Нахлынувшие мысли растеклись приятным спокойствием. Трудно жить, не зная, что делать. Вода же всё щедро наполняет смыслом, в ней праздно прозябать невозможно. В море сразу возникает цель. Одни, чтобы занять себя смешной задачей, играют в мяч на безопасной границе величественной стихии. Другие ныряют ко дну, собирая камни и ракушки. Третьи просто бултыхаются на одном месте… Впрочем, совсем не «просто». Подобное времяпрепровождение позволяет соли проникнуть в тело и укрепить здоровье. В воде смысл есть всегда! Он появляется сам по себе, рождается из пены, прекрасный, будто Афродита. В жизни тоже должна быть цель… Но многие лишь барахтаются…
Само море заставить работать не так легко. Это вам не реки, которые элементарно удаётся запрячь с помощью турбин. Так что жить лучше именно в солёной стихии. Недавно данное обстоятельство Горенову подтвердил его врач, настойчиво советовавший обязательно, минимум раз в год посещать курорты. Это имело значение и для костей, и для почек… Интересно, если бы Георгий остался в Таганроге, он стал бы бессмертным?
Но самый главный смысл в море доступен лишь пловцам. Они выбирают направление, ищут конечную точку, и та становится их целью. Многих выручают буйки – заметные пластиковые ёмкости, поросшие водорослями и ракушками. Иногда эти хранящие воздух сосуды противно трогать руками, но яркие пятна на водной глади удобно назначать финишем заплывов. Хотя на деле это лишь середина, ведь ещё нужно вернуться назад.
Бакены якобы маркируют пределы безопасной зоны моря. Но кто посмел её определять? Кто их расставил? Наверняка это сделал не Бог, а человек, и, значит, сами по себе они болтаются бессмысленно, хаотично, подчиняясь лишь людской безалаберности, а не высшему замыслу. Один – ближе, другой – дальше от берега. Нет никакой возможности отделить более опасное море от менее опасного, потому что оно едино, как ничто другое на свете. Буйки нужны только как суррогат цели. Временный, актуальный не дольше получаса, а затем меняющий своего Одиссея. Гораздо лучше дело обстоит на тех пляжах, с которых виднеется далёкий остров. Стремиться к нему куда приятнее.
Сначала вода кажется совсем светлой, солнечные лучи отражаются от дна и сразу выныривают обратно. Но чем дальше, тем темнее она становится, оставаясь той же самой. Если маршрут пролегает над густыми водорослями или рифом, то пловец попадает в полный мрак. Сердце бьётся чаще, волнение охватывает… А ведь это лишь свет и ничего больше. Его нельзя осязать, но когда он вокруг, тревоги почти нет. Такая морская боязнь темноты.
Потом появляются волны, принося дополнительные сомнения. Здесь они уже не те, что возле берега, более уверенные, наглые, злые. До поры удаётся владеть собой, но рано или поздно беспокойство берёт верх. Скорее всего, к этому времени пловец находится уже довольно далеко, а потому непонятно, в какую сторону путь короче – к острову или обратно. Однако, даже если половина расстояния осталась позади, всё равно плыть дальше – значит откладывать возвращение на сушу. Так куда? Принять не самое простое решение, качаясь на волнах, нелегко. Кажется, в любом случае утонуть существенно легче, чем вернуться или достичь пункта назначения. Тревога удесятеряется, но, как всегда, главное – не паниковать. Хотя одиночество, доступное в море, – сомнительный советчик.
Начинать заплыв лучше, загребая руками синхронно. Кто умеет – спортивным брассом. Другие – любительски, как придётся, не погружая головы. Можно по-собачьи. Такая техника совершенно не утомительна и в отсутствие волн позволяет плыть почти бесконечно. Впрочем, это «почти» так мало в тесны рамках бытия. А вот недалеко от цели рекомендуется переключиться на стремительный кроль. Этот царственный размашистый стиль очень подходит для заключительного рывка, позволяя не болтаться долго на волнах возле острова.
Но какое же удовольствие измождённым вылезти, наконец, на далёкий суверенный клочок суши, выхваченный у воды, куда от века обращали свои последние надежды на спасение погибающие пираты, а также благородные мореплаватели. И пусть они стремились сюда с другой стороны, из бескрайней безжалостной стихии, но… ведь стремились наверняка! Подтверждением тому может послужить маленькая церковь, стоящая прямо на острове. Тогда, вероятно, к нему тянулись ещё и паломники. В таком случае цель пловца – это проверенный эпохами путь многих.
Впрочем выползая из воды без сил, нет никаких мыслей или эмоций, связанных со спасением других людей. Куда сильнее своя собственная радость достигшего, выжившего… Прошлый раз Горенов ярко переживал это, добравшись до острова Святой Недели у города Петровац в Черногории. Казалось бы, расстояние там совсем невелико, меньше километра, он сам не понял, почему оно далось ему с таким трудом. Растерял форму? Давно не плавал? Они тогда ездили отдыхать ещё с Надей и Леной. Петербургская семья на море.
