Не бери в голову, – она погладила его по руке.
А почему это он должен переживать? С какой, собственно говоря, стати?! Пусть они хоть насквозь переебутся! И не надо меня трогать!
– …Она не хотела тебя обижать… но сказала, что носить не будет. Не сердись… Отдала мне, чтобы тебе на глаза не попадались у вас… дома… Чтобы ты её не заставлял…
А, это те самые…
– Хочешь – забирай, подаришь кому-нибудь… Или мне оставь, – Надежда улыбнулась так, как не умело ни одно местоимение. – Мне нравятся. – Горенова приложила серьги к ушам и показала бывшему мужу. Изогнутые блестяшки шли ей даже больше, чем Вике.
Когда-то она тоже пыталась спасти их брак. Заставляла Георгия таскаться к семейному психологу. А как ещё? Ей самой это было необходимо, ведь все близкие подруги остались в Таганроге. Знала бы Надя, что потом эта «психологиня» стала его любовницей! Интересно, поверила бы жена, скажи он ей так? Нет, конечно, врачихе было за шестьдесят. Жёлтые прокуренные зубы, сеточка морщин по всему телу. Они словно проглядывали сквозь белый халат и оставляли растрескавшиеся следы на полу. Вздорная, обиженная бабка-садистка, будто мстящая своим бывшим через несчастных мужей, застигнутых врасплох. Послушать её, так Надежда оказывалась права решительно во всём, и, в сущности, терять дальше время на Горенова «психологиня» ей не рекомендовала. Что случилось в прошлом у этой старухи? Скорее всего, она была в сексуальном рабстве на Ближнем Востоке, куда её продали отец и первый возлюбленный. Деньги поделили пополам.
Узнав, что пациент – писатель, врачиха начала задавать вопросы в духе: «Вы Толстого-то читали? Ну и как вы его применяете на практике?» Да никак, чёрт побери! Что понимал в счастье измученный Лев Николаевич?!..
Они совершенно не готовы читать просто так! Безвозмездно, без цели. Литература им обязательно что-то должна взамен. Эта престарелая пигалица не сомневалась, будто Толстой писал исключительно для того, чтобы Надька могла бросить гордый и печальный каренинский взгляд, как бы говорящий, что было два варианта – к врачу или на вокзал.
По мнению Георгия, семейные психологи как институция были изобретены женщинами, чтобы кто-то брал ответственность за воплощение принятых ими решений на себя. Снова чертовски удобно: добилась, чего хотела, и никакого чувства вины за разрушенную семью. Детям на вопрос: «Где папа?» – можно отвечать: «Малыш, доктор посоветовал нам расстаться». А если что: «Прости, я была такой дурой! Это всё психолог!» Ничуть не менее безнравственно, чем индульгенции святой инквизиции.
Но всё-таки имелся один момент в общении с врачихой, поразивший Горенова и застывший в его памяти вулканическим монолитом. То, за что он даже остался ей благодарен. Как-то, будучи на приёме без Нади, он спросил, почему прежде их отношения с женой казались настолько другими. Ему действительно не вполне было ясно, когда и что именно произошло. «Просто раньше она вас любила, – ответила старуха не задумываясь, – а теперь нет». Действительно… Всё так очевидно! Но до того, как эти слова произнёс кто-то со стороны, Георгий не мог догадаться.
Сам Горенов разводиться не хотел. Пожалуй, он скорее опасался разрыва. Пусть дома постоянно приходилось выбирать между работой и скандалами, к которым всякий раз приводило благородное отстаивание собственной правоты. Совмещать никак не удавалось, даже если понятие «работа» скрывало всего лишь создание его неприхотливых детективов. О написании в подобной атмосфере серьёзных произведений речи вообще не шло. Непрерывная ругань отнимала все ресурсы. Невозможно потом перерабатывать впечатления в опыт и текст, не удавалось осмыслять и фантазировать. Но всё равно разрывать брак было страшно…
Дело в том, что развестись с Надеждой значило бы для него так или иначе променять семью на писательство. Этот выбор, мучивший Георгия ежедневно, оказался бы наконец сделанным. С одной стороны, он смог бы тогда работать сколько угодно, хоть днями и ночами напролёт, не расходуя время и нервную энергию на скандалы, но… так нельзя. Слишком высокая цена. Не для него, для литературы. Словесность не любит и не принимает крупных жертв. Она редко прощает тех, кто приходит к ней с окровавленным клинком, отрезанной головой агнца или следами самобичевания. Она скептически относится к тому, кто многого лишается ради творчества. Наиболее Её Величество благосклонны к авторам, пишущим легко и непринуждённо, не зависящим от слова. Литература – такая пушкинская дама, которую чем меньше любим, тем легче нравимся. Она не похожа на современных женщин, требующих внимательной, интенсивной и щедрой любви.
Тем не менее развод всё-таки состоялся… И только после этого Георгий наконец смог закончить своё главное сочинение – книгу G. Удалось бы это сделать, сохранив семью? К чему гадать? Для чего спрашивать? Потому что в человеке всё должно быть напрасно…
– Зачем ты пришёл?
