– Знаете, а ведь это мой фильм, – внезапно вздохнул элегантный мужчина в смокинге, сидящий справа.
– Да что вы говорите?! – возмутилась пожилая дама слева. – Эту прелестную картину снял мой муж. Гошенька, ну почему ты молчишь? Вот так всегда, пока ты будешь скромно отсиживаться и помалкивать, те, что понаглей, пролезут вперёд. Благородство нынче смерти подобно, друг мой.
Её супруг, занимавший кресло за ней, высунул голову и самодовольно кивнул.
– Женщина, вы титры-то посмотрите. Там написано: «Георгий Горюнов». Вам паспорт показать?
– Мы, знаете, тоже много чего вам показать можем!..
Тем временем, пока Горенов слушал соседей, на сцену поднялся какой-то человек за наградой.
– Это мошенник! – вскочила возмущённая дама слева. – Горюнов здесь! Гошенька, друг мой, встань, пожалуйста.
– Самозванец! Горюнов – я! – закричал ещё кто-то, поднимаясь с места.
– Нет, это я!
– Мой приз, я победил! – возгласы раздавались со всех сторон.
Несколько «Горюновых» уже карабкались на сцену, полтора десятка пробирались через толпу. Началась суматоха. Первый, получивший статуэтку и диплом, предпочёл стремительно скрыться с наградой за кулисами, тогда как другие начали драться между собой, отстаивая право на фамилию. Георгий встать так и не решился. Он сидел растерянный, сомневаясь, стоит ли ему вмешиваться. Сомневался долго, пока не проснулся.
Ощущения утром были странными, весь этот сон запомнился слишком хорошо… Настолько отчётливо, будто Горенов всё ещё спал. Хотя прошлой ночью ему виделись и другие грёзы, которые ничуть не хуже запечатлелись в сознании. В одной из них, например, он гулял по Невскому. Возле Дома книги свернул на Большую Конюшенную. Вдруг прямо над ним из окна высунулась женщина и начала кричать: «Кобелина ты этакий! Писатель недоделанный!..» «Ну, Наденька… я же тебе объяснял», – ласково и виновато отвечал ей низкорослый мужичок, стоящий на тротуаре как раз рядом с прогуливающимся сновидцем. Его небось тоже «Гошенькой» зовут? Зачем во сне эти имена из жизни? Не может же всё время так совпадать. «Я тебе, покажу, паскуда, – не унималась „Наденька”, которая, кстати, внешне с его женой не имела ничего общего. – Держи, подонок!» Из окна полетели исписанные листы. Смешно, но как-то слишком прямолинейно. Право слово, его мозг наверняка мог бы изобрести нечто более изысканное. Впрочем, кто знает, как рождаются сны.
Гипотетическому же тёзке, стоявшему рядом с Гореновым, было совсем не до смеха. Махнув рукой от расстройства, он быстро зашагал вперёд и исчез из вида. Буквально через несколько мгновений откуда-то появились примерно такие же неказистые мужички – человека три или четыре – и начали рыться в упавших на брусчатку листках, нашёптывая друг другу: «Новые идеи, новые идеи!.. Нельзя упускать!..» Несмотря на весь гротеск ситуации, Георгий тоже рефлекторно схватил несколько бумаг, чтобы не остаться с пустыми руками. Он долго вглядывается в них, но разобрать написанное не удавалось. Один из «мародёров» робко подошёл к нему с вопросом: «Простите великодушно, вы будете брать?» Не видя большого смысла, Горенов в недоумении отдал листки. Неужели они понимают? Что это? Другой язык? Странный почерк? Чужой словарь?
Внезапно раздался крик: «Что ж вы, суки, делаете?!.. Налетели, стервятники!» Вернулся Наденькин «кобель»… Наверное, всё-таки супруг, поскольку выкидывать черновики любовника уж совсем моветон. Мужички кинулись врассыпную, побросав почти все бумаги. Только несколько листков они всё-таки утащили с собой. Тёзка глянул на Горенова и, покачивая головой, посетовал: «Вот ведь люди, а?» Георгий понимающе кивнул. Тот принялся собирать свои рукописи, и тут…
Что именно произошло, сновидец не понял сам. Нельзя сказать, будто он проснулся, но только почему-то сидел теперь на кухне, а в его сознании теснились разные истории – эта, а также инцидент на кинофестивале и другие, очень похожие. Хотя не просто «похожие». Очевидно, все они – ночные грёзы, сотканные из одного вещества. Тем не менее запечатлевшиеся события казались слишком свежими и чёткими для видений. Может быть, он их всё-таки придумал? В чём, собственно, разница?
Такое случалось и прежде. Много лет назад ему приснилось, будто он убил человека. Даже не так, утром он обнаружил себя на кровати, под одеялом, будучи уверенным, что убил. Застрелил из ружья. За что? Это была прекрасная, добрая и даже красивая женщина, которая сделала ему много хорошего. Почему же он её убил? Каковы мотивы? И как жить с этим теперь? Но тогда удалось разобраться. Хотя то, что это лишь сон, Горенов понял только час спустя, и это были крайне тяжёлые, мучительные и страшные шестьдесят минут.