Тот остров как раз был увенчан удивительной маленькой часовенкой грубой каменной кладки, вписанной так, будто она – часть скалы. Принципы угловатой, скупой архитектуры в данном случае казались полностью оправданными. Наверху висел небольшой колокол, как бы не для людей, в нём шумел ветер, издавая удивительный свистящий гул. Стоило встать спиной к церкви, отвернувшись от берега и посмотреть вдаль, как возникало ощущение, будто Бог пока создал лишь этот маленький кусок тверди и ничего более. Только редкую, крошечную часть суши, прекрасную в ничуть не меньшей степени, чем море.
Когда попадаешь в такие места, трудно, почти невозможно отделаться от острой потребности совершить что-то особенное. Человека переполняет ощущение большого и удивительного счастья находиться здесь, причём именно сейчас, в этот прекрасный момент, который почему-то кажется значительно лучше всех других времён. Но что именно сделать? Какой ритуал или акт? Как соответствовать окружающему ветреному величию и красоте? Нет идей… Горенов огляделся. Можно лишь забрать монетку, которую кто-то положил в окно часовни. Что, в сущности, ещё под силу голому и мокрому человеку в одних плавках на каменном острове? Ему нечего дать, он может только взять. Украсть… Украсть у Бога – это особенный жест? Исключительный ритуал?
Разумно было бы, пришив кармашек к трусам, принести с собой другую монету, большего номинала, и забрать эту в качестве «сдачи». Но ведь в денежке, которая сколько-то полежала на острове Святой Недели, а теперь, в силу то ли греховной природы мыслей, то ли чего-то ещё, настойчиво требовала унести её с собой, могла заключаться куда более высокая цена, связанная с жизнью человека, оставившего монету. Расплатишься ли, Горенов?.. Не факт.
Стоя на острове, Георгий понимал, что всё это мало кому удастся объяснить. И уж точно его никогда не поймут «они» – те, кто приплывал сюда на лодках, катамаранах, водных мотоциклах… Сам факт существования этих людей, а также технических средств изрядно портил пловцу настроение. Современный человек убеждён, будто он зарабатывает деньги в том числе и для того, чтобы не добираться до острова Святой Недели вплавь. Дурак этот человек, думал Горенов.
Возвращаться назад всегда гораздо легче. И дело вовсе не в том, что волны подталкивают в спину. Важнее возникшее чувство расстояния. Один раз, причём совсем недавно, этот путь уже удалось преодолеть. Но главное, взгляд пловца направлен теперь не в бескрайнюю даль, в сторону царства стихии, а на берег, в мир людей.
И вот он выходит на песок или гальку. В то же самое мгновение из воды вылезает множество других подобных существ – игроков в мяч, бултыхальщиков, болтунов, но ни один не знает того, что известно пловцу. Ни один не пережил ничего подобного.
Вообще говоря, пляж – это такая модель бытия. По нему бегают голенькие маленькие девочки, лежат горячие красотки, сидят старухи жуткого вида с обвислой грудью. И единственное, что произойдёт в течение жизни – первые станут последними.
Чем больше раз человек побывал на море, тем больше ему лет. Незатейливая логика. Но с возрастом у приезжающего сюда всё чаще возникает вопрос: а будет ли следующий? Не прощается ли он со стихией здесь и сейчас навсегда?
Ещё в детстве Георгий придумал то, что стало его собственной, личной традицией на всю жизнь: когда плывёшь, можно попросить море о чём-то. Для этого достаточно громко и чётко загадать желание, опустив голову в воду. Снаружи всё равно никто не услышит ничего, кроме бульканья. Если после этого по пути к берегу наткнёшься на рыбу или медузу, то оно обязательно сбудется. И тогда, возвращаясь с острова Святой Недели, он попросил.
22
Горенов проснулся от непривычного ощущения. Его нога касалась какой-то совершенно незнакомой холодной шершавости. Потом, запах… Пахло приятно, но неожиданно. У Георгия дома подобный аромат витать, пожалуй, не мог. Он резко открыл глаза. Всё сразу встало на свои места: посреди комнаты Вика копошилась в ящике комода. Нога же, оказывается, прислонилась к стене. Краска без обоев создавала грубую текстуру, которая ему совершенно не нравилась. Но почему так холодно? Видимо, он спал здесь впервые или, по крайней мере, не часто. Даже в этом Горенов не был уверен.
– Уже проснулся? – спросила девушка, усаживаясь на стул.
Зачем задавать очевидные вопросы? Хотя безответные, роившиеся в его голове, ничем не лучше. Откуда она взялась? То есть, понятно, они у неё дома, но как и когда Вика вернулась? Нашлась? Где им удалось встретиться, и почему он этого совершенно не помнит? Осведомляться было неловко, невежливо и довольно странно.
Выражение лица девушки давало понять, что она очень рада их совместному утру. Пожалуй, он тоже. Возможно, Горянов был сейчас счастлив, хоть это слово и принадлежало позабытому где-то давно словарю. Раз так, не имело значения, как именно они встретились, верно? Быть может, некоторое время назад Вика сама пришла к нему домой, в известную ей квартиру. Или он сам нашёл её. Пусть даже они неожиданно столкнулись на улице, всё это только украшало момент, ведь есть лишь воля, случай и рок. Хотя тот факт, что Георгий не помнил подробностей, несколько настораживал. Точнее, настораживал бы… Не хотелось выяснять и то, почему она тогда ушла, ведь Горянов вроде не сказал ничего такого… Но сейчас они здесь, так? Здесь и сейчас. Впрочем, отчего-то оба ощущали, словно