Интересный вопрос… Вот перед Гореновым стоит его прошлое. В тот же самый момент в нём бурлит и закипает грядущее. Совсем скоро судьба отольётся в новые формы. Жизнь изменится и никогда уже не будет прежней. Он – на стыке, на перепутье. Нет, вовсе не впервые, но в прошлый раз подобный решительный шаг они делали вместе.
Зачем он пришёл? А для чего Надя несколько раз рассказывала дочери страшную историю из своей юности? Как-то, ещё до знакомства с будущим мужем, она возвращалась домой одна и повстречала компанию хулиганов. Страшные, пьяные, вряд ли они бы девушку только ограбили. Быть может, как раз деньги их вообще не интересовали. Но юная Клунная сориентировалась и, не дожидаясь реплики гопников, попросила проводить её. Они сразу все стали настоящими джентльменами и наперебой предлагали взять их под руку.
Зачем она это рассказывала? К чему обманывать дочь, создавая ложные представления? Ведь хулиганы ей тогда уже юбку задирали… Спасло только то, что на крики из окна выглянул какой-то мужик. Сейчас бы уже никто не вмешался…
– А ты зачем рассказываешь про этот дурацкий пистолетик? Ты же сам поменял его на ключ от квартиры того пацана! Потом он пришёл и начал ныть, что ему домой не попасть, нажаловался ещё, но пистолетик возвращать тебе не хотел.
Да, у всех одно и то же… Близкие, самые близкие люди не понимают… Отталкивают. А как иначе? Ведь Горенов с каждым днём духовно растёт, развивается, а они прозябают, стагнируют, топчутся на месте, вязнут в болоте, разлагаются в этическом отношении. Потому что не пишут, не читают, а он ежедневно, как каторжный… Так слушали бы хоть, раз такой человек рядом!
– Эта дура каждое слово за тобой записывала?! Да ты обалдел? Мы все из-за тебя блокноты завели! Даже мать моя начала отдельную тетрадку!
Про тёщу Георгий предпочитал лишний раз не вспоминать. Стоило только подумать о ней, как в сознании всплывал один и тот же эпизод: после какого-то семейного торжества, когда они остались вдвоём в комнате, будучи изрядно выпившей, пожилая и потраченная жизнью копия Нади горячо и недвусмысленно поцеловала его в губы. Горенов онемел до такой степени, что не смог даже возмутиться. И не расскажешь потом никому. Друзья засмеют, жена не поверит. А если поверит, то ещё хуже. Существует довольно простой женский способ: помнить, но считать, будто этого не было. В данном случае Георгий избрал его.
«Эту дуру», кстати, он уже сто лет не видел. Она эмигрировала в Москву с каким-то хахалем. Там наверняка нашла другого, потом третьего… Первый, разумеется, страдал, но кому, в сущности, есть до него дело? Кстати, с ней-то, между прочим, у Горенова ничего не было, хотя могло быть.
Но как же всё-таки Надя прекрасна, когда сердится. И ресницы у неё, пожалуй, не хуже Викиных. Резким прыжком – насколько подобный манёвр мог быть резким в его текущем состоянии – Георгий приблизился к бывшей жене. Правая рука сразу оказалась на её попе. Сама собой. А вот над тем, где разместить левую, пришлось задуматься. Но вдруг всё исчезло.
Горенов пришёл в себя уже на улице. Час был ещё не поздний, хотя на ясном небе давно повис ночной диск. «Луна успокой меня – мне нужен твой свет. / Напои меня чем хочешь, но напои. / Я забытый связной в доме чужой любви. / Я потерял связь с миром, которого нет», – то ли слышал, то ли напевал он. В доме Надежды действительно витала чья-то любовь. Наверняка знакомая, но совсем чужая. Настолько чужая, что Георгий даже не мог её узнать.
Четверостишье звучало по кругу снова, снова и снова. Горенов не заметил, как в нём деликатно изменилась вторая буква. Вокруг раздавалось: «Лена, успокой меня…» Он удивился, но ещё больше вопросов вызывало, почему прохожие бросали на него то ли гневные, то ли раздражённые взгляды.
13
Однажды, когда дочь была ещё совсем маленькой, Надя гуляла с нею в коляске, и к ним подошла старуха. Она с улыбкой взяла Леночку за ножку и сказала ей: «Бабуля! Бабуля… Узнаёшь меня?» Мать тогда страшно перепугалась. Схватив ребёнка в охапку, она побежала прочь, даже не заметив, как ужасная незнакомка растворилась в воздухе, источая болотный запах. Так жена описывала произошедшее потом.
Гореновы только переехали. Жили, кажется, ещё у Бориса. После этого случая Надя долгое время настаивала, что нужно срочно возвращаться в Таганрог, и отказывалась лишний раз вспоминать произошедшее. Георгий же радостно подтрунивал над ней, повторяя, что это – единственное мистическое событие в её жизни. Казалось, реакция жены его изрядно забавляла. Ей же было не до смеха.