Судя по многословности, Борису не хватало подобных разговоров ничуть не меньше, чем Георгию, который, хоть и не мог согласиться, возражать трогательным суждениям старого друга не собирался. Что толку спорить? Это самое бессмысленное занятие на свете. Взрослые люди, сложившиеся члены современного информационного общества, начитанные мириадами мнений и имеющие вдобавок свои собственные, принципиально не могут друг друга переубедить. В наши дни полемика – лишь способ провести время без особого удовольствия. А Георгию хотелось погреться возле уютного камина этой беседы, потому нужно было подкидывать в топку легковоспламеняющиеся дрова сомнений. Кстати, кое-что из сказанного гостем пусть косвенно, но имело отношение к недавнему телефонному разговору.
– Слушай, где Америка, а где мы? – лениво возразил Горенов.
– Поверь, мы там же. У молодёжи сейчас, знаешь, мода на видеоблогеров. Это такие ребята из интернета, каждого из которых знает больше людей, чем всех петербургских писателей вместе взятых. Стоит кому-то из них, например, в компьютерную игру поиграть, пиво выпить или губы накрасить перед камерой, как за день это увидят сотни тысяч человек. Столько читателей, наверное, не существует в природе. Так вот, блогеры думают, будто делают всё что хотят и этим зарабатывают. Они произносят чужие слова: «творчество», «самовыражение»… Вот уж, казалось бы, у кого свобода! Но проблема в том, что они, как и все остальные, не умеют «хотеть». Эти люди, которые действительно могли бы заниматься чем угодно, повально начинают петь, словно инкубаторские. Как правило, именно рэп. Делают одни и те же «форматы». Проблема куда глобальнее, чем может показаться. Вот моралисты заявляют, будто современные люди помешались на деньгах и ничего больше не желают. Так они просто не знают, чего ещё можно желать! Свобода современного человека – только возможность выбрать банк, в котором взять ипотеку или кредит на автомобиль. Мода, а не свобода, стоит во главе угла.
– Грустно это… Читать-то не модно. Как же нам с тобой быть?
– Как раз ты, по-моему, в порядке… – Во имя продолжения беседы Георгий сделал вид, будто не заметил лёгкий укол. – Имеешь в виду, что книги не покупают? Так люди не привыкли платить за буквы. Это можно понять, Достоевский и Толстой доступны им совершенно бесплатно, а современники, как правило, хуже. Если ты не любишь ныне живущего автора лично, то тебе, в сущности, всё равно, помрёт он от голода или нет. А если помрёт, на его место сразу придёт другой. Такая уж у нас страна. Без текстов читатель никак не останется. Предложение слишком сильно превышает спрос. А мы всё предлагаем и предлагаем…
Горенову не приходило это в голову. А что, если и правда Россия литературоцентрична с позиций авторов, которых действительно немало, но это ничего не значит в смысле читателей. Просто такое государство, по улицам которого расхаживает куда больше вымышленных людей, чем количество реальных человек, готовых о них узнать. Многонациональная страна, где два крупнейших этноса – граждане настоящие и выдуманные.
Не так давно Георгию в руки попалась статья про закрытие одного легендарного музыкального магазина в Голландии. Заведение снабжало жителей Амстердама инструментами почти целый век, а теперь его хозяин сетовал, что времена изменились, «всего четыре процента населения страны сочиняют музыку». Ни черта себе «всего»! Для крошечных Нидерландов – Горенов проверил – это семьсот тысяч человек! Ещё раз: семьсот тысяч композиторов того или иного уровня. Ясно, что подавляющее большинство – любители, но всё равно. Чем, спрашивается, это не «золотой век» культуры? А если в России «всего» четыре процента писателей, то сколько будет?.. Целый Петербург! Примерно пять миллионов! Огромный город, в котором нет ни одного книгочея, только авторы, иногда перелистывающие сочинения друг друга.
– Чтобы получать удовольствие от книг, – продолжал Борис, – нужно обязательно любить людей и интересоваться ими. Настоящему страстному читателю должно быть дело не просто до какого-то встречного, ему должен быть интересен даже тот, кого он никогда не видел и не увидит. Настолько посторонний, что, быть может, и не существовавший вовсе, чуждый самой реальности. Тот, кто промчался в сознании автора – другого незнакомца – и там немного наследил. Банальным христианским «любить ближнего» здесь не обойдёшься. Тут нужно любить бесконечно далёкого. Я всякий раз думаю, что чтение – это вид молитвы. Точнее не так… Не общение с Богом, а разговор в его присутствии.
– Моя тёща говорила, будто её брат был «электриком от Бога». Я сразу представлял Его себе, – Горенов указал наверх и неловко усмехнулся, – раздающим специальности: этот будет пахарем, этот – пекарем, тот – электриком. Видимо, речь про ток, который даёт божью искру. «Электрик от Бога», кстати, развёл у неё на даче провода так, что свет в комнате и в туалете включался одновременно, одной клавишей. Может, она просто не знает смысл понятия «Бог»?.. И знает ли Бог, что такое электричество? Помнишь песню «Два – двенадцать – восемьдесят пять – ноль шесть»?
