С самого утра Георгий понял: что-то должно, наконец, случиться. В последнем обрывке сна, который сохранило его сознание, запечатлелся Борис, произносящий слова: «Мы все в долгу перед Мишей. Только как этот долг теперь отдавать?» Горенов с усилием вспоминал. Кажется, покойный друг ничего никогда не просил и уже, очевидно, не попросит. Заспанный, он внезапно подумал, что в его снах Миша никогда не возникал сам, присутствуя исключительно в высказываниях других людей. Как Сократ в сочинениях Платона. Однако этот человек, который через третьих лиц заявлял, будто Горенов ему что-то задолжал, всё-таки, скорее всего, был на самом деле, ведь остался же у Георгия томик его Хармса.
Из этого издания новый владелец особенно любил «Молитву перед сном»: «Господи, среди бела дня накатила на меня лень. Разреши мне лечь и заснуть Господи, и пока я сплю, накачай меня, Господи, Силою Твоей. Многое знать хочу, но не книги и не люди скажут мне это. Только Ты просвети меня, Господи, путём стихов моих. Разбуди меня сильного к битве со смыслами, быстрого к управлению слов и прилежного к восхвалению имени Бога во веки веков».
Читая этот текст, Горенов всегда то кивал, то качал головой. В сумме получался знак безоговорочного согласия. Уже за то, что Миша показал ему «Молитву», Георгий был в долгу. А сколько всего ещё… Правда, томик давно не попадался на глаза, и это неизбежно возвращало к вопросу: существовал ли Миша на самом деле?
Внезапно раздался звонок в дверь. Горенов сгрёб с полки горсть монет – там набралось немало, больше двухсот рублей – и пошёл открывать соседу, который, похоже, совершенствовал свой талант появляться в самый неподходящий момент.
– Макарыч, я хочу тебе сказать: завязывай с этим… – начал Георгий, сердито нахмурившись, но вдруг замер от неожиданности.
– Жизнь настолько сложная штука, что хотеть чего-то – это уже наглость. Мы путаемся загоняем себя в тупик нашими желаниями добиться того или другого, причём как можно скорее, намного раньше положенного срока. Пусть всё идёт своим чередом, – застенчиво произнёс Борис.
– Не, а чо я-то, – возмутился Макарыч, стоявший на лестничной клетке и ковырявшийся в замке собственной двери. – Совсем ты с ума посходил… На людей уже кидаешься, как собака… То тебе не так, это не этак. Нехорошо… Мирно надо как-то стараться… – Сосед покачал головой и побрёл вниз по лестнице, забыв то ли закрыть, то ли открыть свою квартиру.
– А почему ты в моей куртке? – спросил Горенов довольно спокойно. Он вовсе не пытался скрыть удивление, но просто чего-то примерно такого сегодня и ожидал. Потому кроме совпадения одежды, в сущности, поразительного более ничего не было.
– Это не твоя… Лена подсказала, где купить. Она же тебе её нашла.
Георгий рефлекторно бросил взгляд в сторону вешалки и обнаружил там такую же.
– Лена?
– Да… Она у меня сейчас… живёт…
Вот это было неожиданно.
– Не волнуйся, я потому и пришёл… Во-первых, ты должен знать. А во-вторых… Ты меня внутрь пригласишь?
Горенов отошёл и жестом разрешил Борису войти. Когда тот снял куртку, под ней обнаружилась рубашка, очень похожая на ту, которую отцу когда-то купила дочь. Знакомыми казались и штаны.
Гость заметил удивлённый взгляд хозяина.
– Да это всё Лена… – он чуть ли не оправдывался. – Знаешь, я подумал, если бы мы с тобой были героями какого-то романа, то автору стоило бы сделать, что мы – как бы один человек.
– Может, так оно и есть, – начал Георгий зло. – Вот дочь моя живёт же не со мной, а с тобой. Одежду тебе покупает… а не мне.
– Ну, покупаю, положим, я сам. Она только выбирала, поскольку решила, что я хожу в обносках.
– Видишь, мне она то же самое сказала, когда приехала.
