Телефонов друг друга он девочкам не дал, но Вика знала его домашний адрес. Даже если они не выдержат и вскроют конверты, то быстро послание не расшифруют. Эта часть плана казалась неплохой, хоть и довольно сложной. Она была достаточно продумана… в отличие от другой, самой главной.
Георгий волновался, как никогда прежде. Внезапно он вспомнил о маме. Однажды, зайдя к ней, сын увидел, что та переписывает свою записную книжку. «Зачем ты это делаешь?» «В этой уже почти все умерли… – вздохнула она и покачала головой. – Соберусь кому-то звонить, перелистываю, читаю имена… Потом говорить могу только о тех, кого уже нет. Пла́чу. Не хочу так часто вспоминать о смерти».
Мамы уже не было. Или была? Горенов обалдел, когда впервые заметил это поразительное сходство… Маленькая Лена вбежала в их комнату в квартире Бориса. Она была точь-в-точь, как на маминых детских снимках… Маленькая мама…
Если бы ему рассказали, что какая-то посторонняя женщина переписывает записную книжку, он бы, безусловно, отнёс такую затею к чудачествам возраста, отмахнулся бы и забыл, но в данном случае она не выходила из головы.
Когда ему было лет шесть, они вдвоём с мамой летели на самолёте. Гоша оказался авиапассажиром впервые, всё вокруг представлялось таким важным и красивым. Он взглянул в иллюминатор и поразился: облака застыли неподвижно. Растерянный сын спросил у мамы, и та легко объяснила происходящее: «Мы летим настолько быстро, что этого даже не видно». Тогда он не заметил подвоха, будучи уверенным, что она знает всё.
Георгий долго не мог решить, каким станет его очередной акт возмездия, реванш литературы. Нужно было, наконец, привлечь много внимания. Убить ребёнка? Эффектно, конечно, но дети, к сожалению, были невинны перед Гореновым, они ещё не совершили свой грех чтения, не поддались неизбежному искушению низкими жанрами. Не за что отнимать жизнь у тех, кто только начинает знакомиться с миром книг, у кого выбор впереди. Они, скорее всего, ошибутся, выберут неправильно, но это будет потом. В наше время вообще многие читают по слогам до конца школы… Когда-то Георгий общался с девятнадцатилетней девицей, складывавшей напечатанные буквы в таком темпе. Потом, кстати, она вошла в правительство Петербурга. Чудны дела…
Первоисточник тоже следовало выбирать тщательно. С другой стороны, какое кровопролитие он бы ни совершил, скорее всего, об этом уже была написана какая-то книга. Возможно, даже очень неплохая. Хотя казалось, Георгий и прежде использовал исключительно известные, прекрасные произведения…
Проблема опознания детектива стояла чуть менее остро, коль скоро Горенов на этот раз заготовил письмо. Однако в любом случае, всё должно было выглядеть идеально. Кроме того, кто знает, отправится ли депеша по адресу? Будет ли в ней необходимость? И, если будет, справятся ли девочки? Георгий сам ещё не решил, вернётся ли к Вике в назначенный срок, потому оставил себе почти три дня на размышления. В общем, нужно быстрое и заметное преступление, чтобы тело нашли за сутки, а дальше – по ситуации.
Скажем, у Агаты Кристи в «Убить легко»… Какое глупое, скверное и нечестное название. Но, так или иначе, в упомянутом романе многие смерти выглядят как несчастные случаи. Если сбить человека на автомобиле, кто усмотрит здесь отсылку к классике жанра? Кстати, погибшую так героиню звали миссис Пинкертон. И если не учитывать время создания, то можно поломать голову над тем, что больше повлияло на жанр – реальный сыщик Алан Пинкертон, роман Кристи или опера «Мадам Баттерфляй»? Впрочем, как не учитывать время? Нынче многие называли сочинения самого Горенова «пинкертоновщиной».
Имелись в упомянутой книге Кристи и более любопытные случаи. Например, подлить краску для шляпок в микстуру от кашля – это уже кое-что… Правда, можно ли сейчас её найти? Google на запрос «краска для шляпок» выдаёт только роман «Убить легко». Такое впечатление, будто подобное чудо химической промышленности осталось лишь на его страницах и за пределами книги не существует.
Ещё одно душегубство было совершено совсем смехотворно по нынешним временам: бинт, заражённый бактериями из уха больного кота. Малореально, спасут в любой, даже самой захудалой больнице.
Удивительно популярным в своё время стал другой роман Кристи – «Убийство Роджера Экройда», отличавшийся тем, что повествование в нём ведётся от лица персонажа, который в конце и оказывается преступником. Такой ход получил название «метод ненадёжного рассказчика». Главный герой – Джон Шеппард – вовсе не врал, а просто недоговаривал. Он правдиво описывал увиденное, углублялся в малозначительные детали, истории периферийных действующих лиц, но между делом «забывал» упомянуть ту четверть часа, когда совершил убийство. Кстати сказать, читающая публика той поры резко возмущалась романом вовсе не из-за этого. Дело в том, что Шеппард – врач, и многие отказывались верить в вероломство представителя такой профессии. Они писали издателю письма о том, что подобные книги безнравственны, греховны, а клятва Гиппократа – не пустой звук. Оскорбились, разумеется, и доктора. Один из них даже отказался лечить Кристи. Интересно, думал ли он в этот момент о профессиональном обете?