– Я помню другое, – Борис опустил глаза. – Миша говорил, что один автор – бог, а другой – бок… чужой книги. Недавно я понял, дело не в конкретных людях, а только во времени. Раньше все писатели были богами над своими героями. Теперь же каждый – лишь бок, фамилия на корешке. Ты в одном прав, сейчас слишком многое иначе… совсем не так, как прежде. А слова остались теми же… Понятие «писатель» значит совершенно не то, что два века назад. Оно, может, наконец, вообще ничего не значит! Время либо помогает, либо мешает литературе. Сначала жалованная дворянская грамота дала возможность одним стать крупными авторами, потом статья за тунеядство содействовала другим. Эти вещи культивировали литературный процесс. А теперь нет ничего… Ни хорошего, ни плохого. И если человек идёт в писатели, то вовсе не из-за каких-то факторов эпохи, а исключительно из-за любимых книг, написанных ранее другими людьми и однажды оказавшихся «сбоку» от него. Так что в наше время каждый – только бок.
– Я бы так не сказал… – отпустил Георгий слова в воздух, будто разжал пальцы, держащие надувной шар. На деле с утверждением, прозвучавшим в самом конце, он был уже скорее согласен. Однако, берущие исток из головы Миши, эти мысли пугали каменным холодом, загробным смрадом, а потому инстинкт самосохранения мешал Горенову их принять. Удивительно, но всякий раз, стоило Борису заговорить о нём, как сомнения в существовании третьего друга таяли. Он восставал из небытия автором прекрасных моментов их яркого прошлого. Быть может, дело в том, что сам нынешний гость являлся неоспоримым доказательством подлинности множества воспоминаний, реальности каждого из давних дней. При этом чувствовалось, будто Боря относится к Мише совсем иначе. Для него он стал фигурой масштаба Аристотеля, изготовленной их букв и мрамора, а со временем, быть может, переделанной в гипсовую копию самого себя.
– А я не настаиваю. В конце концов, «истина лежит на дне колодца»… – заметил гость и переключил внимание на вазочку с печеньем.
Выражение его лица при этом казалось довольно легкомысленным, тогда как Горенов ощутил, словно огромная волна солёной воды ударила его всей своей массой.
– Откуда ты знаешь? – выдавил он из себя.
– Знаю что? – не понял Борис.
– Про Истину и колодец.
– Так это Демокрит говорил.
Спокойствие гостя сводило с ума. Сказанное не могло быть случайностью. Аристотель из прошлого, Демокрит из настоящего, Георгий окружён! А если признаться? Если посоветоваться? Ведь это знак? Что, если это знак? Что это ещё, если не знак?! Вдруг он поступил от того самого Бога, о котором они столько говорили сегодня? От того, кому известно, что такое электричество и что нужно делать Горенову…
– Ты готов его вернуть?
– Что вернуть? Ты какой-то загадочный сегодня, – улыбнулся Борис. Подобное выражение лица ему категорически не шло, он выглядел глуповато.
– Неужели не понимаешь? – Георгий вскочил. – Ты созрел, чтобы рассчитаться… перед Мишей. Отдать долг. Если люди не читают серьезные книги, как раньше, мы не можем с этим смириться! Мы не должны!
– Чего ты так завёлся? – гость посмотрел на него испуганно. Большинство житейских неурядиц всегда ставили Бориса в тупик. Вот и сейчас он совершенно не знал, что делать, если вдруг оказался в одном помещении с сумасшедшим. – По-моему, тебе-то нечего переживать, тебя читают. Жанровая литература – особый разговор. Она существует по своим правилам.
– А ты никогда не думал, почему я пишу именно её?.. «Жанровая литература», конечно, хорошо звучит, но это неправда. На самом деле это называется «дерьмо»!
Гость совсем растерялся. Уж повторения недавнего конфликта он точно не хотел.
– Пойми, я сочиняю подобные книги только для того, чтобы меня читали. Я был бы счастлив, если бы популярными стали «умные» тексты. Только их бы тогда и писал.
– Ах, вот в чём дело? – не выдержал Борис и интенсивно закивал, не глядя на Горенова. – Ты бы хотел быть лучше, чем есть, но, чёрт побери, тебе не повезло с современниками! – на его лице опять застыла улыбка, но выглядела она уже скорее пугающе.
– Нет! – покачал головой Георгий. – Я бы хотел… Я уверен…
– Мой тебе совет, – неожиданно перебил его гость, – не думай о читателях слишком много и слишком плохо. Пиши только то, что считаешь нужным. Если это «умные» тексты, как ты выражаешься, то делай своё дело, и не твоя забота, кто их прочтёт и прочтут ли вообще.
– Боря, ты с Луны упал или с другой планеты? Их же просто не будут издавать, – возразил Горенов, хотя его уверенность в собственных словах пошатнулась. Полчаса назад звонила Люма и сказала, что готова напечатать книгу O, но только ещё раз настоятельно посоветовала выбрать псевдоним. Почему-то Георгия это здорово пугало, хотя, разумеется, он согласился. Безусловно, потом следовало написать ей несколько детективов… Можно ли считать их ценой вожделенного издания? Прямо она такого не говорила, но…