– Вот именно… – улыбнулся Борис, но сразу снова стал серьезным. – Мне, честно, иногда кажется, будто я и ты – не полноценные люди, а какие-то детали, запасные части, абстракции… Но если нас сложить вместе, то может получиться что-то похожее на целого, настоящего человека. А так мы – суть разные, почти противоположные проявления одного и того же.
– Как Дон Кихот и Санчо Панса?
– Ну, нет… Ты согласишься быть Санчо? Каждый из нас же уверен, что он – Дон Кихот… Я просто физически иногда чувствую… Хоть и не понимаю, как это возможно… Не стану утверждать, будто всё так и есть, но и отрицать с пеной у рта бы не решился. Знаешь, вот если бы я сам писал про нас, то, может быть, сделал бы в тексте, что у нас рост меняется. Когда в нашем общем человеке больше тебя, то ты выше. А когда меня, ты уменьшаешься… И Миша, конечно… Втроём, в сумме, мы на что-то были похожи. Всё-таки мы перед ним в долгу.
– Боря, раздвоение личности и вообще психические расстройства – это крайне полезно и даже удобно для любого автора. Доказано на практике. Меня интересует сейчас другое: скажи, ты трахаешь мою дочь?
– Совсем рехнулся?! – смутился гость. – Прав твой сосед… К тому же, – он улыбнулся, – если мы одно целое, она и мой ребёнок тоже.
Горенов немного успокоился. Коль скоро из всего прозвучавшего безумия вытекало, что их с Леной половая связь немыслима, Георгия это полностью устраивало. А уж считал Боря её своей дочерью на самом деле или нет – не так важно. Чистейший бред! Главное, не произошло непоправимого, после чего жить как прежде стало бы невозможно. Всё-таки для мужчины секс значит гораздо больше. Особенно тот, в котором он сам не участвовал. Женщинам проще забыть что-то, убедить себя, будто этого никогда не было. Сильный пол же памятью почти не управляет. Напротив, фантомы прошлого слишком часто подчиняют мужиков себе и определяют их поведение.
– Зачем ты пришёл? – спросил Горенов уже со слабыми нотками гостеприимства.
– Несколько причин… – усмехнулся Борис. – Главным образом из-за Лены, конечно. Понимаешь, она там придумала себе… Пойдём ко мне? Я бы хотел, чтобы вы поговорили… Да и вообще, чтобы ты её забрал… Если получится.
– Да? А зачем? Раз мы – одно целое, к чему разлучать её с родителем? Давайте жить вместе, одной семьёй! Сейчас соберём вещи, я к вам перееду.
– Слушай, ну к чему это?.. – гость покраснел. – Ты же сам – писатель. Не надо понимать всё буквально… Хотя, может, в твоём жанре так принято.
– Конечно! В моём дебильном жанре всё в лоб. Как написано, так и есть. Это в твоём каждое слово иносказательно. Метафора на гиперболе сидит, аллегорией погоняет. Ты – такой автор, я – сякой, а вместе мы – целый учебник литературы. И ещё Миша, разумеется, куда без него!
Георгий говорил на повышенных тонах. Было так громко, что надрывавшийся телефон привлёк внимание хозяина не сразу.
– Ладно… – Борис двинулся к двери. – Давай я тогда потом зайду… Или лучше позвони и приходи сам, когда остынешь. Я тебя очень прошу… Номер здесь можно записать?
Он взял ручку и начертал цифры на полях свежей газеты.
– Подожди… – сказал хозяин, охолонув. – Сниму трубку, а ты шагай пока на кухню. Чайник горячий… Водка, вино, всё там. Ешь и пей, что найдёшь. Словом, чувствуй себя, словно ты – я, – Горенов улыбнулся. Как бы там ни было, он хотел ещё поговорить с гостем.
Коридор опустел. Один отправился в комнату, другой – на кухню. Справа слышались звуки закипающей воды, потом – непривычный стук ложки по керамическим стенкам кружки… Почти вся посуда в этом доме была теперь новой. Слева доносились слова, Георгий звучал довольно эмоционально.