Ночная грёза человеку как бы не принадлежит, она «спускается сверху», словно кто-то диктует. Но книги тоже надиктовывают… Возможно, и тем и другим даже занимается одна инстанция. Ладно, пусть это были сны. Тогда к чему они? Надо съездить к жене? Почему в сознании только вопросы? Вот ещё один…
Когда-то Борис рассказывал Горенову о том, как организована его работа на практике. В ноутбуке имелось множество файлов, в которые он почти ежедневно заносил возникающие идеи, мысли. «Подсказки бытия», – многозначительно называл это старый друг. По его мнению, одно из головокружительных свойств литературы – или вообще «сочинительства», поскольку оно равно актуально для высокого искусства, бульварных книжонок, статей, рецензий и всего прочего – состояло в том, что если писать продолжительное время, хотя бы несколько дней, а лучше – недель, месяцев или лет, то произведение может синхронизироваться с жизнью. Тогда происходящее вокруг начинает как бы работать на текст. Давать подсказки, намекать на ошибки, дарить идеи, развивать мысли, варьировать сюжет, если, конечно, есть сюжет. Главное, от качества создаваемого творения это не зависит никак. Друг настаивал, что со скверным писателем всё упомянутое случается ничуть не реже, чем с талантливым, и опыт Георгия полностью подтверждал такое наблюдение.
За годы литературного труда Борис разработал и отточил стройную систему классификации поступающих тезисов для удобства последующего использования. Записи он постоянно дополнял, переупорядочивал и по мере надобности включал в тексты. Но в какой-то момент возникли неожиданные проблемы. Автор стал замечать, что «подсказки» появляются куда чаще, чем нужно. Он не успевал их употреблять в сочинения, а только складировал в своей компьютерной картотеке. Кроме того, в их числе становилось всё больше таких, которые не попадали ни в одну из определённых им категорий. Набор разделов «системы» приходилось постоянно расширять, пока он не раздулся до огромных, практически невообразимых, а потому и не применимых на практике размеров. Было непонятно, куда записывать отдельные новые тезисы, а главное – зачем?
Друг выглядел таким трогательно растерянным, рассказывая об этом… Георгий же, без сомнения, предпочёл бы оказаться в его положении, а не в своём. Ничего подобного с Гореновым не происходило давно. Словно бытие не имело, не желало иметь никакого отношения к тому, что он задумывал и делал. Вероятно, оттого ему и не удавалось начать обещанный Люме детектив, текст не мог пустить корни в пустоте.
В следующий раз Георгий обнаружил себя уже идущим по улице. А всё то, что мерещилось прежде… о подсказках бытия и работе Бориса… Тоже – сон? Не исключено. Хотя на этот раз больше походило на воспоминания или сомнительную статью, в которую трудно поверить. Однако, может, кому-то снятся и такие сны.
Теперь Горенов знал наверняка, что в данный момент направляется к Наде. Думал он при этом о Лене. Готовился. Бывшая жена, понятно, станет орать, а Георгий – возражать: «Не надо было доводить ребёнка до того, чтобы она уходила из дома». Это всё предсказуемо. Но только, если бы сейчас его спросили, кто он такой, Горенов не стал бы долго сомневаться в своей обычной манере, а сразу ответил: «Я – отец». На самом деле в голову пришли бы два слова – «отец» и «писатель» – но что-то не позволяло озвучить вторую ипостась.
Казалось бы, литератором он стал по собственному решению, осознанно, а вот отцом… Когда их с супругой чувства начали заметно ослабевать, Георгий поднял глаза к небу и просил любви. Ему очень хотелось вновь испытать те фантастические эмоции, которые он когда-то ощущал так остро, стоило лишь его Наде войти в крохотную комнатку общежития. Наивно. Трогательно. В свою «молитву» Горенов не верил сам, но всё же надеялся, что кто-то там услышит и пошлёт встречу с какой-нибудь замечательной женщиной, которая станет его новой женой или – к чёрту брак! – спутницей жизни в прямом смысле, но без штампа в паспорте. Вместо этого появилась Лена. Сначала Георгий даже обиделся, но потом всё изменилось. Если бы ему кто-то сказал заранее, он бы никогда не поверил, что можно так сильно любить…
Отцовство стало для Горенова крайне важным. Вообще отношения между родителем мужского пола и ребёнком казались ему едва ли не краеугольными, самыми осмысленными, поскольку они лишены очевидной, бездумной физиологической компоненты, которая полностью девальвирует материнство как духовную связь. Близость детёныша с самкой, обусловленная инстинктами, пуповиной и утробой, не имеет отношения к таинству бытия. То же, что связывает с отцом, требует веры, может нести отпечаток мистической подноготной или сакрального знания, откровения. Это чем-то сродни религии. Не далёкой, описанной в древних книгах, препарированной в пыльных трактатах, а очень конкретной, близкой, доступной каждому мужчине.
Георгию казалось, что женщины от природы не могут чувствовать себя частью чего-то большего. Это огромная проблема, практически диагноз – острый дефицит связей. Именно потому порой, особенно в молодости, страсть к противоположному полу поглощает их целиком. Мужчина может стать «всем», заменить целый мир, ради него можно уйти от родителей, переехать в другой город, бросить работу, изменить жизнь. Но это обязательно проходит со временем. О столь решительном шаге потом нельзя не сожалеть. Эти связи иллюзорны и эфемерны. И тогда женщины снова остаются одни. А вот когда у них появляются дети… Мать так сильно ощущает невидимую нить, соединяющую её с ребёнком, что она кажется ей смыслообразующей. Именно потому, рассуждая о своих отпрысках, дамы часто говорят «мы», будто не ощущая себя суверенными существами. Мужчине же важно создать кого-то самоцельного, жизнеспособного, отдельного, обладающего собственным потенциалом.