– Потому наши дела и отчёты никто и не открывает, – хихикнул Виталя.
– Бестолково это всё, – вступил третий. – У каждого опера куча поручений, лишний вопрос задать никто из них не догадается. Они вечно уставшие, дёрганные, внимание на нуле, смекалка отсутствует.
– Во-во!.. Умный в опера не пойдёт… А если пойдёт, то надолго не задержится.
– Удобнее самому… – кивнул Виталя. – Правда, суета лишняя…
– Потому и бегаем, как Шерлоки Холмсы, с лупами… – резюмировал Андрей. – Так что, ещё раз повторяю, не гонись за правдой. Может, это писатели нас придумали и объяснили, как лучше работать. Так что вы пишите, мы будем учиться и применять, так сказать, на практике.
Оказывается, они все умели улыбаться. На Горенова в данный момент глядели не суровые полицейские, а его благодарные читатели. Уставшие люди, которым интересно и важно, что он сочиняет. Чехов заметил: «Тогда человек станет лучше, когда вы покажете ему, каков он есть».
Досадно, но разговор подходил к концу. Георгий постарался продолжить его приятным для собеседников образом, задав «писательский» вопрос, который, помимо прочего, мог пролить свет и на его дела:
– Скажите, – спросил он всех сразу, – а какие убийства были самым необычными в вашей практике? Может, странные орудия запомнились?..
Все трое заговорили:
– Из пушки не стреляли.
– Всякое случалось… Лет пятнадцать назад один другому ручку шариковую в глаз вогнал до мозгов. Меня это тогда потрясло. Но с тех пор… Не то что совсем уж обычным делом стало… Или я попривык… В общем, ручкой убивают время от времени.
– Однажды иконой голову проломили. Она лежала на полу, в брызгах крови… Не женщина, икона. Разломанная, трещина пошла через лицо. Во мне тоже тогда будто сломалось что-то.
– Нам всем, – подвёл итог Андрей, – лучше запомнились те убийства, которые мы молодыми видели. Пока не зачерствели ещё. А если подумать, сколько всего должно совпасть, чтобы с человеком ничего не случилось… Сколько тормозов должно сработать, сколько электрических устройств, сколько людей должно не психануть, не напиться, не позавидовать, не воспользоваться… Сейчас самыми необычными мне кажутся случаи, когда кто-нибудь спокойно доживает до старости и тихо умирает в собственной кровати.
Горенов начал ощущать себя довольно уверенно, потому пошёл ва-банк:
– А из лука или арбалета убивали?
Отвечать снова стали втроём:
– В смысле? Так а чего тут необычного?
– Раз в месяц – стабильно кого-то со стрелой находят.
– Совсем недавно, кстати… Парень, азербайджанец, подговорил молодую тёлку, любовницу свою, порешить мужика, который ему денег в долг дал.
– Точно! Было дело… Он ей про «проверку чувств» затирал. Мол, сможешь убить ради меня или нет?
– Ромео… У баб, конечно, крышу от них сносит…
– Там показания – огонь! Эти клиенты, оба, в дурке давно должны были сидеть.
– Вот-вот! Говорят, полиция плохо работает… Врачи не делают ни хрена, а у нас из-за них такое!
– А чего это тебя вдруг луки интересуют? – спросил Андрей с показной подозрительностью и смешно прищурил глаза. – Задумал что?
– Да нет, – усмехнулся Георгий, хотя сердце ёкнуло. – Для книги я… прикидываю.
– Это хорошо. Был недавно ещё один висяк… Не у нас, на севере. Но разглашать не могу, преступника там не нашли пока, а дело совсем тёмное. Если б раскрыли, был бы тебе сюжетец, но думаю, не раскроют.
– Убили?.. Стрелой? – Горенов старался обходиться минимумом слов.
– Возможно, – с интригующей улыбкой ответил Андрей Петрович.
– Помнишь, как у Конана Дойла, – решил поиграть Георгий, – «Это более чем возможно. Это вероятно». – Мурашки сразу разбежались по его телу, фраза была из рассказа «Пять апельсиновых зёрнышек».
– У Конана Дойла? Да, хорошее кино. Эти новые мне не нравятся, а Ливанов отлично сыграл.
– Так дело передали в прокуратуру? – не унимался гость.
– В смысле? Грамотный какой!.. Не могу, сказал же… Что ты прицепился?
Настаивать более было нельзя. Продолжать опасно. Даже если следователь действительно говорил о его йоге, то серии убийств, похоже, здесь никто пока не видел. Беседа быстро сошла на нет. Горенов раздал ещё пяток автографов с датами, чтобы о его визите остались и документальные свидетельства, после чего откланялся.
На улице им овладевала паника… Она была такая настоящая, неподдельная, как в детстве. Он вспомнил ощущение оттуда: Гоша пришёл в гости к своему школьному другу и увидел у того на полке очень красивые камни. Обычные вроде, покатые, обточенные морем, но на них были нанесены причудливые путаные рисунки, словно муравьиные тропки. Казалось, эти начертанные бороздки не могли возникнуть случайно. Их наверняка кто-то создал… И не просто так, здесь точно должен таиться какой-то смысл! «Где взял?» «В море нашёл, – удивился одноклассник, – где же ещё?!»