– …Рад слышать… Да… Всё нормально, не переживай… Я понимаю… Да… Хорошо… Я постараюсь… Я очень рад… Какая?.. А без этого никак?.. Я подумаю и что-то придумаю, наверное… Конечно, придумаю…
Разговор длился долго, потому Борис успел выпить несколько чашек. Когда Горенов пришёл, наконец, на кухню, он был в приподнятом расположении духа.
– Чаёвничаешь?.. Молодец… Хорошо, что не ушёл. Мне надо посоветоваться.
– О чём?
– Сначала расскажи про Лену.
– Она что-то придумала себе… Я хочу, чтобы ты с ней сам поговорил… Она живёт у меня и не собирается уезжать… – Он стал шептать совсем тихо: – Решила, будто меня любит… Сообщила об этом позавчера.
Георгий не удивился, потому легко сохранял спокойствие.
– А раньше ты об этом не догадывался?
– Я не думал на эту тему… Ну, живёт твоя дочь и живёт…
– Так она всё это время была у тебя?
– Да, – ответил Борис и снова покраснел.
– И ты пришёл только сейчас?.. Вот видишь, а говоришь, будто мы – одно… Нет, дружок… Мне она с раннего детства не говорила, что меня любит.
– Гоша, я не это имею в виду… – Он даже поморщился и, казалось, расстроился от непонятливости друга. – Мы вместе – одно: я плюс ты плюс Миша. В сумме – человек. Чего нет у двоих, найдётся у третьего. Это вовсе не значит, что нам все говорят одни и те же слова. Но не о том речь. Я не могу понять, с чего вдруг она это придумала?.. И зачем?..
– Помнится, ты настаивал, будто филология – наука о мозге, а не о чём-то другом… Не о словах, не о культуре. Что её задача – разобраться, как человек придумал текст и почему он именно таков. Вот и разбирайся… Короткий же совсем текст, три слова всего: «Я тебя люблю».
Горенову самому стало противно от сказанного.
– Может, и говорил… Но не такая наука здесь нужна. Филология, я убеждаюсь с каждым днём, имеет слишком мало отношения к реальности. Потому сейчас и не читает почти никто… Может, и правильно делают. Все болезни – от нервов, все нервы – от мыслей, а все мысли – из книг. Без исключений. Собственных идей ни у кого давно нет. Это так смешно… Люди любят, как в романах, а по-другому не умеют. Кто-то – как в хороших, кто-то – как в плохих. Живут, словно в текстах. Умирают… Уж смерть – одна из главных тем в литературе, тут соригинальничать совсем трудно. Потому, кстати, великие тяжёлые русские романы совершенно иначе читаются, если ты серьёзно заболел… Знаешь, я свой молескин теперь не подписываю на форзаце, где для этого специальное место предусмотрено. Во-первых, потому что, если потеряю, всё равно не вернут. А во-вторых… что в нём, в сущности, моего? Только бумага, переплёт, резинка, ляссе, за которые я заплатил… Так это не важно, новые куплю. А идей там моих не бывало, все чужие. Удивительно, но даже такой модный нынче тезис, как «Моя жизнь – мои правила» – тоже «ничья мысль», общее место. И почему кто-то решил, будто это так уж хорошо? Или вот все кричат: «Свобода! Свобода!» Ценность великая!.. Но ведь никто не знает, что это, а главное, как ею пользоваться. У людей превратные представления решительно обо всём. Скажем, в современной западной культуре квинтэссенцией, воплощением и образчиком свободной жизни стала эстетика, связанная с байкерами. «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» – культовая книга, но есть ещё сотни других. Принято думать, будто скитальцам на «железных конях» удаётся вырваться из репрессивных тисков цивилизации, покинуть Вавилон… Но чем они заняты в реальности? Большинство таких сообществ торгует запрещёнными товарами – оружием, наркотиками – тем и живёт. Ничего другого для своего преуспевания они делать не могут. Всё предопределено, это единственный доступный «свободным людям» бизнес. Так что речь идёт не о свободе, они просто пересели из одних тисков в другие.