Примерно в таком стиле Горенов и написал письмо Андрею. Он излагал историю своих убийств как ненадёжный рассказчик, не признаваясь ни в чём. Словно пришёл на места преступлений случайно и увидел страшные сцены. При этом Георгий давал такое количество деталей, что сомнений в его «авторстве» возникнуть не могло. Получился развёрнутый академический комментарий к собственным сочинениям.
Поставив последнюю точку, он всё ещё сомневался, поймут ли его, а потому добавил в конце: «Я буду убивать до тех пор, пока эти книги существуют! Пока разлагающие мозг издания выходят из типографий! Я буду убивать до тех пор, пока не уничтожу каждого, кто читает дрянные детективы и бульварные романы! Запомните и передайте всем: если кто-то однажды купил такую книгу, этот человек находится в большой опасности! Скоро я приду за ним!» Теперь, наконец, понятно?
Письмо он перевёл в цифровой книжный шифр и напечатал на новом принтере, заказанном заранее из Китая специально для подобного случая. Узнать и отследить по оттиску было невозможно. За всю свою жизнь агрегат воспроизвёл только это послание и ещё один лист, после чего был уничтожен.
Всё равно Горенов волновался значительно сильнее, чем в прошлый раз. Подходя к её дому, он чувствовал, как кровь ушла из туловища, прилив к рукам и ногам. Очевидно, тело готовилось быстро убегать. Или нет?.. Вообще говоря, подобный физиологический процесс, приводящий к некоторому снижению температуры, верный признак того, что человек засыпает. Если так, то не вовремя…
Возле подъезда стояла машина «специальная». Час от часу не легче… Без сомнений, это не просто так. Здесь виделся знак, только какой вывод следовал из него? И кто придумал писать это странное прилагательное на труповозках? Что за пустая загадочность?
Георгий решил подождать, пока автомобиль уедет, но тот всё оставался на месте. Никто не входил и не выходил. Водителя в кабине не было. Может, он просто живёт в этом же доме? Время было дорого, нужно решать, идти или… Нет, другой вариант Горенов не рассматривал. Он подошёл к подъезду и только тогда понял, что ошибся – ему в соседнее здание. Хорошенькое начало…
Лариса Исааковна была врачом с очень большим опытом и ничуть не меньшим количеством житейских проблем. Она умела лечить людей, всегда старалась проявлять заботу и внимание, а потому пациенты её любили. Впрочем, не только потому. Особую симпатию доктор вызывала благодаря выражению неизбывного страдания, которое, казалось, буквально высечено неизвестным зодчим на её лице. Даже те, кому доводилось видеть радость Ларисы Исааковны, отмечали, что та улыбается едва ли не сквозь слёзы. Люди принимали её естественный эмоциональный фон за сострадание. Распространённая ошибка. Нет, она вовсе не была холодной и чёрствой, но переживала ничуть не больше, чем другие хорошие врачи.
По коридорам поликлиники бледная как смерть Лариса Исааковна шествовала медленно и плавно, словно призрак. Когда Горенов попал к ней на приём в прошлый раз, она выслушала его жалобы на кашель и насморк, проверила лёгкие, после чего крайне вежливо попросила побыть в кабинете, поскольку у неё внезапно возникли безотлагательные дела в бухгалтерии. Вернулась доктор неторопливо, через двадцать пять минут, извинилась, но лицо её выражало уже такую скорбь, будто счетоводы сообщили ей о банкротстве и теперь придётся закладывать всё имущество, а также ближайших родственников. Она с тоской бросила взгляд на полку, где красовались яркие розово-фиолетовые корешки с подписями вроде «Любовь подруги невесты», «Прелестная замарашка», «У меня есть ты, у тебя есть я», «Назови меня своей», «Тебя мне подарили» и далее в том же духе… «Женщина – товар». Советская книга называлась бы «Женщина – товарищ». Крылья губ Ларисы Исааковны попытались сделать взмах вверх, но вышло похоже на обречённую попытку тучного человека выполнить отжимание.
Георгий наблюдал за ней с интересом. Было видно, что доктор остро переживает что-то, но, оставаясь профессионалом, она продолжила осмотр, а потом принялась записывать результаты и рекомендации. Пока Горенов застёгивал рубашку и подтягивал штаны после пальпации живота, врач вновь попросила короткий перерыв, взяла со стола свой телефон и набрала номер, встав перед окном, спиной к пациенту.
– Ты мне не давал спать всю ночь! – произнесла она в трубку с таким отчаянием, что в этих словах мгновенно проступил портрет. Очевидно, Лариса Исааковна говорила не с любовником. Хотя это понятие было ей хорошо знакомо из книг, населявших любимую полку. Распространённые фразы оттуда, разумеется, проникли в речь. Видимо, собеседником выступал сын. Скорее всего, мать-одиночка, переходный возраст, нет контакта между поколениями, плохо учится, давно не было ремонта, всё дышит на ладан, а кто мужчина в доме? Она думает, что он. Он думает, что никто. Тебе б