Просить в подарок было нельзя. Во-первых, если откажет, потом все подозрения без вариантов падут на Георгия. А во-вторых, он что, дурак?! Ни один мальчишка не стал бы расставаться с таким сокровищем! Ход мыслей будущего автора детективов проявлялся с детства. В общем, Гоша сразу задумал преступление.
Прошла пара недель. Для отвода глаз он частенько приходил в гости к этому дружку и во время очередного визита незаметно положил камни в карман. По дороге домой они буквально жгли ему ногу. Никогда прежде маленький Горенов не совершал противозаконных действий. «Ну, с почином вас, Глеб Георгиевич», – говорилось в фильме, который тогда всё время крутили по телевизору.
Внезапно нахлынули незнакомые мучительные чувства – это была как раз первая волна той самой паники. Зачем он так поступил? Сможет ли Гоша смотреть на эти прекрасные, желанные драгоценности, зная, что они украдены? Да и какой в них смысл, если сокровища всё равно нельзя никому показать?! Позором он теперь запятнан на всю жизнь! Впрочем, последнее мучило не так сильно. Важнее было избавиться от собственного презрения к поступку. Камушки следовало найти самому!
Решено! Мальчик свернул к морю. Захлёбываясь радостью от спасительной идеи, лишённой изъянов, он примчался на пляж. Отличный план! Тогда эти драгоценности станут его безоговорочной собственностью! Море смоет с них налёт чужого везения, у них не будет прежнего хозяина. Сначала – Азов, а за ним – Горенов.
Гоша положил камушки у самой воды, на ту область, которая регулярно окатывалась набегающими волнами. Они были не очень сильными, но вдруг что-то пошло не так. Внезапно налетел вал, мощный настолько, что вожделенные сокровища исчезли. Это специально кто-то так сделал! Но кто? И тогда его сбило с ног второе цунами паники. Не вышло… Не получилось… Однако он навсегда теперь останется преступником! Обратной дороги нет.
Тот одноклассник, кстати, о пропавших камнях с ним никогда не заговаривал, хотя до самого отъезда из Таганрога Горенову мерещилось, будто он его подозревает и безмолвно винит в их исчезновении.
Сейчас эмоции были схожими. У писателей так случается: замысел не идёт. Или сначала ползёт, а потом – встаёт намертво. Георгий чувствовал, что его произведение летело в тартарары. Какая же это литературоцентричная страна, «самая читающая нация», если никто не может распознать простейшие отсылки к книгам?! К самым лучшим детективам! Самым известным! Самым совершенным!
Горенов шёл, презрительно оглядывая встречных людей. В полиции ему объяснили, что и как нужно писать для них. Но это же невыносимо! Во время беседы с Андреем и его коллегами Георгий не один раз представил себя арестованным и обвинённым… Видел, словно со стороны, как его здесь и сейчас ведут по тем же коридорам, допрашивают в том же кабинете, где он распивал чаи. Это казалось таким неизбежным, ведь детектив обязательно должен закончиться справедливо… Так говорил следователь. И ничего не зависит от того, убьёт Горенов ещё кого-то или нет.
Легко доказать вину. Достаточно одного случайного свидетеля, единственной роковой ошибки, но никто на свете не сможет исчерпывающе и неоспоримо удостоверить, что имярек – не преступник. Всегда найдутся основания усомниться в любом алиби. Очевидцев отсутствия деяния не существует, могут быть только свидетели поступка. Невиновность подтвердить гораздо труднее. И самый бесспорный способ это сделать – найти убийцу или переложить вину на другого. Значит, если следствие зайдёт достаточно далеко, то либо Горюнов сядет в тюрьму, либо ему придётся оболгать и погубить кого-то… Фантомная, гипотетическая клевета внезапно показалась не менее, а может, и более страшным преступлением, чем душегубство.
Георгий шёл вперёд и думал, что больше не хочет убивать. Зачем, если они всё равно не понимают, о чём он кричал своей безжалостностью? Это был вой о любви к книгам. Люди, услышьте! А Андрей хотел, чтобы, наоборот, книги кричали… говорили, шептали о любви к людям. Трудно…
Но ведь если теперь остановиться, то не стоило и начинать. Покоя не давал всё тот же вопрос: ради чего тогда погибли две первые жертвы? А главное, Горюнов понимал, что останется убийцей вне зависимости от того, унесёт ещё чьи-то жизни или нет. Здесь тоже не было обратной дороги, но вдобавок вперёди показался тупик. Преимущество моря в том, что на воде нет тупиков.
20
Это было похоже на что-то вроде спячки. По законам развития сюжета опытный автор знал: ничего не изменится до тех пор, пока либо герой не совершит поступок, либо что-нибудь не случится само собой. Впрочем, при чём здесь литература? Безусловно, это ясно и так, из самых общих соображений.
В качестве единственного собственного шага, способного прервать затянувшийся летаргический сон и сдвинуть историю с мёртвой точки, Горенову представлялось исключительно очередное кровопролитие. На иное фантазии не хватало. Потому он предпочитал сидеть дома и гулять в надежде на события извне. Ему казалось, что это правильно. «Капитанское решение», называли они такие вещи в училище. Удивительно, но за годы реальной морской службы это словосочетание не прозвучала рядом с ним ни разу. Ждать пришлось долго. До сего дня.